Не такие, как все
Шрифт:
В трубке по-прежнему пищали длинные гудки. Борис положил ее на рычаг и быстро набрал на компьютере пару немецких фраз. Что они там, в больнице, себе позволяют — а если к ним настоящие родственники больных позвонят? Ладно, что у нас там следующее по списку? Вервольф потянулся за справочником, но тут у него у самого заиграл мобильник, и о поисках новичка пришлось на время забыть.
Это опять был Филипп, и его голос сразу же показался Дымкову встревоженным:
— Добрый день, Борис, как успехи?
— Пока никак, — вздохнул Дымков. — Но я еще не всех обзвонил, во многих местах трубку не берут…
— Прервись пока, — перебил его вожак стаи. — Нас к себе охотники вызывают. Я не знаю, откуда, но им уже все известно об Антоне… И о сбежавшем новичке.
Борис охнул и смачно выругался — печатных слов, выражающих его отношение к возникшей проблеме, у него не нашлось.
— Совершенно с тобой согласен, — мрачно пробурчал Макеев. — И тем не менее, надо идти и как-то выкручиваться. Они всех по отдельности к себе вызывают, тебе тоже уже скоро должны позвонить.
— Что им можно сказать?
— Да говори все, как есть, чего уж теперь отпираться. Только один нюанс — где сейчас Антон, ты не знаешь. Типа сначала он остался на даче, а потом убежал неизвестно куда. Пусть они пока по лесам побегают, его поищут, а там поглядим.
— Как он, кстати? — спохватился Борис. — Ты ведь им с Тимофеем звонил?
— Более-менее, — уклончиво ответил Филипп, и Дымкову стало ясно, что дела у Громова пока обстоят весьма паршиво. Но выпытывать у Фила подробности было некогда — теперь залился громким звоном домашний телефон Бориса, и он, наскоро попрощавшись с вожаком, поднял трубку.
Как он и предполагал, звонили охотники. Точнее, один из них — Ким Дольский, старый знакомый Дымкова, тот, кто семь лет назад чуть-чуть не успел помешать Тимофею напасть на Бориса. Услышав его голос, Дымков недовольно скривился: Кима он не любил, и эта неприязнь была взаимной, так что объясняться с ним у вервольфа не было абсолютно никакого желания. Но поскольку в данном ведомстве его мнения никто не спрашивал, с назначенной встречей пришлось смириться, убедив себя в том, что не так уж часто он ездит к охотникам, чтобы сильно из-за этого переживать.
В этот раз Борису велели прийти к трем часам, и он позволил себе опоздать на восемь минут: не такое большое время, чтобы Дольский начал сердиться, но достаточное, чтобы показать ему, что он, Дымков, вовсе не торопится к нему «в гости» по первому же требованию. Охотник, который наверняка догадывался об истинной причине этого мелкого опоздания, встретил его своей стандартной кислой улыбкой и таким же стандартным вымученным вопросом:
— Как поживаете, Борис, все ли в порядке?
— Спасибо, Ким, все просто отлично, — подмигнул ему Дымков и, не дожидаясь приглашения, уселся на один из стоящих полукругом стульев — помещение, в котором охотники обычно встречались с вервольфами, использовалось ими еще и для проведения разных лекций и совещаний. Дольский облокотился на стоящий напротив стол и, скрестив руки на груди, принялся рассматривать своего посетителя усталым и задумчивым взглядом.
— Ну давайте, Борис, рассказывайте, что там у вас произошло в это полнолуние.
— У меня — ничего, — пожал плечами Дымков. Ким нетерпеливо встряхнул головой:
— Не юродствуйте! Нам известно, что один из вас покусал какого-то недоумка, которого вы потом благополучно упустили!
— Но если вы и так все знаете, — спокойно проговорил Борис, — для чего тогда я вам понадобился?
Его собеседник вспыхнул, но от резких слов сумел удержаться.
— Борис, выбирайте, — произнес он ласково-ядовитым голосом. — Или вы сейчас, в неофициальной обстановке, рассказываете все мне, или я задерживаю вас на неопределенный срок, и вы будете несколько раз повторять все то же самое моим коллегам. Причем они, в отличие от меня, терпеть ваши подколки долго не сумеют — со всеми вытекающими.
Дымков согласно кивнул, понимая, что заходить слишком далеко в доставании охотника тоже не стоит, тем более, что ничего скрывать от него, по словам Филиппа, сегодня было не нужно. Он откинулся на спинку стула и вкратце, без особых подробностей и без упоминания о собственном недосмотре, пересказал Киму вчерашние события. Охотник выслушал его с сосредоточенным видом, и когда Борис закончил, в раздражении пнул ногой один из пустых стульев:
— Все, как всегда! Один мерзавец не смог нормально себя усыпить — ну конечно, вы все жутко боитесь после этого не проснуться, разве можно его за это винить? Остальные мерзавцы вдесятером не смогли удержать дома слабого, искусанного мальчишку — разумеется, вам всегда так плохо после полнолуния, нельзя от вас в таком состоянии требовать слишком многого! И получается, что никто ни в чем не виноват, а через месяц по городу будет бегать и всех жрать дикий вервольф! И расхлебывать это придется нам, потому что ваша стая в это время опять-таки окажется не у дел!!!
— Что ж поделаешь, работа у вас такая, — философски заметил Борис и, выдержав паузу, добавил. — Искать виноватого, даже если на самом деле его нет.
Ким едва не подскочил на месте, но в последний момент удержался и не без усилия придал своему лицу спокойное выражение: было ясно, что вервольф специально его доводит, и поддаваться на такие провокации ему, охотнику с многолетним опытом, было просто-напросто несолидно.
— Знаете, Борис, — спросил он с задумчивым выражением на лице, — чего я никогда не мог понять? Почему среди вас так мало тех, кто сразу же после укуса кончает самоубийством. Для чего, зачем вы так цепляетесь за такую жизнь? Ни здоровья у вас больше нет, ни нормальной семьи, ни работы — один вечный страх перед каждым полнолунием. И ведь прекрасно знаете, что это уже навсегда, что вам никогда этого не изменить — и все равно живете!
Теперь уже Борис был вынужден напрячься, чтобы сохранить на лице беспечное выражение. Ким не зря семь лет работал с оборотнями: он давно научился понимать их и теперь прекрасно знал, о чем спрашивает. Знал, что ни сам Борис, ни другие его товарищи так и не смогли ответить на этот вопрос — даже сами себе.
— Чтобы иметь право задавать такие вопросы, надо для начала решить, что бы вы сами сделали на нашем месте, — произнес он, в очередной раз равнодушно пожимая плечами. — Тем более, что у вас для этого есть очень неплохие шансы.
Ким едва заметно скривился:
— У меня нет никаких сомнений в том, что бы я сделал.
— Это вам сейчас так кажется, — покачал головой Борис. — Сейчас, когда вы — сильный и здоровый нормальный человек и безумно гордитесь этой своей «нормальностью», вам кажется, что все инвалиды, все неизлечимо больные и все бесплодные женщины должны строем подняться на крышу и сигануть вниз, потому что — «Зачем им вообще это жалкое существование?» А произойдет нечто подобное с вами — и вы мгновенно начинаете петь по-другому, сразу же бросаетесь выискивать у своего положения хоть какие-то хорошие стороны! И знаете почему? Потому что чем меньше у вас остается в этой жизни радостей, тем сильнее вы начинаете любить саму жизнь — так уж люди устроены и ничего тут не поделаешь!