Не родной папа
Шрифт:
Улыбается. Посмотри на него со стороны и подумаешь, что он идеальный. Добрый, отзывчивый, заботливый, сына любит. За падчерицей присматривает. Отец-одиночка.
На самом же деле он гнилой внутри. Оборотень. Внешне человек, внутри дьявол. Для него нет принципов, морали, только его грязные желания, удовлетворение потребностей.
— Чего стоишь, на колени опускайся. — Выводит из мыслей. Начинает злиться и стягивает с бедер полотенце. Зажмуриваюсь
Слышу теперь только как усмехается.
— Давай, Ева, смелее. Мне нравится, когда ты это делаешь, и плачешь. Это так романтично. Моя рабыня маленькая. За еду папочке делает приятно.
Тело каменеет. Мозг приказывает не делать этого. Не подчиняться.
— Ты хочешь оказаться на трассе, а твой братик в детдоме? — Спокойным голосом жалит больно. — Поверь, лучше сделать то, что я тебе сейчас предлагаю, и дальше спокойно. — Говорит так, как будто это последний раз. когда-нибудь не выдержу и сбегу отсюда. — Считаю до пяти, Ева, иначе ты знаешь, что будет дальше. Один, два… пять!
Глаза раскрываю и за горло хватаюсь воздуха мало. Дышать нечем. Пытаюсь глоток хотя бы сделать, а внутри спазм.
Только шум гортанный могу издать. Трясет всю так, что сжимаюсь и в голос рыдать начинаю.
Одеяло хочу с себя сбросить и выбраться из кровати этой. Но ноги путаются и я падаю на пол. Боль разливается по плечу.
— Ева, что случилось? — шепот над головой и чьи-то руки обхватывают за плечи, пытаясь поднять.
Сбрасываю с себя и в сторону отползаю. Не хочу, чтобы трогал кто-то. Прикасался. Заставлял. Угрожал. Шантажировал.
— Ева, тише. Это я. — Голос знакомый. — Тебе приснилось что-то?
Глаза распахиваю и вижу Валеру. Единственный, кто пока не делал больно. Пока. Но мужчины слишком жестоки, чтобы не сделать, кода-то так, как хочется им.
Но сейчас он безопасен.
— Иди сюда, — протягивает руку и подбирается ближе. Его не пугает мой вид, моя истерика, мои кошмары, — пойдем со мной, а то брата разбудишь.
Валера уже возле меня и обнимает. Погружаюсь в его объятия. Теплота и забота успокаивает немного. Помогает встать и прижимает к себе. Так странно все у нас. Совершенно посторонний мне мужчина. Между нами ничего нет, но хочется все время быть с ним рядом. В объятиях. Как будто в эти моменты активизируется максимальный режим безопасности.
В темноте я только могу чувствовать его уверенную ладонь, которая сжимает мою. Острожные шаги, чтобы не разбудить брата. Бережное отношение ко мне, как будто неверный шаг и я окончательно разобьюсь.
Укладывает в свою постель и бубнит, что не надо было отпускать тебя.
Только немного алкоголя или Валера рядом оттягивали возвращение кошмаров.
Рядом опускается и гладит меня волосам.
Я пытаюсь успокоиться, но от возвращения ужасных воспоминаний все еще трясет. Частое дыхание никак не может восстановиться, а слезы лишь на несколько минут
Мне хотелось, чтобы он отвернулся и не трогал меня.
Руку аккуратно пропускает мне под шею и тянет к себе. Прижимает и волосы нежно перебирает. Затылок массирует, успокаивает. Я руки к себе прижимаю, не знаю, куда их деть. Что можно делать, а что нет. Вчера я явно была смелее. Сегодня каждое движение анализирую.
Большим пальцем по виску ведет, а пальцы остальные все еще в волосах за ухом.
Губы сухие на лбу своем чувствую.
— Что тебе приснилось?
Я не хочу, чтобы мой грязный сосуд внутри разбился и он узнал все. Может для него это и не будет чем-то прям из рамок вон выходящим, но я потом не смогу смотреть на него и не стыдится, когда расскажу о чем-то из моей жизни до него.
— Не спрашивай, я все равно не расскажу.
— Почему? Доверяй мне. Я на твоей стороне. Помочь тебе хочу. Но я не смогу, если ты сопротивляться будешь.
Глава 13. Валерий
Просыпаюсь. Но еще до того, как глаза открываю, чувствую, как на меня смотрит кто-то. Безотрывно. Долго.
Резко глаза открываю, но успеваю заметить, как Ева свои закрывает. Усмехаюсь бесшумно. Маленькая такая. Подсматривала. Как будто я ругать буду.
Как вино мое выпили, ого какая смелая была. Сейчас тушуется.
— Я видел, как ты подсматривала.
Улыбаюсь и жду, когда сознается.
Ева глаза приоткрывает, но, когда видит меня, снова прячет их.
— Что? Ты неделю спишь в моей постели и тут вдруг только поняла это?
Губки свои персиковые приоткрывает возмущенно. И шумно вдыхает. Как это я, такой дерзкий, такие вещи вслух озвучиваю?
А мне только веселее становится, как ее щечки розовеют. Рада бы сейчас высказаться, но стесняется передо мной.
Хотя чего? Вчера так мне ничего про себя и не рассказала. Могу только догадываться.
— Пойду, завтрак сделаю. — Разворачивается спиной и собирается сбежать, но я успеваю перехватить и вернуть назад.
Правда теперь, чтобы удержать ее приходиться ближе придвинуться и рукой держать за талию.
— Ночью так и быть не стал тебя пытать, но сейчас хочу услышать, что тебе приснилось.
— Я уже сказала, что не расскажу. — В грудь мне ладошками упирается, чтобы сохранить дистанцию.
— Расскажешь.
— Нет, — усмехается в ответ.
— Я сейчас не шучу. Отчим, да?
— Какая разница, что приснилось? Это в прошлом!
— В прошлом оно станет, когда он за решеткой окажется. А пока это твое настоящее. Нельзя прощать насилие над собой.
Ева зажмуривается и втягивает носом воздух. Замирает.
— Нет, меня никто не насиловал, — качает головой из стороны в сторону.
— Но он тебя принуждал к чему-то? Это тоже насилие.
— Я не могу с тобой это обсуждать. — Раскрывает глаза и стягивает в ткань моей футболки в руках. Волнуется сейчас.
— Почему?