Не сказка о птице в неволе
Шрифт:
– Слушай, давай скорее, – обрывает его Сэм. – Ты хотел трахнуть девку, так давай быстрее и пошли.
Его слова слабой надеждой отзываются у меня в груди: если охрана торопится, этому есть причина. Мятежники рядом? Перевес на стороне повстанцев?
– Не ломай кайф, Сэмми, – спорит Антониус. – Можно подумать, ты сам откажешься отыметь эту куколку?
Сэм хмыкает.
– Все равно пошевеливайся. Быстрее закончим, дальше уберемся отсюда.
Они смеются, Сэм оттаскивает тело третьего в угол, а Люцифер, облизываясь, поворачивается к Китнисс, приподнимая пальцами ее
– Раздевайся.
Она громко выдыхает, тянет время, но стоит Сэму поднять руку с ножом и сделать шаг в мою сторону, Китнисс сдается и, скрестив руки на груди, подцепляет пальцами ткань своей рубашки и тянет ее вверх. Я с замиранием сердца наблюдаю, как все выше и выше оголяется ее тело… Стройные бедра, плоский живот, небольшие груди. Я ласкал ее тело на потеху этим скотам. Мы не спаслись, все было напрасно.
То тут, то там на ее теле темнеют синяки и следы побоев, которые остались после прошлого визита Антониуса. Китнисс через голову стягивает с себя рубашку, а Люцифер тут же выхватывает ее и бросает в мою сторону. Плотоядно улыбаясь, он прижимается к спине Китнисс, заводя ей руки за спину, и, обхватывая ее своими лапами, скользит ими вдоль ее тела, сжимает грудь, накрывает рукой темный треугольник волос внизу живота.
– Пит! – громко говорит Китнисс, заставляя посмотреть ей в глаза. – Ты обещал!
Я сглатываю, вспоминая свои слова. Не смотреть. Тогда я согласился, а сейчас мне кажется, что если я отвернусь, то оставлю ее совсем беззащитной. Это иллюзия – я и так бесполезен.
– Ты обещал! – настойчиво повторяет она, а ее голос звенит, как колокольчик.
– Что за?.. – удивляется Люцифер, а я отворачиваюсь, прикрывая глаза.
Я не знаю, что он делает Китнисс, но она охает, отчего я едва сдерживаюсь, чтобы не нарушить обещание.
– Мы так не договаривались, – злится Антониус, поняв, в чем дело. – Я ведь обещал, что ты, Мелларк, сдохнешь, только насладившись падением девицы. Мое слово крепко.
Я сцепляю зубы, но не открываю глаз.
– Дай я… – говорит Сэм, и по шагам я понимаю, что он отходит от меня и приближается к Китнисс.
Проходит секунда, и Китнисс не сдерживает болезненного стона: распахиваю глаза и резко оборачиваюсь к мучителям. От ключицы Китнисс между грудей к животу тянется свежий красный порез, из которого уже выступила кровь. Китнисс закусила губу и тяжело дышит, а Сэм продолжает водить ножом по ее обнаженному телу.
– Правила просты, парень, – сообщает он, – стоит мне заметить, что ты прикрыл свои чертовы ясны очи, я буду украшать девицу узорами. Ей пойдет, я уверен. Хочешь проверить?
Качаю головой.
– Вот и отлично, – кивает Антониус, а его руки уже пускаются в путешествие по телу Китнисс, то сдавливая ее кожу, то пощипывая, скручивая и проникая, куда не следует.
– Отвернись, – как молитву повторяет Китнисс, но я твердо решаю нарушить свое слово.
Не моргая, смотрю ей в глаза. Серые омуты полны слез, влажные дорожки покрывают ее щеки, смачивая багровый румянец, но, я уверен, не уменьшая физической боли. Мое плечо ноет от нанесенной раны, я сам плачу, до крови прокусывая губы, но не отвожу от Китнисс взгляда.
Она
Стараюсь не видеть, как раскачивается тело Китнисс, подталкиваемое резкими движениями Антониуса.
Мечтаю не слышать, как оглушительно громко звучат удары голых тел друг о друга.
Сколько длится этот кошмар?
Насильники возбужденно дышат и, торопя свою разрядку, не заботятся о том, чтобы смягчить боль Китнисс. Временами она не справляется со своими ощущениями и, как не пытается, не сдерживается и жалобно скулит.
Как никогда ясно я понимаю, что такое бесконечность. Вот она – я мог бы ее пощупать, если бы сумел протянуть вперед руку. Но я прикован к стене.
Теперь я знаю, что такое боль, после которой ты не станешь прежним. Даже если каким-то чудом я и Китнисс переживем эту ночь, ничего не вернуть.
Толчки не прекращаются, тело Китнисс распято и больше не принадлежит ей самой.
Различаю животный крик, полный нестерпимой муки и страдания. Он рвется из моего горла и не смолкает до тех пор, пока воздуха в легких совсем не остается.
Я не закрываю глаз. И вижу каждую секунду боли и унижения, через которую проходит Китнисс.
Я впитываю это. Запоминаю.
Она плачет, и я вместе с ней.
Внезапно что-то меняется: ритм мужских движений сбивается, Антониус и Сэм отвлекаются, повернув головы в сторону коридора. Выстрелы, запоздало понимаю я.
Мятежники рядом.
Сэм быстро отстраняется от Китнисс, натягивая штаны, и подначивает Антониуса последовать его примеру. Они спорят, но Люцифер не готов выпустить свою жертву – его игра еще не завершена. Выругавшись, Сэм обзывает Антониуса идиотом и стремительно покидает мою камеру, торопясь спасти свою шкуру.
Люцифер снова обращает свое внимание на Китнисс.
Она лежит перед ним на полу, стыдливо свернувшись калачиком, но он хватает ее за руки и дергает, заставляя встать на четвереньки.
– Хороша куколка… – говорит он, глядя на меня.
Каждое слово предназначается мне – это нож в моем сердце, и он безжалостно вращает его.
– Такая тесная. Такая мокрая. Жалко, что придется ее убить!
Лезвие ножа разрезает пространство и, сверкнув в полутьме, быстрым движением проходится по шее Китнисс. Она успевает изумленно вытаращить глаза и, не устояв на подогнувшихся руках, падает навзничь. Ее ладони пытаются прикрыть рану, но кровь бешеным потоком прорывается между пальцев и фонтаном брызжет вокруг.
Я глохну от собственного крика, но Китнисс не реагирует: пару мгновений она бьется в конвульсиях и затихает.
Я схожу с ума: выворачиваю себе руки, в кровь раздирая прикованные запястья, но цепи не пускают. Не могу дотянуться до Китнисс! Ору и не замечаю, как приближается Люцифер. Он слишком близко, но мне все равно, я даже не смотрю на его занесенную для удара руку. Мне все равно.
Китнисс не двигается.
Нож врезается мне в живот, и Антониус тянет руку вверх, вспарывая мою кожу. И снова мой вопль, тонущий в хрипе. Нечем дышать.