Не прикасайся!
Шрифт:
- Решила сбежать? – Я слышу знакомый голос и замираю, а сердце на несколько секунд перестает биться.
- Саша? Ты что здесь делаешь? Я думала, ты дома!
- Я прилетел сразу, как стало ясно, что вы садитесь. Твой отец запретил меня пускать.
- И как ты обошел запрет?
- У меня тоже есть связи и влияние, - туманно отзывается Крестовский. – Как ты?
- Не очень. Никита пытался меня убить.
- Знаю, он мне звонил, когда вы были в воздухе. Со смаком рассказывал, как ты мучаешься.
Я
- Все было не так страшно. Меня постоянно тошнило, так что я толком ничего и не поняла. Просто отключилась, сквозь сон видела скорую, а очнулась уже в больнице, с капельницей.
- Да. Нам повезло.
- Саш… я беременна, - на одном дыхании говорю я.
Жду чего угодно, любой реакции, но не той, которая последовала:
- Знаю.
Вскидываю голову, вслушиваясь в тишину после короткого, но шокирующего, слова.
- Знаешь? Откуда?
- Догадался, когда твой отец послал меня нахуй. Я сказал ему о нас еще дома, он воспринял не без недовольства, но спокойно. А когда я попытался было к тебе пройти, его как подменили. Орал, что если я еще раз покажусь рядом с тобой, он инициирует проверки, насколько мои отношения с ученицами соответствуют норме. Так я понял, что появились новые… м-м-м… аспекты.
- Я с ним поговорю, - качаю я головой.
- Оставь. Мы ведь не ноунеймы, у нас есть юристы и мы готовы ко всем обвинениям.
- Что мне делать, Саш? – спрашиваю я.
Снова жду инструкции. Не могу ничего решать сама, за меня всю жизнь это делали. И когда наступает время проявлять самостоятельность, меня словно окатывает холодным ужасом. Я цепенею и мечтаю, чтобы проблема рассосалась как-нибудь сама.
Но сейчас все иначе. Сейчас проблема действительно может рассосаться сама – достаточно вернуться в палату, выпить на ночь снотворное, а утром получить новую порцию таблеток. Только почему-то страшно.
- Расскажи мне, что ты хочешь делать.
- И ты послушаешь? Ты, привыкший отдавать приказы? Тренер фигуристок, которые должны понимать с полуслова и не спорить?
- Ты же больше не моя ученица. По крайней мере…
- Не подающая надежды.
- Ну почему же. Кое-какие надежды ты подаешь.
- И какие же? – Я чуть улыбаюсь.
- Я надеюсь, ты расскажешь мне все. Чего боишься, чего хочешь и что планируешь делать.
- Папа сказал сделать аборт и ложиться на операцию.
- Папа прав.
Я ежусь и отворачиваюсь, хотя какая разница, если я все равно его не вижу?
- Насть, еще будут дети. Тебе всего двадцать, подлечишься пару лет, и сразу заделаем нового.
- Это же не посылку с алиэкспресса заказать!
- Донорская роговица, знаешь ли, тоже не
- Да ты-то откуда знаешь, ты там ни разу не был.
- Как будто ты была.
Мы невесело смеемся и надолго умолкаем. Погружаясь в мысли, я инстинктивно продолжаю трогать живот, будто проверяя, не увеличился ли за пару часов беспокойного сна. Какой срок, интересно? Вряд ли больше двух месяцев.
- Я боюсь остаться одна, - наконец говорю я. – Операция может не помочь. Когда я ослепла, то решила, что у меня не будет того, что есть у других. Кому нужна слепая жена? То есть… наверное, кому-то нужна, с таким-то наследством, но вряд ли это был бы полноценный брак. Я хотела влюбляться, ходить на свидания, заниматься сексом, мечтать о свадьбе и так далее. Потом появился Никита, и я уцепилась за его внимание. Потом ты. Я не хочу очнуться в палате, поняв, что ребенка нет, тебя нет, а вокруг все еще темнота.
- И почему же это меня нет?
Я пожимаю плечами.
- А ты можешь поклясться, что будешь?
- Пожалуй.
- Не надо. Мы не знаем, что будет дальше.
- Насть…
- Саша! – Я каким-то образом безошибочно нахожу его руку и сжимаю. – Никто не может сказать, будет ли у меня шанс рядом с тобой. Страсть проходит. Все проходит, единственное чувство, которое тлеет вечно – то, которое оборвала смерть. Я знаю, я вижу папу, я – ходячее напоминание о том, как умерла мама. Ты можешь уйти, влюбиться в другую, тебя может сбить автобус, в конце концов!
- А ты у нас бессмертная, да? И автобусами непуганая?
- Я знаю, как все меняется в одночасье. Когда ты довольная жизнью, успешная, счастливая, а потом раз – одна сделанная глупость – и вот ты в палате, едва живая. Я боюсь повторить свои же ошибки еще раз.
- Ты долго ждала операции. Ты мечтала, что вернешься к обычной жизни. Разве справедливо отбирать мечту, потому что я не умею предохраняться?
- Я не знаю, о чем мечтаю. О счастье, наверное. Только не уверена, что испытаю его, посмотрев в небо. Не знаю, что делать.
- Насть…
Он садится рядом, я чувствую тепло и тянусь к нему, к знакомому запаху, к рукам, обнимающим за плечи. Одновременно и грустно, и спокойно от того, что Крестовский приехал, прорвался как-то в сад и теперь меня обнимает.
- Операция поможет. Ты сможешь видеть. И мы с тобой уедем смотреть на небо, на море, на что захочешь, хоть на лысые задницы линяющих павлинов. Покажу тебе их в Праге. Очень похожи на костюмы некоторых фигуристок: яркая аляпистая юбка, а как наклонится – лысая жопа с желтой сеткой не в цвет. И где-нибудь на море заделаем ребенка. Два раза. Или три. Или… так, сколько у меня осталось дней отпуска… по-моему четырнадцать. Четырнадцать умножить на три получится… нет, я такие большие цифры не знаю, я же спортсмен. В общем, сколько хочешь детей, столько и будет.