Не своя жизнь
Шрифт:
– Нет, мам, ты с ума сошла. Мне что, институт бросать? И я Иру люблю, мы через год поженимся. Отец ее никуда не отпустит!
Нелли Леонидовна горько взглянула на сына, тяжело встала с места и побрела в свою комнату.
Пару месяцев она не заговаривала об отъезде, а в середине лета сообщила:
– Я подала документы на выезд. Прости, сынок, но квартиру придется продать. Деньги мы с тобой поделим – мне ведь надо будет с чего-то там начинать. Я не блокадница, на большое пособие рассчитывать не приходится. А ты после свадьбы купишь другую. Думаю, Ирин отец вам поможет.
– Когда? – спросил ошарашенный Денис.
– Не
– Выходит, тебя не будет на нашей свадьбе?
– Денис, есть вещи важнее, чем праздники. Я больше не могу здесь.
Иришка была в Адлере. Каждое лето Валентин Артемьевич отправлял ее туда. На этот раз она очень не хотела ехать, не хотела расставаться с Денисом. Почти ежедневно он получал от нее подробные забавные письма: о тетке, соседях, погоде, урожае. Он обязательно отвечал на каждое, хотя письма писать не умел и не любил, но как еще сообщить Иришке, что любит ее и ужасно скучает. О том, что надумала мать, Денис не написал.
Когда рассказал об этом Сашке, тот, на удивление, решение Нелли Леонидовны одобрил:
– Ну и правильно. Знаешь, будь у меня в родне евреи – я бы тоже свалил. Хорошо теперь немцам и евреям – езжай на историческую родину… Что здесь делать? Глянь вокруг: все рушится на глазах! Правильно отец говорит: если несколько лет стоять на распутье, гадая, какой дорогой идти, то все дороги вокруг травой зарастут. – Денис не возражал, и Сашка продолжил, сощурив со злостью глаза: – Зато хапугам нынче раздолье: пока демократы на митингах глотки дерут, они народное достояние растаскивают. Знаешь, что у отца в пароходстве творится? Пароходы приватизируют – легко и непринужденно. Представляешь – па-ро-хо-ды! Нет, я бы уехал. Хоть в Израиль, а потом можно и в Америку.
– Ты, что ли, Сашка, не патриот?
– А ты – патриот?
– Я не представляю, что мог бы где-нибудь жить, кроме Питера.
– Но живут ведь люди – и живут получше нас! Помнишь, нам про инфляцию на Западе говорили, а мы не понимали, что это такое. Теперь понимаем. Только у них пять процентов, а у нас пятьсот.
– Нет, ты не прав. Ну подумай: если все уедут, что со страной станет?
– А ничего хорошего. Ничего хорошего нас здесь не ждет, – Сашка помолчал и добавил с ехидством: – Нет, конечно, у тебя перспектива, будущий тесть – директор, он свой завод приватизирует, и тебе обломится. Пристроит к себе заместителем, потом бразды правления передаст… Станешь ты заводчиком, или как там это называется?
Денис всерьез обиделся, схватил друга за рукав.
– Я Иру люблю, а не ее отца! Да будь она даже сиротой!..
– Да понятно, понятно… – беззлобно ответил Сашка, стряхивая его руку. – Просто тебе повезло. На каникулах сидишь в отделе главного технолога на папочкином заводе, а я на рынке ящики таскаю. Лучше бы я их где-нибудь на Западе таскал, там хоть деньги платят, а здесь – жалкие сто рублей в день.
Денис смущенно отвел взгляд. Он постеснялся попросить за Сашку, когда Валентин Артемьевич предложил ему работу на время каникул.
Лето выдалось неспокойное. В верхах бурлило. Одни растаскивали бывшую социалистическую собственность, другие боролись за власть. Похерив идеи коммунизма, Россия со всей дури вляпалась в «бандитский капитализм».
Народные депутаты неоднократно высказывали недоверие политике Гайдара, но тот
– Ты видишь? – кивнула на экран Нелли Леонидовна. – Нет, бежать отсюда, бежать! Сынок, может, все-таки вместе уедем?
– Мама! – возмущенно воскликнул Денис. – Мне кажется, мы уже сто раз об этом говорили!
– Хотя бы загранпаспорт сделай, я тебе оттуда вызов пришлю. Приедешь, посмотришь – может, понравится?
– Хорошо. Посмотреть можно, интересно ведь, – сдался он. – Но не останусь, мам, это точно.
– Наверно, я в феврале или в марте уеду. Надо о продаже квартиры думать. Я с Лизой говорила, ты можешь у нее пожить – она теперь почти круглый год на своем участке. Даже обрадовалась, что квартира присмотрена будет.
Мамина подруга, тетя Лиза, учительница английского на пенсии, жила двумя этажами выше, в такой же квартире, как у Колесниковых. В последние годы она предпочитала жить на даче, говорила, что не только воздух, но и в целом атмосфера там лучше, спокойнее.
К середине марта квартира была продана, деньги в долларах поделены. Свою долю – восемьдесят две купюры с физиономией Франклина – Денис запрятал под книжный шкаф в квартире тети Лизы. Мать взяла с него слово, что попусту он их тратить не будет, только на покупку квартиры и обстановку.
В конце месяца Денис с Ирой провожали Нелли Леонидовну на вокзале. В Тель-Авив она летела из Москвы.
– Ирочка, ты уж прости, что на свадьбе вашей не буду. Надо ехать, пока выпускают, а то вдруг перестанут? Неизвестно, что за полгода может случиться… Денису я вызов пришлю, в августе он приедет в Израиль, и я передам тебе подарок. Ты уж не обижайся на меня, девочка.
– Что вы, Нелли Леонидовна, какие обиды? Вы ведь потом будете приезжать, и мы к вам.
– Конечно, моя хорошая.
Она заплакала, у Дениса тоже подозрительно заблестели глаза.
– Мам, я приеду в августе. Обязательно приеду. Не плачь, не навсегда расстаемся.
– Кто знает? – утирала слезы Нелли Леонидовна.
– Мам, может, ты еще и вернешься. Вдруг все изменится?
Она безнадежно покивала, обняла сына в последний раз, поцеловала, и поднялась в тамбур.
Молодые двинулись вдоль вагона, чтобы увидеть ее в окне, помахать на прощанье. Спустя минуту поезд дернулся и пошел, вначале медленно, затем быстрее. Оголилась соседняя платформа. Тыл последнего вагона уже превратился в точку, а Денис все продолжал смотреть в ту сторону.