Не просто скромница
Шрифт:
— Ваша светлость. — Элли быстро присела перед ней в реверансе. При обращении к Джастину ее голос стал значительно холоднее. — Ваша светлость.
Она коротко кивнула ему в знак прощания и, не дожидаясь его ответа на столь невежливый жест, торопливо пересекла холл, подобрав юбки, стала быстро подниматься по лестнице.
Но не смогла не прислушаться к реплике герцогини.
— Джастин, ты хочешь обсудить со мной Эдит или нечто, касающееся твоей юной подопечной?
Джастин проводил взглядом Элеонору, которая
— Например? — Он холодно посмотрел на нее.
Герцогиня вздохнула.
— Вижу, ты все еще сердит на меня.
— Нисколько. — Джастин скривил губы. — Гнев подразумевает глубину чувств, которая у нас отсутствует.
Мать огорченно нахмурилась:
— Но это неправда! Я всегда тебя очень любила.
— О, ради бога!
— Джастин!
— Я не хочу обсуждать это здесь, где любой может нас услышать. — Он выжидательно повернулся в сторону Голубой гостиной.
Чуть замявшись, мать прошла в гостиную, за ней — Джастин и плотно закрыл за собой дверь.
— Итак, зачем ты приехала?
— Я же сказала тебе…
— Какую-то ерунду о своем желании познакомиться с Элеонорой, — нетерпеливо отмахнулся Джастин. Он остановился посреди комнаты спиной к окну, точнее, к фасадному эркеру. — Насколько я знаю, Элеонора поселилась в этом доме еще год назад. Так отчего этот внезапный интерес к ней?
Его мать изящно опустилась на диван.
— Эдит писала, что с твоей помощью хочет ввести Элеонору в общество.
Джастин стиснул руки за спиной.
— И ты хочешь предложить мне свою помощь?
Она грустно покачала головой.
— Перестань, пожалуйста, разговаривать со мной в таком тоне.
Джастин втянул в себя воздух, осознавая, что действительно ведет себя, мягко говоря, невежливо с женщиной, которая когда-то дала ему жизнь.
— Прости, я не хотел показаться грубым.
— Ну, уже кое-что. Джастин, тебе известно, что твой шейный платок… м-м-м, далек от обычной безупречности? — спокойно заметила она.
Еще бы, учитывая глубину и силу желания, которое полностью захватило его в карете какие-то минуты назад, когда Элеонора расстегивала жилет и стаскивала рубашку, желая прикоснуться к обнаженному телу.
— Мне казалось, мы обсуждали твое внезапное решение приехать, а не мой шейный платок.
Он не станет поправлять платок, наверняка превратившийся в тряпку. И к черту выводы, к которым могла прийти мать по этому поводу. Герцогиня опустила глаза и провела ногтем по окантовке диванного сиденья.
— Мое решение не так уж внезапно, Джастин. М уже давно думала, что один из нас должен сделать шаг к примирению. И когда ты не приехал поздравить меня с днем рождения, я поняла, что этим кем-то придется стать мне.
Джастин совершенно забыл, что четыре дня назад был ее день рождения. Болезнь бабушки и необъяснимая страсть к Элеоноре Розвуд настолько занимали все его время, что он даже не помнил, какой сегодня день недели, не говоря уже о том, чтобы помнить о сорокадевятилетии матери!
Он поморщился.
— Прости еще раз. Мне очень жаль.
Мать озорно подняла голову.
— Достаточно, чтобы все же одарить меня пропущенным поцелуем?
— Конечно.
Джастин прошел через комнату и коротко прижался губами к ее гладкой щеке. Небольшая цена за такую оплошность. Мать кивнула в ответ.
— Может быть, ты теперь сядешь со мной и расскажешь о мисс Розвуд? — Она похлопала по мягкому диванному сиденью.
Джастин сделал вид, что не замечает ее жеста, и опустился в одно из кресел, что стояли по обе стороны незажженного камина. Устроился в подчеркнуто расслабленной позе и сцепил пальцы. На мать он не смотрел, не желал видеть разочарования, наверняка написанного на ее лице.
— Разве бабушка не более надежный источник сведений об Элеоноре?
— Нет, мне так не кажется…
Он взглянул на мать пронзительным взглядом поверх сцепленных пальцев.
— Не хочешь пояснить?
— Полагаю, нет.
Джастин понимал: они с Элеонорой вошли в дом сильно растрепанными, но искренне надеялся, что мать не догадывается о причине.
— Тогда, может, все-таки назовешь истинную причину своего приезда?
Герцогиня казалась огорченной.
— Возможно, я просто хотела повидать единственного сына?
Он сжал губы.
— Очень сомневаюсь!
— О, Джастин. — Мать тяжело вздохнула. — Ну почему нам при каждой встрече обязательно надо ссориться?
Он поднял брови.
— Возможно, мы испытываем друг к другу неприязнь?
— Джастин! — Ее глаза наполнились слезами, по щекам разлилась меловая бледность. Она нервно вскочила. — Это так… так жестоко с твоей стороны! Я люблю тебя. И всегда любила!
И он тоже всегда любил ее. Любил, даже когда сердился на нее, страдал из-за того, что она его бросила. Он любит ее до сих пор. Но все эти годы, когда он редко видел родителей, дай бог раз в несколько месяцев, образовали между ними глубочайшую пропасть, которую невозможно преодолеть.
— Я не хотел быть жестоким. Я просто… почему бы тебе не признать, что нас слишком многое разделяет? Мы долго жили порознь и просто не способны найти точку соприкосновения.
Влажные от слез глаза смотрели на него напряженным взглядом. Губы печально застыли.
— Есть вещи, которые… — Она замолчала, словно подыскивая подходящие слова. — Ты спрашиваешь, почему я приехала в Лондон. Так вот, правда в том* что, когда ты забыл о моем дне рождения, я решила…
— Черт побери, я ведь уже извинился!