Не плачь, казачка
Шрифт:
У Эльзы Степановны уже глаза увлажнились, как обычно.
— Коммунисты разные бывают, — сказала она.
— Ты права… — Мы чокнулись да подумали, тут и конец ненужной болтовне.
— Я умру коммунистом, — заявила Таська.
— Это клево!
— Ты коммунистка неполноценная, — сказала обладательница «пальмовой ветви».
— Неполноценная?!
— Полноценные коммунисты живут по-коммунистически…
— При коммунизме. А ты все орешь: коммунизм, партия, народ, — а задница голая и у тебя, и у твоей матери, и у матери ее матери. Не путай
— Девушки, давайте! — призвал чернявый.
— Костик! Подай бабушке туфли, — только и могла сказать Таська.
Слава тебе господи — подошли двое, видать, начальство.
— Ну как, товарищи артисты?
Тишина. Теснота.
Тут Костик протяжно и жалобно пукает в клеенку стула.
— Будь здоров! — пожелал один из начальников.
Все рассмеялись.
Костик понял, что смеются из-за его поступка. Он скривился и зарыдал.
Часть III
Магический круг
О Василии Шукшине
Есть Василий Шукшин ваш, сегодняшний. А есть мой, наш, тогдашний. Я хорошо помню его, начинающего, молоденького, холостого, вольного, ничейного и для всех. Студент, приглашенный студией Горького на переговоры для съемок в фильме «Простая история». Ему отводилась роль молодого возлюбленного Саши Потаповой.
Сидим ждем. Вдруг рывком на всю ширь открывается дверь, и через секунду на нас уже деловито смотрит Вася. Входит, закрывает дверь, подходит к столу, снимает крышку с графина, наливает в стакан воды — пьет. Ставит стакан, чешет затылок и хмыкает, блеснув зубами. Глаза стыдливо сузились, красивые, втягивающие в себя. А тут еще и тембр голоса, с сипотцой, чарует.
— Значит, переговоры? Ну давайте переговаривать, — не убирая улыбку, говорит он.
Мы дружно засмеялись, а он, кинув на меня игривый взгляд, продолжает:
— Переговоры, переговоры! Ведь так? Тогда и давайте переговариваться.
— Договариваться, — сдерживая смех, поправил его режиссер Юрий Павлович Егоров.
— Наверное, можно, — говорит Вася. — Я вполне подходящ для этой роли. Летом свободен. А сейчас учеба, учеба вовсю.
— Да уж, что подходящ, разговору нет, — замечает Юрий Павлович. — В ближайшее время нам надо наладить все для экспедиции, а после экзаменов давай туда к нам, в деревню Лепешки.
Вася пожевал губами и встал. Был он в солдатской форме и в сапогах, которые еще долго потом не снимал. Ушел. Радость какая, думала я, какая радость — вот человек! Учится на режиссерском, сибиряк, красивый.
Мы уже начали заниматься гримом, а я все подсчитывала, когда же начнется экспедиция и появится Вася. Нет, что ни говорите, а есть такие люди, которые «кормят» нас, они излучают жизнь. При таком человеке в душе все успокаивается, все распределяется как надо. Какая это бесценная награда, когда встречается такой вот человек!
Он был раскрепощен, добр, азартен, близок, но не со всеми. Будучи знакомым с ним всего лишь полчаса, видишь, как он богат душой,
Мы жили общежитием, и я, не скрою, всегда безошибочно узнавала скрип Васиных кирзовых сапог, всегда угадывала, в какую комнату он вошел. Захаживал он и к нам. Мы жили вдвоем со вторым режиссером К. С. Альперовой.
Как-то однажды сидим и при керосиновой лампе пьем чай. Васька, веселый, дует в блюдце и моргает мне — дело есть. Сердце в пятках. Какое же дело у него ко мне?..
— Идем на волю, — кивнул он на дверь.
«Свидание, что ли? — подумала я. — Но как это? Я же замужем. Ах, зачем я замужем?..»
Он выходит первый, садится на крылечко, показывает, куда мне сесть. Сажусь рядом. Достает из кармана папиросу, а из-за голенища трубочкой свернутую, истрепанную тетрадь.
— Вот надумал писать книгу о Степане Разине.
Эта новость так меня обескуражила, что я почти не слышала плана будущей книги.
«Вася, Вася, и ты туда же, в графоманы…» Рухнуло мое тайное увлечение им. Ну куда его несет? Какой из него писатель?! Мне было жаль расставаться с созданным моей фантазией образом, и я решила простить Васю: ничего, это все по молодости. Это пройдет. Ой, господи, все хотят писать! И при чем тут Степан Разин? Кому это нужно?
Я молчала.
— Песня будет, и не одна. Знаешь вот эту?
Я ошалела от тембра его голоса. До чего же завлекательно, музыкально пел он своим сиповатым грудным голосом! Я встала, потому что долго слушать его пение было невыносимо: меня снова потянуло к нему. И тогда, чтобы не задушить его в объятиях, я, скомкав свидание, ушла.
Легла на кровать, жду, куда направятся кирзовые сапоги. Никуда. Я так и уснула, не дождавшись его ухода с крыльца.
Трудное было для меня время. Вася был со всеми одинаков, а я хотела, чтобы он почаще бывал со мной. И не отрываясь следила за каждым его жестом, ловила каждое слово. И, если уж быть до конца откровенной, мне не хотелось расставаться с ним никогда. Слава богу, роль у Васи была небольшая, и он недолго пробыл в экспедиции. Острый, болезненный для меня момент прошел благополучно. Как трудно бывает иногда нам, женщинам, когда есть муж и сын, а в тебе молоточком стучит воспоминание о ком-то другом!..
Словом, обошлось. Я стала любить Васю только за его творчество. Эта любовь так и была до последних дней его жизни со мной.
Он отлично исполнил свою роль в «Простой истории», с шиком, с тончайшим знанием деревни, с безграничной любовью к простому русскому человеку. Под орех разделал, что называется!
Много потом прошло времени. Я с интересом следила за рассказами Шукшина, выходившими в «Труде», в «Неделе», за всеми его новыми фильмами. Но где же Степан Разин? А он уже был готов, да только не доходил до моих рук.