(Не) Сокровище капитана
Шрифт:
Он попросит моей руки, а они тут же согласятся, чтобы прикрыть позор.
У меня хватило ума не брякнуть это вслух. Тем более, может, так будет и лучше? Это избавит меня от сложного выбора.
— Хотя, возможно, к тому времени ты сама дашь мне ответ.
Он выпустил меня из объятий. Спросил — как ни в чем не бывало, словно только что мы с ним не говорили о серьезных вещах:
— Хочешь, объясню, как определяют положение корабля в море?
Глава 24
— А разве лорд Джеймс… — Я прикусила язык, но в этот раз вспышки гнева не последовало.
— Определил, конечно. — Генри коснулся
— А что, если он прав? — встревожилась я.
— Запасов еды хватит, хотя солонина и сухари, конечно, не то, к чему ты привыкла, и я надеюсь, что до них не дойдет. К тому же в этих местах море кишит рыбой. Опасней всего недостаток воды, но у нас на борту два мага, так что ничего страшного. Я почти уверен, что Джеймс не ошибся и в этот раз, но все же проверю. — Генри снова притянул меня за талию и промурлыкал в ухо. — А заодно я воспользуюсь возможностью блеснуть перед тобой знаниями и вообще произвести впечатление.
— Как будто ты его и без того не произвел, — улыбнулась я.
Его объятья волновали. Так странно, ведь вроде совсем недавно я изнемогала от любви, и снова… Не удержавшись, я коснулась губами его щеки. Шеи под ухом. Ниже…
— Осторожней, сокровище мое. Этак мы вовсе до палубы не доберемся.
Я отпрянула, заливаясь краской. Генри тихонько рассмеялся. Вытащил из кармана и выложил на стол горсть булавок. Надо же, не потерял…
— Помочь тебе застегнуться?
Я замотала головой. Само собой вспомнилось, как он расшнуровывал корсет — вроде и совсем не касаясь меня, но в то же время тепло его пальцев чувствовалось сквозь все слои одежды. И с булавками выйдет так же, а меня и без того слишком тянуло к Генри. Не превратится ли одевание в еще одно раздевание? Почему-то эта мысль не смутила меня.
— Будешь так улыбаться, — в голосе Генри прорезались хриплые нотки, — и я не стану тратить время на то, чтобы стащить с тебя одежду.
Но, вопреки своим словам, он не подошел, а отступил. Я подавила улыбку.
— И тогда мы точно не доберемся до палубы, а ты не узнаешь, не ошибся ли в расчетах лорд Коннор.
Генри невнятно хмыкнул.
— Как бы я ни желал тебя, про… любить корабль было бы явным перебором. Если хочешь, пока ты одеваешься, могу рассказать, как устроена астролябия.
— Хочу.
Не знаю, пойму ли я, но необходимость осмысливать новые знания наверняка отвлечет меня от грешных помыслов.
Кажется, Генри рассудил примерно так же, потому что начал объяснять серьезно и подробно.
Так что уже через пару минут вместо грешных мыслей я погрузилась в пучину размышлений о собственной необразованности. Все, на что меня хватило — понять: астролябия — небо в миниатюре. Для разных мест оно разное, и изображения меняют по мере необходимости, вкладывая в «блюдце» основы разные диски. Сверху их накрывают «сетью», указывающей на разные созвездия. Совмещая эти изображения с реальным небом, можно узнать время, и исходя из разницы времени в месте отправления и там, где ты оказался, можно определить долготу и… что вообще это такое?
— Хватит, Генри, — не выдержала я. — Прости, но я понимаю хорошо если две трети слов.
Он объяснял старательно и вроде бы не путано, но что я могла понять, если впервые услышала, что когда на одном краю земли солнце встает, где-то в другом месте в разгаре полдень? Что такое «эклиптика»? А «тропик»?
— Не за что извиняться, — пожал плечами
Я замотала головой. Хотелось спрятаться в каюте и не думать о том, что я не понимаю ничего из того, что должен знать «любой образованный человек».
— Пойдем, иначе ты начнешь поедом себя есть за то, в чем вовсе не виновата. — Он взял меня за руку. — Не хочешь забивать себе голову…
Кажется, я зарычала. Дернулась, но Генри не отпустил.
— Послушай меня. — Из его голоса исчезла игривость. — Ты не глупа. Просто я не подумал, что невозможно за четверть часа осмыслить то, чему мальчиков из благородных семей учат годы. Не конкретно определять время или расстояния по звездам — но тем знаниям, без которых невозможно понять, как это сделать. Захочешь разобраться — я поищу книги попроще, не найдется на корабле — найдутся на Дваргоне.
А он уже настолько уверен, что и на Дваргоне мы не расстанемся. Впрочем, положа руку на сердце, хочу ли я расставаться с ним?
— Не захочешь — это не сделает тебя хуже. Невозможно знать все. А пока — почему бы нам вместе не полюбоваться звездами?
Звезды и в самом деле были прекрасны — огромные, яркие, они, казалось, висели над самой головой, протяни руку — и достанешь. Только очень быстро я обнаружила, что любуюсь вовсе не звездами, и не волнами. Смотрю, как ветер треплет черные волосы. Изучаю сосредоточенное лицо. Наблюдаю, как, зайдя в каморку за штурвалом, он склоняется над столом и что-то пишет, а потом едва заметно хмурится, разглаживая ладонью карту. Вслушиваюсь в глубокий бархатный голос, произносящий непонятные слова.
В самом деле, да так ли сложен выбор, о котором я совсем недавно размышляла?
Я загнала эти мысли вглубь сознания. Не разум говорил во мне сейчас — глупое сердце, которое однажды меня уже подвело.
И все же, когда Генри склонился над моей рукой у двери моей каюты, я отчаянно жалела, что в коридоре дежурит вестовой, при котором следовало соблюдать видимость приличий.
Какое-то время — я перестала считать дни, одинаковые, и они слились — ничего не происходило. Словно утомившись после недельного буйства, ветер стих, едва наполняя паруса. Впрочем, ни Генри, ни лорд Коннор не выказывали беспокойства: по их словам, мертвый штиль бывает крайне редко. Такой ветер, как сейчас, хоть и едва ощущается, все же несет корабль, а судя по тому, как меняется зыбь, вскоре будет и ветер. А пока можно спокойно починить то, что поддается починке, и отдраить все остальное. Чем команда и занялась под неусыпным наблюдением боцмана. Правда, восторгов на лицах я не видела, а пару раз замечала, как кто-нибудь из матросов украдкой скребет ножом мачту. «Призывает ветер, — пояснил Генри. — Морское суеверие».
Вскоре команда перестала шарахаться от меня, и, удивительно, но сальных взглядов тоже стало меньше. Когда после шторма жизнь на корабле вошла в обычную колею, матросы обнаружили, что раны, залеченные мной, затянулись, тогда как зашитые Дезо почти все гноились, не давая покоя. Один за другим люди потянулись ко мне. Где-то оказалось достаточно просто убрать воспаление, подстегивая заживление тканей, а где-то пришлось снимать швы, давая отток гною, промывать и только после этого сращивать, поминая недобрым словом тех, кто учил покойного хирурга. А может, учили его хорошо, да не всему он научился — Дезо ведь в самом деле умел отлично работать скальпелем и иглой, но совершенно не обращал внимания на чистоту. Как-то не выдержав, я спросила об этом у Генри, и тот усмехнулся.