Не открывая лица

Далекий Николай Александрович

— Германски армия ест спрафедливы, — косо поглядывая на полростка, заявил гитлеровец. — Мы не мошем тершать не финафатый шелофек. Ты ест не финофат. Это биль ошипка. Сейчас ты мошеш хотит томой.

Широко раскрыв глаза, хлопец испуганно смотрел на лейтенанта и, видимо, не верил своим ушам.

— Ну, што ты мольчишь?

— Меня — домой? — пролепетал Тарас.

— Тепя, тепя, — кивнул головой Гросс.

Но хлопец все еще не мог поверить, что его действительно собираются отпустить на свободу.

— Господин офицер, а как же… — заговорил он, облизывая губы. — Может, вы… Только ведь не знаю ни сном, ни духом. Ну, мина эта… Будь она проклята! — Тарас наклонил голову и неожиданно всхлипнул. — Сколько страху натерпелся.

— Я тепе ферю, — успокоил его Гросс. — Я тепя отпускаль.

— А как же пропуск? — забеспокоился хлопец. — Срок-то кончился. Уж вы, будьте добры, продлите. И прямо мне дорогу обозначьте, какими селами идти.

— Через хутор? — невинно спросил Гросс, и слабая надежда притаилась за стеклышками его пенсне.

— Нет, нет, — испуганно замахал руками Тарас. — Век буду жить, к этому хутору и близко не подойду. Вы куда-нибудь подальше, в обход.

Сделав на справке хлопца приписку и обозначив начальный маршрут, Гросс поставил печать и передал измятую бумажку Тарасу.

— Первая — Ивановка, значит, — рассматривая документ, удовлетворенно сказал хлопец. — Это хорошо: до вечера дойду туда и заночую. Документ правильный — печать и все по форме… — Он тщательно сложил вчетверо справку, спрятал ее в карман. — А как же насчет мешочка, господин офицер? Вам ячменная мука без надобности.

Гросс вытащил из-за шкафа мешок. Тарас, согнав на лбу тоненькие морщинки, пригляделся к мешку и отрицательно затряс головой.

— Это не мой, господин офицер. Тут полоска. Мне чужого не надо. Мой чистый, без полоски должен быть. И стельки где-то там. Они старенькие, плохенькие, а все-таки, может, пшена на них выменяю… И уж заразом шило, дратву дайте. Как-никак — инструмент все-таки!

Получив свои вещи, хлопец рассовал мелочь по карманам, проверил, на месте ли справка, с трудом надел за спину мешок.

— Отвык… — сказал он, виновато усмехаясь. — Можно идти, господин офицер?

— Та, мошно.

Низко, с благодарностью поклонившись лейтенанту, Тарас одел шапку и направился к двери. У порога хлопец остановился.

— А ведь я сразу говорил, еще тогда! — радостно и самодовольно поглядывая то на лейтенанта, то на фельдфебеля, заявил он. — Не может безвинный человек ни за что пострадать. Умные люди разберутся. А то так, за здорово живешь… — Хлопец еще раз поклонился Гроссу. — Спасибо вам, господин офицер. Век буду, как отца родного, помнить и благодарить… До свидания!

Через минуту Тарас, как ни в чем не бывало, хмыкая и улыбаясь, шагал по сельской улице.

Прошло еще несколько минут, из кабинета вышел ухмыляющийся Штиллер. В коридоре его встретил обеспокоенный Курт Мюллер.

— Господин фельдфебель! Я видел этого мальчика… Разве…

— Мюллер, сегодня, кажется, ваша очередь идти в наряд? — перебил его Штиллер.

— Да.

— Могу обрадовать — этой ночью вы не будете страдать от проклятого мороза. Лейтенант отпустил мальчишку на свободу. Я что-то не вижу радости на вашем лице, Мюллер?

— Отпустил? Но… Как это понять?

— Идемте со мной, и я вам расскажу.

Как только они отошли на несколько десятков шагов от школы, Штиллер оглянулся на пустое крыльцо и рассмеялся.

— По-моему, наш старик чудит да и все, — сказал фельдфебель весело. — Он возился с этим сопляком целую неделю.

— Шесть дней, господин фельдфебель, — уточнил Мюллер.

— И я все эти шесть дней помирал со смеху. Он поил его кофе с коньяком, давал одеяла, затем пообещал выбить все зубы у мальчишки. Это он называет “педагогическим методом”. Ну, не кретин?! — Спохватившись. Штиллер нахмурился и пригрозил солдату пальцем. — Только, Мюллер, если вы что-нибудь сболтнете… Помните, Мюллер! Теперь он выбросил новую штуку, — снова весело продолжал фельдфебель. — Он отпустил его, отпустил для виду.

— Для виду? — изумился солдат. — Зачем?

— А вот что взбрело ему в голову Скоро наступит ночь. Мальчик вышел из села и направился в Ивановку. Ивановка в четырех километрах, и дорога — как на ладони. За мальчишкой будут следить из нашего села и из Ивановки. Допустим, он, не свернув с дороги, придет в Ивановку и останется там ночевать В таком случае там, по приказанию лейтенанта, за ним будут следить всю ночь до утра, — Штиллер расхохотался. — Нет, эти наши резервисты, да еще из педагогов… На них нельзя смотреть без смеха. Вы спросите, зачем нужны ему все эти испытания, слежки? Вот зачем: он полагает, что мальчик, если он спрятал мину там, на просеке, обязательно свернет с дороги и направится к этой мине. И он должен сделать это, если не сегодня вечером, то ночью обязательно. Вот на этом-то и собирается накрыть его наш старик.

— А если он спокойно будет спать в хате всю ночь, а утром пойдет дальше?

— Дальше он не пойдет, — усмехнулся Штиллер. — Старик еще не полностью выжил из ума. Утром мальчишку схватят и приведут сюда. Ну, а здесь этого сопляка, как обычно, подвесят на телеграфном столбе для устрашения местного населения. Так спрашивается: зачем же было тянуть всю эту волынку? И это еще не все. Вдруг он не понадеется на полицейских в Ивановке и задумает послать туда еще и солдат. Ведь сейчас он приказал мне лично проследить, куда направился мальчишка. Ну, не кретин этот старый болван? — фельдфебель снова пригрозил солдату пальцем. — Только, Мюллер!

— Что вы, господин фельдфебель, — пожал плечами солдат, показывая, что на него можно положиться полностью.

— Скажите, — спросил он деловым тоном, — в каком состоянии ваша очередная посылка?

Штиллер холодно и подозрительно взглянул на солдата.

— А почему вы стали интересоваться моими посылками, Мюллер?

— Господин фельдфебель, я знаю в этой Ивановке такое место, где можно кое-что достать, — доверительно зашептал солдат. — Свиной смалец.

— Да? — при слове “смалец” лицо Штиллера сразу же приобрело хищное выражение. — Я понимаю вас, Мюллер. Но это точно?