(Не) Сокровище капитана
Шрифт:
— Когда мы с Джеймсом нанялись на этот корабль, он кишел крысами так, что они бегали по людям в любое время суток… — Меня передернуло, а он продолжал: — А в похлебке всплывали черви — жидкости не было видно под ними.
— Брр… И ты это ел?
До чего же все-таки живучее создание — человек.
Кажется, моя реакция развеселила Генри.
— Не ел. Не смог. Пришлось нам с Джеймсом поднимать бунт, брать власть в свои руки и наводить порядок — пока мы с ним не умерли от голода. Перехватив командование, мы срочно пристали к ближайшему населенному берегу, вышвырнули все запасы еды, выдраили трюм и наполнили кладовые заново. Но
Он не договорил, но я поняла сама. А заодно и поняла, почему команда готова была носить на руках лорда Коннора: нужно совсем уж лишиться достоинства, чтобы, пожив в человеческих условиях, снова по доброй воле опускаться до скотского состояния. Но на корабле у команды не было выбора: живи, как решают командиры. Именно квартирмейстер первым пробовал еду, следил за тем, что происходит в кубрике — помещении, где жили матросы. И он же шел вместе с ними на абордаж, разя врагов магией и клинком.
Несколько дней ко мне тянулись со старыми ранами и застарелыми болезнями: сорванной спиной, сведенными судорогой руками, растрескавшейся до мяса кожей. Потом паломничество прекратилось. То, что можно было заживить с помощью моей магии или лекарских снадобий, зажило, с чем-то справиться мог лишь всевышний, о чем я честно говорила сразу. Еще день я потратила, перебирая запасы и книги покойного лекаря — его личные вещи раздали команде, как и водилось среди пиратов, но сундучок с зельями, записи и медицинские трактаты капитан забрал себе а теперь передал мне.
Самым драгоценным (в обоих смыслах этого слова) в запасах покойного лекаря оказались «пилюли бессмертия» — по крайней мере так они назывались в его записях. Четверть опия, три четверти измельченного в порошок золота. На мой вкус второй ингредиент был явно лишним, так что пришлось вспомнить трактат «О внутренней сути вещей» а заодно и «О даре господнем, наделившим природу целительной силой», в котором описывались некоторые снадобья и в частности — опий.
Выпросив у капитана ром, я развела в нем пилюли. Отфильтрованный золотой порошок вернула капитану — пусть распорядится, как считает нужным — а полученный спиртовой раствор опия был прекрасным обезболивающим. Если, конечно, использовать его с умом. Для этого пришлось снова припоминать трактат и пересчитывать сухое вещество в пилюлях на капли раствора. Перепроверить расчеты я попросила обоих магов по отдельности — ошибка могла стать смертельной, но все оказалось правильным.
Большую часть времени я проводила на палубе под натянутым тентом-парусом, благо после того как команда переменила мнение обо мне, я могла без опасения бродить по всему кораблю. Читала сперва книги покойного лекаря, выписывая главное, потом — те, что подобрал мне Генри. Любовалась морем — оно в самом деле было разным. А порой любовалась и профилем Генри, который устраивался неподалеку со своими записями или тоже с книгой.
Дни летели один за другим, неотличимые друг от друга, как и вечера. Капитан неизменно приглашал меня понаблюдать за тем, как определяют местоположение корабля, и к удивлению моему, он действительно не оставался на месте, а целеустремленно перемещался к Дваргону, хотя и медленно — намного медленнее, чем мог бы, если верить обоим магам.
Но если дни тянулись, словно расплавившись из-за жары, то ночи…
Отбивали последние склянки — каждый раз восемь звонких ударов колокола заставляли мое сердце колотиться чаще. Ведь это означало смену дневной
Ни разу за это время он не заговаривал о женитьбе, а я не знала, радоваться этому или грустить. Впрочем, ночью у меня не оставалось времени на раздумья — закрыв за ним задвижку и сделав пару шагов до кровати, я проваливалась в сон едва ли не прежде, чем доносила голову на подушку. А днем я продолжала усердно учиться, и снова у меня не было времени подумать — впрочем, я гнала подобные размышления, слишком отчетливо сознавая, что не смогу сказать «нет».
Так продолжалось до того дня, когда ветер снова надул паруса, а ближе к полудню из «вороньего гнезда» раздался крик:
— Парус!
Глава 25
Генри, который сидел рядом со мной, тоже листая какой-то трактат, неторопливо встал. Навел смотровую трубу в сторону, куда указывал впередсмотрящий.
Я не видела лица капитана, но слишком уж прямой стала спина, когда он замер, разглядывая что-то, невидимое отсюда. Лорд Джеймс, поднявшийся из своей каюты, положил руку ему на плечо.
— Что там? — Судя по тому, как посуровело его лицо, квартирмейстер тоже не увидел ничего хорошего.
Генри опустил зрительную трубу.
— Фрегат. Флаг Наровля и адмиральский штандарт.
— Один?
— Один. Видимо, шторм накрыл и их, разбросав эскадру. Повезло.
Лорд Джеймс промолчал. Заметно было, что насчет везения он с капитаном не согласен, но спорить не стал. Генри снова поднял к глазам трубу.
— Увидели. Меняют курс. Сигнал… Требуют убрать паруса и сдаться.
— Пушек у них, сколько положено по распорядку? — поинтересовался подошедший боцман.
— Порты пока не пересчитать. — Генри по-прежнему не поворачивался в мою сторону, и я не видела выражение его лица, но голос звучал спокойно. Слишком спокойно. — Скорее всего, сколько положено. Куда хуже, что и магов по распорядку у них больше, чем есть у нас. И все мачты целы.
— Значит, не уйдем, — так же спокойно заметил лорд Джеймс. — Тогда не станем растягивать удовольствие.
— Согласен. Питер, командуй. Идем на перехват.
— Я подготовлю артефакты. — Квартирмейстер обернулся ко мне. — Леди Белла, уйдите с палубы.
Пробежавший ветерок обдал меня холодом. Чужой корабль еще даже разглядеть толком нельзя, еще не поднялись на мачты матросы, а меня уже убирают в безопасное место. И неужели уйти действительно нет возможности — так что и пытаться незачем? Генри Блад объявил личную войну стране, что назвала его изменником, возможно ли, что жажда мести перевесила здравый смысл?