Не сбавляй оборотов. Не гаси огней
Шрифт:
— Забудьте про фонарик. Смотрите сюда! Перед вами чудо современной техники — я могу подключить его прямо к машине.
Бирюзовый футляр был полон. Три ряда плотно наставленных пластинок, все кроме нескольких — в бумажных обложках. Большинство выглядело так, будто их только вчера изготовили.
— Ого, коллекция в безукоризненном состоянии. Ни пылинки. Придется заплатить вам по максимуму.
— Глядя на наше жилище, не скажешь, что когда-то я была чистюлей, верно?
— Ну что вы! Готов поспорить, что два маленьких пачкуна только обострили ваше чувство порядка.
— Да уж… — грустно усмехнулась она. — Я, пожалуй, повоюю с грязной посудой, а вы покопайтесь в записях. Берите что хотите, они все продаются.
Я быстренько пробежался по пластинкам.
16
Калипсо — народная песенная импровизация в африканских ритмах на островах Вест-Индии; тексты в юмористическом ключе описывают людей и быт.
Она стояла у меня за спиной и скребла в раковине тарелки. Я сообщил ей, что нашел «Донну» и спросил, нет ли у нее других любимых записей.
Она так резко развернулась — думал, сейчас набросится.
— Вы, главное, возьмите «Донну», — решительно предложила она. — Я и правда хочу, чтобы ее забрали.
— И что, больше никаких пластинок, с которыми связаны сентиментальные воспоминания?
— Уже нет, — она отвернулась к раковине.
Я сосчитал пластинки, а потом свою наличность. В карманах было негусто, пришлось сходить к «кадиллаку» за припрятанным в сумке баблом. Вернувшись, я выложил деньги на крышку бирюзовой коробки.
— Так, — сказал я, — поговорим о деле. Я беру двести семь пластинок по два бакса за штуку, итого получается четыреста четырнадцать. Я бы даже сказал, четыреста пятнадцать, если вы заодно пожертвуете коробкой.
Донна была поражена.
— Вы покупаете все пластинки? По два доллара за каждую?!
— Знаю, что маловато, но Мусорщик говорил, что это стандартная цена для винила в хорошем состоянии. Я не в курсе, какова ситуация на местном рынке, но даже во Фриско Мусорщику редко удается выручить больше трех баксов за штуку. К тому же, помните, я покупаю оптом, не отбирая только то, что получше.
Донна ткнула в бирюзовую коробку пальцем.
— Вы предлагаете мне за эти записи больше четырех сотен, я правильно поняла?
— Четыре сотни и еще пятнадцать, — поправил я ее. — Простите, но больше я действительно дать не могу. — Я изо всех сил старался выглядеть виноватым.
Донна протестующе замотала головой.
— Вы сами знаете, что это барахло не стоит ни гроша. Для вас это чистой воды благотворительность. Я ценю вашу заботу, Джордж, но так нельзя.
Если уж начистоту, я понятия не имел, почем идут подержанные пластинки, но два доллара казались мне разумной ценой, к тому же это придавало моему блефу правдоподобия.
— Донна, я вам запишу телефон Мусорщика. Позвоните ему на работу, и он растолкует, гоню я туфту или нет.
Она все-таки решила мне поверить.
— Нет, в этом нет нужды. Боже, ну и дела… Я рассчитывала в лучшем случае на десять центов, а вы говорите — два доллара. Четыре сотни! Да если б я знала, что это золотая жила, я бы давным-давно их продала.
— Рад, что вы этого не сделали, — улыбнулся я. — И уверен, что Мусорщик тоже обрадуется.
Донна твердила, что обязана проводить меня до машины. К тому же, она хотела убедиться, что проигрыватель работает. Я вставил переходник в прикуриватель и нажал на кнопку, диск завертелся. Меня подмывало поставить «Донну» и пригласить настоящую Донну на танец — прямо здесь, в жалком крошечном дворике, перед Богом и людьми, обнять ее покрепче, прежде чем вернусь на трассу. Но лишняя боль была ей сейчас ни к чему, поэтому я наугад
Я вывернул на шоссе на полной скорости и в хорошем настроении, щеку все еще грел прощальный поцелуй Донны. Раз у меня теперь был при себе проигрыватель, я решил, что могу прямо на ходу слушать «Chantilly Lace» и думать о том, как череда случайностей подтолкнула меня к этой сумасшедшей поездке. Я поставил пластинку. Сначала раздался звук телефонного звонка, а потом низкий развратный мурлыкающий голос:
Пр-р-риве-е-ет, кр-р-рошка! Да, это Биг Боппер. [сладострастный смех] Ах ты, моя сладкая штучка! Я — что? Что я должен? О, кр-р-рошка, ты же знаешь, что я люблю…А потом он запел:
Кружевная рубашка, озорная мордашка, Рыжий хвостик, задорный и милый. Колдовская походка, Не девчонка — находка. Любовь — вот что правит этим миром-миром-миром…Слушая, я не мог не согласиться с Боппером: нам всем не хватало душевного общения, простого человеческого тепла. Это навевало грусть, но музыка была пропитана такой неукротимой радостью, что верилось: если все ошибки мира и нельзя исправить, то хотя бы можно пережить. И в кои-то веки, накручивая мили в сторону Финикса, с Донниным проигрывателем, на полную мощность, измотанный настолько, что едва мог моргать, я был безмятежен. Главным образом из-за музыки, ее мощного и притягательного ритма. Мне не нужно было думать. Неудивительно, что молодежь любит музыку. Взросление само по себе слишком мучительная вещь, чтобы еще и размышлять о нем, — лучше промывать мозги чистой энергией. Я промывал и промывал свои в надежде, что это ощущение безмятежности продлится вечно, но вскоре начал клевать носом, и стало понятно, что пора либо принять дозу, либо поспать. Похоже, из-за этой безмятежности во мне вдруг заговорил здравый смысл — повинуясь ему, я добрался до мотеля «Жирный кактус», что на подъездах к Финиксу, в полубессознательном состоянии расписался в регистрационной книге и поспешил в номер 17 наперегонки с Морфеем. Забег закончился ничьей.