Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага
Шрифт:
Кузьмин положил руку на плечо Пети и грустно сказал:
— А теперь, Петя, запомни и вот этот адрес: Сестрорецк, улица Верхние Пески, дом 22.
Петя прошептал несколько раз губами: он запоминал адрес. Кузьмин продолжил:
— Дом этот небольшой, деревянный, всего два этажа. На втором этаже живет дорогой мне человек… Красивая девушка, ребята, невеста моя — Тамара Петерсон… Ты передай ей, Петя, что Николай освобождает ее от клятвы. Она знает, о чем идет речь. Скажи, что я желаю ей счастливой жизни и русть она не вешает нос. Она еще будет счастливой. Вот разобьем фашистов, и она найдет свое счастье. А нашей разлукой явилась смерть — во всем виноваты фашисты. А умирать за Родину совсем не страшно… Скажи, что в последние минуты своей жизни я буду думать о ней, Тамаре…
Тут за стеной бани послышался шум, топот ног и лающий немецкий говор. Разведчики недоуменно переглянулись:
— Ну, что уставились? За какие это грехи фашисты бросили вас в баню? Здесь сидят только смертники…
Самый старший из них, крепко сбитый парень лет двадцати, посмотрел на Петю и почти спокойным голосом ответил:
— К расстрелу приговорены…
После непродолжительного молчания он махнул рукой:
— Туда… На ту сторону пытались мы пробраться. Да вот поймали нас эти сволочи…
Он глянул на Петю, ладонью встряхнув его ершистые белокурые волосы, спросил:
— Атебя, пацан, за что фашисты удосужили такой чести?
Петя усмехнулся, бодро ответил:
— Личный враг фюрера и Рейха.
Парень удивленно качнул головой и ничего не ответил. В бане опять установилась тишина, лишь с полки изредка слышались стоны…
Морозный воздух свободы
На улице было совсем темно. Кузьмин, ступая по полу бани, словно рысь, подошел к двери и прислушался. Тут же к нему приблизился Петя. Вскоре в дверь с улицы глухо ударили тяжелым предметом. Петя и командир радостно переглянулись: это часовой начал укреплять дверь бревном. Через некоторое время фашист захрустел по морозному снегу своими тяжелыми, огромными башмаками в направлении деревни. Прошло еще несколько минут, и воцарилась мертвая тишина. Вдруг оконце осветила луна, вынырнувшая из-за тучки. На улице стало сразу светло, что было совсем некстати. Командир с сожалением покачал головой, но ничего не сказал своему юному другу. Обняв Петю, он еще долго смотрел туда, в небо, а затем взялся за покрытые ржавчиной гвозди, державшие в раме пожелтевшее стекло. Но изуродованные гитлеровцами пальцы, все без ногтей, как он ни старался, совсем его не слушались. Петя бросился на помощь командиру: он хватался то за один, то за другой гвоздь, но отогнуть их у него не хватало сил. Сердце у мальчика учащенно забилось. В голове мелькнула тревожная мысль: «Неужели нам опять не повезет? Ведь с окошком связана последняя надежда…»
Мальчик с яростью ухватился в очередной раз за гвоздь, но тут он почувствовал, как его обняли за плечи чьи-то сильные руки, и он проплыл по воздуху несколько метров. Опустился он у лавки с Голубцовым и покалеченным незнакомцем. Петя увидел улыбающееся лицо крепко сбитого парня, который подмигнул ему и тихо сказал:
— Не психуй, пацан, это ли работа…
Он подошел кокну, попросил посторониться Кузьмина и играючи вытащил пальцами, словно клещами, один за одним четыре гвоздя. Вот он поддел ногтем стекло, и в баню хлынул чистый, морозный воздух. Командир восхищенно хлопнул ладонью по плечу неизвестного силача, а затем легонько надавил на стекло большим забинтованным пальцем, и оно встало на свое место. Потом он пригласил этого парня и Петю подойти клавке и, обращаясь к новым
— Ребята! Часовой ушел в деревню, часа через два он вернется… Проверит, на месте ли мы, и опять уйдет. Холодно им, сволочам, — вот они туда-сюда и курсируют. В это время мы и попробуем использовать окно бани для побега.
Силач посмотрел на себя и своих друзей, затем окинул ироничным взглядом фигуру Кузьмина и громко рассмеялся:
— Пацан этот и то вряд ли пролезет через эту дыру, а мы, конечно, нет. Давай-ка попробуем лучше выбить дверь.
