Не страшись урагана любви
Шрифт:
— Что вы имеете в виду? — спросил Грант.
— О, скаты. Акулы. Большие морские окуни (еврейская рыба).
— Насколько большие?
— Окуни? О, четыре-пять сотен фунтов, — снова улыбнулся Гройнтон.
По неясной причине Грант четко ощутил неуютность. Маленький «ирландец» хвастался не хвастаясь. Грант взялся за бутылку.
— Как насчет джина?
— Не могу. На «работе», — улыбнулся Гройнтон. — Но если вы когда-нибудь будете в Кингстоне и захотите выйти, рад буду взять вас. Вы когда-нибудь ныряли без акваланга?
— Нет. Я и с аквалангом не нырял, пока
Гройнтон кивнул и оценивающе-задумчиво осмотрел его.
— Грудь у вас подходит. — Потом он ухмыльнулся, открытая честно циничная ухмылка очень отличалась от улыбки. Гранту он снова понравился. — Поймите, я не стараюсь украсть клиента у Бонхэма.
— О'кей, — сказал Грант. — Я понимаю. Вы уверены, что не выпьете немного?
— Извините. Правда, не могу, пока лечу.
Гранту это показалось самодовольным. Но он знал, что это правда.
Какими бы ни были его угрызения совести, он сам сделал себя другим и довольно вызывающе, Он удивлялся, о чем же еще он может поговорить с этим странно ограниченным и все же неограниченным человеком.
— Знаете, я читал все ваши пьесы, — сказал Гройнтон. — Я думаю, это потрясающе. Они по-настоящему великие. Вы рассказали о ВМФ и военном моряке времен войны, как никто другой.
— Ну, спасибо. — Он смутился. Точно так же, как во время позирования со скатом членам Яхт-клуба.
— Это там ваша мать? — неожиданно спросил Гройнтон.
Грант глянул из-за бутылки, из которой как раз пил. Боже мой, неужели она и в самом деле выглядит такой старой?
— Приемная мать, — ответил он.
— Что ее съедает? — грубо спросил Гройнтон.
— О, она просто не в настроении, — сказал Гройнтон, отвернулся и сменил бутылку джина на тоник.
— Ну, думаю, мне пора возвращаться, — сказал Гройнтон странным голосом. Когда Грант вновь глянул на него, то увидел дружелюбную улыбку. — Надо немного проверить курс и маршруты, — пояснил он самым теплым, как чувствовал Грант, тоном.
Но может, это и не так. Он смотрел, как удалялась слишком коренастая, но очень мускулистая спина. Как большинство средних атлетов, не добившихся выдающихся результатов ни в чем, он всегда втайне восхищался более сильными атлетами, но в то же время и не любил их, может быть, потому, что завидовал.
— Ну, они разные, — ответил Уильям. — Понимаете? Старик Гройнтон — один из лучших в стране ныряльщиков без акваланга и охотников. Это спорт. Понимаете? Но Эл Бонхэм вообще один из лучших в мире работающих ныряльщиков. Подводные спасательные; работы, прокладка труб, обрезка и сварка, уничтожение и взрывы — он все знает в совершенстве. Просто разные. Не можна говорить, какой лучше.
В разговоре выяснилось, что именно Бонхэм уговорил Уильяма продать маленький магазинчик в Майами и переехать на Ямайку. Бонхэм обещал, что деньги они будут грести лопатой. Пока все впустую. Но была еще; надежда. Уильям не мог по-настоящему объяснить. С женой и четырьмя маленькими детьми он жил здесь на вдвое меньшие деньги, чем вМайами. В Майами они не могли позволить себе обойтись без прислуги! Уильям, как оказалось,
Когда большой ныряльщик вернулся с кокпита сосредоточиться на выпивке и прервал эти разъяснения, заржав над Уильямом, Грант ощутил, что смотрит на большого человека другими глазами и в новом свете. Новый свет — это информация Уильяма. Она содержала в себе известную долю чего-то особенного — чего? моральной безответственности? — сорвать другого человека, вырвать из безопасной жизни и отправить на гусиную охоту (с женой и четырьмя малышами!), когда ты даже не уверен, что сможешь выполнить свои обещания. А позади все еще сидела Кэрол Эбернати, выкрикивая со своего одинокого места молчание и самодовольное неодобрение всех их.
Они облетели отель, и все смотрели на россыпь зданий и доков, на управляющего, выскочившего из отеля и размахивающего руками. В доке была группа из четырех белых людей в купальниках и трех одетых цветных, которые тоже махали им руками.
Когда они сели и подплыли, из дока вышла большая лодка забрать их, и когда Бонхэм со своим штормовым, а теперь и слегка пьяным взглядом предложил миссис Кэрол Эбернати руку помочь сойти, она гордо приняла ее с гордо сжатым ртом. Грант дал бы ей под зад, чтобы ссадить. Тут он неожиданно хихикнул.
Когда подошла его очередь, он увидел, что двое мужчин в шортах и широких шляпах озабоченно переставляют туда и сюда оборудование, чтобы сбалансировать лодку, и это могли быть только Сэм Файнер и Орлоффски, если судить по описаниям Бонхэма. Орлоффски с его тупой головой и короткой стрижкой и в самом деле мог бы быть защитником в профессиональном футболе, и везде, не только здесь, Бонхэм был бы большим человеком. Файнер был маленьким и смуглым, очень загорелым, с заметным брюшком, но с широкими сильными плечами. Глаза его выглядели твердыми, как две скалы, но окружало их любопытно малоподвижное лицо. Грант пожал им руки, оба раза руку ему сжали слабо, представился и сел, куда сказали. Они были на вершине счастья, чувствуя себя мореплавателями; но они не знали, что приедут Джим Гройнтон и миссис Эбернати, так что для всех на лодке не хватало места.
— Все в порядке! Не беспокойтесь из-за нас! — бодро воскликнул Гройнтон. — Мы прекрасно доберемся! Все равно, мне и Раулю сначала нужно позаботиться о самолете.
Рауль,подумал Грант, и всего его пронизало воспоминание о Лаки, впервые, может, за полчаса. Нутро у него вдвойне перевернулось, во-первых, из-за отсутствия Лаки и, во-вторых, из-за существования — бывшего существования — Рауля, ее Рауля.Да и какого хрена он тут делает, в Карибском море со всеми этими профессиональными любителями свежего воздуха?