Не смей меня... хотеть

Зайцева Мария

Видно, что машина не новая, кожа потретая, но не рваная, и вообще, все производит впечатление ухоженности.

Странно, я как-то раньше не обращала внимания на то, на чем ездит Немой в институт, я вообще на него внимания не обращала… Но теперь могу со всей определенностью сказать, что это — машина не богатенького парня, не сына олигарха… У того же Сомика — вполне приметная желтая субару, на которой он гоняет и в которой девочек трахает. У Олега — синий шикарный лексус… У Вилка… Черт, не помню, что у Вилка, но тоже что-то, по-моему, дорогое… Странно, почему

я никогда не задумывалась, кто у нас Немой? Кто его родители? Почему-то теперь во мне зреет уверенность, что там все не так шоколадно, как у его приятелей. И тогда вопрос: почему он с ними? И почему Олег пустил его в свой круг?

Немой садится за руль, кивает мне:

— Пристегнись.

Я послушно тяну ремень, удивляясь: Олег никогда не приказывал мне пристегиваться. И даже смеялся над моими постоянными попытками обезопасить себя, тупо шутя, что ремень безопасности нужен, чтоб потом тело из машины доставать в целом виде…

Ремень почему-то не тянется, я борюсь с ним, Немой замечает это и наклоняется ко мне, чтоб помочь.

Я замираю, вжимаясь в спинку сиденья, потому что он неожиданно так близко. И от него пахнет свежестью, перемешанной с нотками табака и легкого парфюма, который ощутим, только если вдыхать его прямо с кожи… Вот как я сейчас делаю. Невольно, не специально!

Но надо признать, что ничего отталкивающего, наоборот, очень вкусно… И даже табак, который я не особенно уважаю, на Немом как-то по-особенному пахнет… Привлекательно.

Я ловлю себя на этом ощущении, встряхиваюсь мысленно.

Эй, Алька, ты с ума сошла?

Это же Немой!

Что в нем может быть привлекательного?

Нет, если отвлечься от особенностей характера и его дикой дурной славы, сражающей наповал, то он… В принципе, он привлекательный парень. Не в моем вкусе, конечно, я не люблю таких массивных, здоровенных. Побаиваюсь их. Олег, например, хоть и высокий, но не такой широкоплечий. И мне это больше нравится, нет ощущения, что дотронется до тебя и раздавит. А вот сейчас оно есть.

Немой так близко, возится с ремнем, дышит тяжело почему-то… Я ощущаю, как его грудь раздувается от дыхания и чуть-чуть соприкасается с моей… И жар от него распространяется по телу. Слишком горячий, слишком большой. Закрыл меня, вжал с сиденье, воздуха между нами нет практически, ощущаю, как хрипло выдыхает мне в район шеи. И кожа тут же покрывается мурашками. Ой… Так странно… И так страшно… И вообще, почему так долго?

В волнении стискиваю край платья, ладони влажнеют… Глупость какая…

Почему так дышит? Почему такой тяжелый? Надо что-то сказать? Надо как-то помочь, может?

Но в этот момент Немой резко отстраняется и тянет за собой ремень безопасности. Пристегивает его, откидывается на сиденье, пристегивается сам.

Нажимает кнопку, врубая зажигание, и машина на удивление мягко и послушно всхрапывает, словно норовистая лошадь, послушная только хозяину.

Я, все еще в шоке от непонятной сцены, только что случившейся, не шевелюсь, постепенно стараясь расслабить пальцы, кажется, намертво вцепившиеся в подол платья.

А

Немой, с совершенно спокойной рожей, молча выруливает на дорогу.

Он приоткрывает окно, вытягивает из пачки сигарету, подкуривает, и все это, не выпуская руля и спокойно увеличивая скорость.

Я вяло думаю о том, что стоило бы, наверно, меня спросить про курение, но сил на высказывание претензий нет, а потому просто дышу, приходя в себя, оглядываюсь, пытаясь привести эмоции в порядок…

Бросаю короткий взгляд на заднее сиденье… И ощущаю, как в груди опять все перехватывает.

На черной коже лежит небольшой, очень изящный букет ромашек…

Глава 20

Немой

Скажи мне кто еще несколько дней назад: “Ты, Захар, будешь самым счастливым мудаком на свете”, не поверил бы.

Слишком уж не предвещало ничего.

Но счастье, оно такое. Нагрянет нечаянно, когда его совсем не ждешь… Это не я придумал, если что, это бабка моя под настроение себе под нос мурлыкала обычно.

Мне мало что из детства запомнилось, но вот это впечаталось мертво… Смешная песенка про счастье, которое нагрянет…

Пророческая, мать ее, песенка…

Она первой пришла мне в голову, когда узнал от Сома, что Блонди бросила Лексуса.

Я помню свое тогдашнее состояние: полного охренения, перемешанного с сожалением, что не на моих глазах это все случилось и не удалось насладиться сполна тупой рожей придурка, осознавшего, что проебал свое счастье, и дикой , малоконтролируемой радостью.

Потому что Блонди теперь была свободна. И можно было… Да, черт, все что угодно можно было! Все, о чем я думал в эти гребанные неполных три года!

С того самого дня, когда впервые увидел ее, розовощекую и смущенную, рядом с Лексусом.

Он , сучара, стоял, довольный, словно разом все ставки мира выиграл, а она, маленькая беленькая такая куколка, доверчиво держалась за его лапу. И несмело улыбалась на идиотские шутки, которыми он привык очаровывать малышек, вроде нее.

Я смотрел и дико злился, помню. Не на Лексуса, чего на него злиться? Он в своем праве. На себя, в основном, мудака. Потому что не успел первым. Да и, если б успел, если б увидел… Ничего бы не изменилось.

Нет во мне той притягательной мразотности, на которую телки падают и сами ноги раздвигают. Лексус в этом хорош, конечно, сучара. Подхватить, по ушам проехать, почесать, где надо, и все. Телка на все согласна.

Я ему не завидовал, на самом деле, потому что мне хватало тех отмороженных девок, что велись на фактуру и дурную славу. Даже чересчур хватало, если быть честным, иногда прямо еле отмахиваться успевал.

Так что нет, не завидовал. До того момента, да.

Потому что сразу, с первого взгляда было понятно: Блонди у нас — папина принцеска, и такой, как я — чисто грязь под ногами. Не посмотрит даже. Так что, наверно, неважно, что Лексус ее первым увидел. Мне все равно не светило.