Он с разбегу бросил свое еще очень сильное и ловкое тело на дверь, но она даже не шелохнулась. Он яростно бросился на дверь еще раз, потом еще и еще. Ему стали активно помогать двое его товарищей и Кузьмин. Они колотили ее, пинали и стучали по ней, прыгали на нее, но это проклятая, прекрасно сработанная каким-то добросовестным мастером на века толстая дубовая дверь, запертая на огромный амбарный замок, не подвинулась ни на сантиметр.
А время бежало незаметно. Усталые, все потные, ребята продолжали с какой-то необыкновенной злостью молотить своими телами дверь. Это продолжалась бы еще долго, но тут с лавки раздался голос Голубцова.
— Николай, — обращаясь к Кузьмину, сказал он. — Время-то у нас уже совсем на исходе. Хватит вам бомбить дверь. Пора попробовать оконный вариант.
Тяжело дыша, Кузьмин дал команду всем остановиться. Новые узники бани, злые на свой пустой, довольно тяжелый труд, на фашистов, на неизвестного плотника, сложившего так крепко эту проклятую для них тюрьму, теперь все внимание переключили на банное окошко. Какое-то время они примеряли эту дыру на свои фигуры, и вскоре разочаровались: им стало ясно, что через него никто из них не пролезет. Силач безнадежно махнул рукой, и все отошли от окна. Кузьмин рывком привлек к себе Петю, обнял его, потом так же быстро подтолкнул мальчика к окошку. Какое-то время Петя стоял в растерянности, а затем бросился к лавке и прильнул губами к лицу Голубцова. Ваня провел рукой по волосам друга и тихо сказал:
— Пора… Тебе уже пора, Петька… Времени остается в обрез, держись… Вся наша надежда только на тебя.
Петя натянул на голову шапку, жалобно посмотрел на Голубцова и медленно подошел к окну. Кузьмин щепкой поддел стекло, и в баню хлынул морозный воздух. Петя просунул голову в окошко, но дальше его не пускали плечи. Как только он ни старался, как только ни крутился, но протиснуть свое туловище в эту дыру он не смог. Петя разочарованно развел руками и посмотрел на Кузьмина. Лицо мальчика повеселело: ведь ему совсем не хотелось покидать друзей. В глазах его можно было прочесть: «Видишь, командир, я очень… очень старался, но в это оконце и мне не пролезть…»
Кузьмин посмотрел на тонкий ремешок, который подпоясывал полушубок Пети. Мальчик сразу понял своего командира: он снял полушубок и, оставшись в свитере, опять начал штурм окна. Теперь ему было гораздо легче: плечи протиснулись, но он все-таки застрял в окне. Тогда Кузьмин подсказал ему вытянуть ноги, а сам стал на колени и подставил свою грудь. Мальчик уперся ногами в грудь, командир нажал ему на спину и резко подтолкнул Петю. Пацан пролетел по воздуху целый метр и ловко приземлился на руки в снег. Вот где пригодились ему тренировки по гимнастике. Он быстро вскочил, стряхнул снег с рук и прислонился к бане. Кузьмин выбросил ему полушубок с ремешком и строго приказал:
— Теперь, Петя, только вперед. Слышишь канонаду? Это идет бой в районе станции Погостье — там фронт, туда и держи свой путь. Ну, прощай, друг ты наш, Петька. Ты должен добраться до своих — мы надеемся на тебя…
Крепко пожав через окошко руку своему юному другу, Николай подтолкнул его в спину и быстро вставил стекло. У Пети вдруг сами собой хлынули слезы. Он подбежал к двери, рванул огромный амбарный замок, ткнул ногой подпиравшее бревно: все это ему было не по силам. Мальчик набросил полушубок, подхватил его ремешком и медленно, оглядываясь поминутно на баню, побрел по снегу к черневшим кустам. Вскоре баня скрылась за высокими кустами. И тут к нему пришла отчетливая и ясная, но такая страшная мысль: «А ведь он уже никогда не увидит своего смелого и умного командира… Не увидит голубоглазого, похожего на девчонку, Ваню…» Ему стало их так жалко, что он опять заплакал. Заплакал навзрыд. Размазывая по лицу обильные слезы, проклиная проклятого Гитлера и все его фашистское войско, он вошел в темный лес. Под огромной вековой сосной Петя остановился и долго смотрел в сторону бани. Он несколько раз взмахнул рукой: так еще раз мальчик распрощался с друзьями, а затем медленно двинулся к станции Погостье. Там впереди, всего в четырех километрах от него, шел ожесточенный бой, беспрерывно ухали глухие орудийные раскаты и интенсивно строчили пулеметы.