Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело

Родионов Станислав Васильевич

– Сейчас приеду, – оборвал разговор Петельников.

Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Вы, юристы, любите копаться в мотивах да причинах. Для вас моя исповедь – находка. Наслаждайтесь, крючкотворы, наслаждайтесь…

Вот думаю об относительности всего на свете. А догадался ли кто, что эта самая относительность играет нашей жизнью, как котенок ленточкой? Если все относительно, то, значит, ничего и нет. Опять–таки из моего детства. Личная зубная щетка и личное полотенце… Хорошо, не так ли? Своя кровать, свой стол, своя одежда тоже неплохо. Но все относительно. У нас у

каждого было по комнате. У каждого была своя мебель, свои книги, свои вещи… У меня и у отца стояло по своему телевизору. Потом появились свои деньги, свои интересы, своя жизнь. Мы сидели по своим комнатам. Отец все что–то высчитывал, мать коллекционировала фарфор, а я к чему–то готовилась. Да, у нас была общая комната, в которую мы сползались только поесть да к приходу гостей…

И я сделалась Великой Одиночкой. Я не выношу никаких коллективов. Избегаю всего общего и общественного. Избегаю общественного транспорта, общественных библиотек и общественных уборных. В столовой я могу обедать только за отдельным столиком. Мне неприятно быть в общем зале, поэтому я почти не хожу в кино. Я, например, не люблю сидеть на диване, на котором кто–нибудь еще. Верите ли, умей легковые машины ходить сами, я бы шофера выпихнула из такси.

Они прощались. Он поцеловал ей ладошку и отвесил солдафонский поклон глубокий кивок при аршинопроглоченном торсе. Она ему легонько помахала рукой, словно изнемогала от чувств.

Петельников сунул кулаки в карманы широкой замшевой куртки – подальше от греха. В девятнадцатом веке он вызвал бы этого кавалера на дуэль. Впрочем, почему он? Потому что Рябинину с таким плотным детиной не справиться. Да и невменяем он сейчас, Рябинин–то…

Инспектор тихонько двинулся за кавалером, пользуясь боковыми аллейками, дорожками и тропинками.

Он шел за этим человеком, не понимая себя. Откуда эта злость, откуда это зыбкое беспокойство, словно у него что–то случилось. У Рябинина ведь случилось, у Рябинина ведь жену уводят… Так почему же руки застряли в замшевых карманах, как запутались?

Кавалер миновал парк, пересек улицу, подошел к остановке такси и занял очередь. Петельников ринулся за угол…

Такси с зеленым огоньком инспектор остановил посреди улицы, преградив ему путь буквально грудью.

– Очумел, что ли? – крикнул шофер, выпрыгивая из машины.

– Очумел, приятель, очумел, – согласился инспектор и достал удостоверение.

– Все равно так рисковать нельзя, – потишал водитель.

– Требуется помощь.

– Изловить, что ли, кого?

Инспектор сел рядом и отдышался двумя–тремя глубокими вдохами.

– Тебя звать–то как?

– Вячеслав Семенов.

– Вырули–ка, Вячеслав Семенов, чтобы мы видели остановку такси.

Машина свернула за угол и притормозила. Остановка такси с жиденькой очередишкой была перед ними.

– Ловить не будем, есть дело поинтересней. Ты должен взять гражданина, стоящего вторым. И еще: я твой приятель, допустим, Гриша, и ты поддерживай со мной беседу. Как?

– Нормально, – водитель кивнул, загораясь в полутьме кабины заметным любопытством.

Парочка, стоявшая перед кавалером, вдруг бросила очередь и побежала к автобусу. Петельников

тронул локоть шофера… Такси взревело, сорвалось с места и подлетело к очереди с тормозным скрежетом, как в детективном фильме.

– Спокойнее, – тихо посоветовал инспектор.

– Такси занято? – спросил приятный баритон с чуть заметной глушинкой так бывает, когда воротник петлей стягивает шею.

– Нет–нет, – заспешил водитель, – это мой друг подсел, Гриша…

– Не помешаю? – Инспектор повернулся к пассажиру.

– Ничуть. Огородная улица, дом возле универмага.

В минутном свете – пока он усаживался – инспектор увидел полное лицо и крупноватый нос. Видимо, шатен, лысеющий. Костюм новенький, со скрипом, надел на свидание. Галстук широченный, в полживота.

– Если бы, Славка, ты меня не подобрал, напился бы я с горя в дребезину, – сказал вполголоса Петельников.

Водитель испуганно глянул на инспектора, который изменился на глазах: обвис, обмяк и как–то обрюзг.

– А чего? – вспомнил он его указания.

– Чего… Мой лучший друг Сашка. Двадцать пять лет от роду. Лежит, как живой.

– Где лежит?

– В гробу лежит. Я ж к тебе прямо с поминок.

Водитель сосредоточенно завертел баранкой, обдумывая следующий вопрос:

– Сашка–то… от чего умер?

– Эх, Славка, если бы умер… Не умер он.

– А как же в гробу лежит? – спросил таксер, от неожиданности притормаживая.

– Оттого моя душа и стонет. В гробу он лежит, а не умер. Вот, Славка, какая в жизни квинтэссенция бывает.

Водитель молчал, ничего не понимая. Тихо играл приемник. Тяжело вздыхал инспектор.

– Извините. – Глубокий придушенный баритон утопил все другие звуки. Что же все–таки случилось с вашим приятелем?

– Да убили его! – Петельников сердито обернулся к пассажиру.

– Как убили?

– По голове так дали, что он мозгов не собрал.

Водитель глянул в зеркало, пытаясь увидеть пассажира. Сомнений не было – он вез убийцу.

– Вероятно, в уличной драке? – заинтересовался пассажир.

– В квартире с хрусталем и коврами, под аромат французских духов и под музыку вокально–инструментального ансамбля. И сам, лично купил свою смерть за четыре шестьдесят семь.

– Я вас не очень понимаю…

– Да об этом весь район говорит! Связался Сашка с замужней дамой. Купил бутылку вина марки «Шампанское» и килограмм конфет сорта «Трюфели». И нанес ей визит в нерабочее время. А муж вернулся, – электричку отменили. Ну, как говорится, гаси свет. Итоги этой встречи налицо: Сашки нет, муж сидит, а дама рвет на себе парик.

– А как понять ваши слова о купленной смерти за четыре шестьдесят семь?

– Муж–то Сашкиным шампанским Сашку по голове и благословил.

– Неужели они не могли разойтись мирно?

– Вы что, жизни не знаете? – удивился инспектор. – Когда это мирно расходились? Допустим, я бы свою жену застал… Гаси свет.

– Убили бы любовника?

– Любовника… Обоих бы одним и тем же утюгом. А ты, Славка?

– А я бы ее проучил.

– Значит, у тебя характер, как у этого, у Отеллы. Тут кто как: кто жену ликвидирует, кто хахаля, а кто обоих. Эх, Сашка…