Не от мира сего
Шрифт:
Вот поэтому и следует идти по третьей дорожке, чтоб хоть пожить перед тем, как "быть убитым". К тому же, существует мнение, что ему на рати смерть не страшна. Вот и есть прекрасный способ проверить истинность постулата.
А Святогор — не маленький, подождет еще немного. К тому же когда еще выпадет судьба посмотреть, насколько хорош в деле Самсон, поучиться у него исподволь? Про то, что из вооружения у него был только плотницкий топор, Илейко даже не вспомнил. Лошадь Зараза могла бы подсказать, да она в этот поздний час целиком была погружена в свои розовые кобыльи думы. Не было ей дела до подлого Solvaaja и его подручных, не имела она понятия
8. Сампса и Илейко против Соловья-разбойника (продолжение)
Сампса был старше Илейки, значит — мудрее. Но мудрость чего-то не ощущалась. Может быть, из-за природной склонности того к медлительности, в то числе и в своих суждениях. Суоми был, к тому же, абсолютно невосприимчив к шуткам и насмешкам над собой — он их будто бы даже и не замечал. Но и молчаливостью он тоже не отличался.
Или песню под нос пел: "Tullen loma, tullen loma, tullen loma ("по пути в отпуск", перевод, примечание автора)". Мотив не угадывался, но звучало достаточно уверено. Даже Зараза начинала косить своим лиловым глазом, не совсем, прямо сказать, с одобрением.
"Ничего себе отпуск придумал!" — восхищался невозмутимостью спутника Илейко. Он сначала даже нервничал немного, представляя и не представляя битву с Соловьем. Потом, словно заразившись уверенностью от Сампсы, успокоился. Но свою песню петь не стал, памятуя о давнишних вокальных упражнениях.
Меж тем весна вступала в свои права, свежая трава радовала обеих лошадей из чисто гастрономических пристрастий и двух людей по эстетическим соображениям. Птицы состязались в выводимых трелях, а зверье, облезлое и мокрое, шныряло с одной стороны дороги на другую. Сначала путь их был более-менее очевидным, потому как нет-нет, да и попадались подводы, или всадники, по каким-то своим делам добирающиеся с Видлицы в деревню Большая Сельга и обратно. Илейко все время при встречах пытался съежиться и сделаться меньше, чтобы стать незаметным. Зато Сампса расправлял плечи, тряс своей гривой и зыркал глазищами, произнося дежурное "Терве". На него смотрели, им восхищались, его запоминали.
Но вскоре пришлось свернуть с езженого пути на маленькую тропку, которая, если верить попавшемуся камню с побитой дождями и снегом надписью, вела в урочище Чуркийла. Люди и там, в глухомани, жили. А что — чистое здоровье: озер лесных с рыбой хватает, сосен и елок — тоже, зверья — в изобилии. Живи да радуйся, отожги себе полянку, если по старинке выкорчевать не удается, сади рожь и репу. Не жизнь — малина. Только соль нужна, за ней выбираться необходимо. Да дети, если таковые случаются, дичают — им другие дети нужны для обмена опытом. Вот и получается, что как бы ни запрятан был хутор, а дорожка к нему обязательно имелась.
Но ни к кому в гости богатыри не наведывались, им нужно было добраться до Медвежьей Горы и желательно скрытно. Ночевали в срубленных шалашах, старясь расположиться с максимумом комфорта. Еду с собой в достаточном для двоих больших людей количестве взял Сампса, да Илейко в речках, либо ламбушках не упускал возможности порыбачить, а в силках, установленных суоми, утром обязательно можно было найти дичь лесную, или зайца какого ободранного.
Однажды в сгустившихся сумерках услышали они странный звук: то ли свинья рычала, то ли волк хрюкал. Илейке такого слышать раньше не доводилось. А Сампса посмеялся:
— Росомаха пришла, будь она неладна.
Он отрезал от куска сала толстую желтую шкуру и бросил далеко за пределы видимости от костра.
— Пусть подкормиться тварь, — объяснил он. — Не отстанет просто так, будет всю ночь вокруг ходить, спать нам мешать, да лошадей беспокоить. Хотя, не должна она сейчас голодной быть. Так, из вредности характера, подошла. А вообще связываться с росомахой не стоит — больно уж свирепа.
На ночь протянули вокруг своего лагеря веревку, надеясь, что запах человека не позволит зверю подойти вплотную. А еще добрый суоми развесил на этой бечевке на нитках крючки, наподобие рыболовных.
— Если все же сунется к нам, то не зацепиться не сможет, — прокомментировал он. — Страх от неизвестного — самый лучший сдерживающий фактор. Воткнется такая штука ни с того, ни с сего прямо в зад — будет бежать дальше, чем видеть. Забудет о желании полакомиться человечиной, ну, или — кониной.
Так и вышло. Что-то посреди ночи беспорядочно зашуршало, лошади захрапели, переминаясь с ноги на ногу, а потом всю окрестность огласил испуганный визг, удаляющийся в чащу.
— Ну вот, — с зевком проговорил Сампса. — Спокойной ночи.
Через несколько дней добрались до реки Суна. Постояли у водопада, полюбовались дроблением в водяную пыль струй, посмеялись ни над чем. Так бывает с людьми: мельчайшие капли воды вызывают, если ими подышать, опьянение, сродни с алкогольным. Лошади такое веселье не разделяли. Стойкость у них какая-то. Никто ни разу не видел пьяного коня.
— Половина пути, — сквозь смех проговорил Сампса.
— Лучшая половина, — вытирая проступившие слезы, добавил Илейко.
Совсем скоро оба путника убедились, что Леонидов крест существует, причем он даже не каменный. Дубы, конечно, в округе не росли, но серое морщинистое от прошедших десятилетий или даже веков дерево, из которого неведомые мастера сотворили мощный и монументальный крест, соотносилось, пожалуй, по своей крепости именно с этой породой.
Кто-то пытал древесину, стремясь вбить в нее железный клин, но безуспешно: только выщерблина напоминала об этой тщетной попытке. Основанием своим крест утопал в груде валунов, настолько слежавшихся, что казавшихся монолитом.
Когда-то поверхность покрывали руны, ныне практически не угадываемые — их избороздили неглубокие, но частые, будто морщины, трещины. В выдолбленной в перекрестье маленькой нише с черными подпалинами от былых язычков пламени пытались устроить свое гнездо лесные мыши — натаскали сена, коры и хвои. Но покинули жилище — может быть, сова помогла, или ласка.
— Говорят, Крест поставил Куллерво, задыхаясь от злобы на весь род людской, — сказал Сампса, вытряхивая из ниши шелуху. — Вложил в него все свое стремление к любви, но, не пытаясь никого любить больше, чем себя самого. Каялся, но без толку.
— Понятное дело, — кивнул головой Илейко. — Каин убил Авеля, брата своего. Куллерво — сестру свою. Но все это, как бы, не со зла, а потому что пытался понудить всех плясать вокруг себя. Итог неутешителен. Заставляя страдать близких — заставляешь страдать себя.