Не такие, как все
Шрифт:
Кто-то из оборотней обогнал Бориса и несся впереди него в волчьем облике, кто-то, не желая терять время на превращение, бежал позади него, тяжело дыша и ругаясь. Афанасий же мчался далеко впереди, и расстояние между ним и его бывшими товарищами по стае все никак не желало сокращаться, словно бы страх, с которым он от них удирал, придавал ему силы, позволяющие бежать быстрее разгневанных волков. Его ярко-синий спортивный костюм мелькал среди деревьев то правее, то левее, и гнавшиеся за ним вервольфы тоже бросались из стороны в сторону, теряя набранную скорость и таким образом позволяя беглецу вырваться еще дальше вперед.
Через несколько минут такой гонки с препятствиями Борис обнаружил, что синий костюм впереди стал особенно сильно уклоняться вправо, а также, что крики и хриплое дыхание остальных вервольфов теперь доносятся до него слева, причем с довольно большого расстояния. Он успел удивиться, что друзья так сильно отстали, а может быть, даже потеряли свою цель, но эта мысль тут же сменилась другой: получалось, что теперь он преследует бывшего оборотня один и, к тому же, у него вроде бы появился реальный шанс догнать его.
— Ликин, стоять! — крикнул Дымков, с радостью замечая, что расстояние между ним и фигурой в синем уже немного уменьшилось. Если бы не пистолет в кармане, он бы догнал этого гада в два счета! Черт возьми, а чего же он мучается, если у него есть пистолет?!
— Стой или я выстрелю! — заорал он еще громче, и бегущий впереди мужчина словно бы сбился с шага и, кажется, даже оглянулся назад. Впрочем, их с Борисом по-прежнему разделяло несколько десятков метров довольно густого леса, поэтому разглядеть его лицо Дымкову не удалось. Зато в том, что Афанасий его слышал, он не сомневался.
— Стреляю! — крикнул он, едва не сорвав голос и, вытащив из кармана револьвер, направил его вверх. Выстрел, эхом прокатившийся по лесу, заставил беглеца припустить еще сильнее. Борис пальнул в воздух во второй раз, изумляясь самоуверенности Афанасия: сначала явился средь бела дня на свою дачу, будто бы не понимал, как его там встретят, а теперь, когда ясно, что от вервольфов ему не убежать, даже не думает о том, чтобы сдаться!
А деревья вокруг беглеца и его преследователя стали, между тем, более тонкими, да и вообще в лесу сделалось заметно светлее, и Борис сообразил, что они с Ликиным скоро выбегут к поселку, а там запросто может оказаться кто-нибудь из людей-дачников. «Да не „может быть“, а точно! — вспомнил он. — Я же сам сегодня двоих видел, соседей Филиппа! Должно быть, Ликин и рассчитывал, что на глазах у людей мы его не тронем. Наверняка на машине на дачу приехал, сейчас добежит до нее — и благополучно укатит».
— Стоять!!! — завопил он еще громче, снова взводя курок и прицеливаясь в мелькающее за деревьями синее пятно, одновременно прекрасно понимая, что попасть в ногу бегущему человеку, да еще и с такого расстояния ему удастся только чудом.
Тем сильнее было его изумление, когда несущаяся впереди фигура в синем с громким криком упала на землю. И все то время, пока Дымков спешил к ней по петляющей между деревьями тропе, его жертва продолжала сдавленно, со стоном, кричать, чем дальше, тем сильнее, словно ее не просто один раз подстрелили, а как минимум жгли или резали живьем. Борис в два прыжка преодолел оставшиеся до упавшего беглеца метры, пока еще ничего не понимая, но интуитивно чувствуя главное — что-то не так, он только что совершил самую страшную в своей жизни ошибку.
— Ликин! — позвал он корчащегося на земле мужчину, наклонился к нему и обмер — это был не Афанасий.
Под кустом, схватившись за окровавленное бедро и изогнувшись в совершенно немыслимой позе, бился в судорогах Тимофей Григорьев.
За те несколько секунд, что выронивший пистолет Борис, не двигаясь, смотрел на своего товарища по стае, в голове у него успело прокрутиться неимоверное количество мыслей. О том, что идея купить всем костюмы «как у вожака» была абсолютно дурацкой, и о том, куда же подевался Афанасий, о том, что сам он никогда не сможет оправдаться перед стаей, и о том, что Григорьеву, похоже, осталось жить всего минуту иди две. В отличие от вампиров, серебро убивает вервольфов не мгновенно, сначала заставляя их вот так вот мучиться, но в окончательном результате можно не сомневаться — Дымков слышал об этом сотни раз. И отлично знал, что помочь Тимофею уже нельзя, что смертельный для него кусочек серебра он не смог бы вытащить, даже будь у него все необходимые медицинские инструменты — на это у него просто-напросто не хватило бы времени. А уж без инструментов, голыми руками… Хотя почему обязательно руками?!
Превращение в волка совершилось практически мгновенно: если бы не окрасившееся в черно-белые тона тело Григорьева и не усилившийся в несколько раз запах свежей крови, Борис бы вообще не понял, что уже сменил облик. Крепко зажмурившись, он постарался как можно шире раскрыть пасть, нагнулся к уже довольно слабо кровоточащей ране и что было силы вгрызся в нее зубами. Тимофей, к тому времени уже не кричавший, а еле слышно стонущий, снова вздрогнул всем телом и издал еще один совершенно дикий вопль, разнесшийся по лесу и вернувшийся издалека почти столь же громким и страшным эхом. Дымков поспешно выплюнул все, что ему удалось откусить, и вновь очень легко и быстро вернулся к своему первому обличью — на этот раз ему показалось, что он вообще не прикладывал для этого никаких усилий. Впрочем, в тот момент ему было не до удивления собственными успехами — не успев превратиться, он согнулся пополам почти так же, как умирающий Григорьев, и принялся с яростным отвращением отплевываться. «Гадость какая… И как Илона могла после этого облизываться?! Чтоб я еще хоть раз..!» — обрывки мыслей по-прежнему сменяли друг друга с сумасшедшей скоростью, и Борису не сразу удалось привести их в относительный порядок. А когда в голове более-менее прояснилось и он снова бросился к лежащему на земле Тимофею, тот уже не стонал и не шевелился. Дымков сорвал с себя куртку, смял ее в комок и прижал к ране, стараясь надавить на нее как можно сильнее, и увидел, что кровь из нее уже не выплескивается толчками — она вытекала медленно, как будто бы нехотя, и, казалось, вот-вот остановится совсем.
— Ну что же ты… Ну почему… Ну зачем это все?.. — чуть не плача забормотал Борис, шаря руками по телу Григорьева и безуспешно пытаясь нащупать пульс хотя бы в одной точке. Неужели ему не удалось вырвать из него пулю?! Да нет, он же чувствовал зубами что-то твердое, они у него до сих пор болят! Просто сделал он это слишком поздно.
Борис закрыл лицо руками. Вокруг стояла жуткая звенящая тишина, а в голове на смену хороводу беспорядочных мыслей пришло спокойное понимание — теперь он свободен. Вот только радоваться свободе, полученной такой ценой, все равно никогда не сможет.
Зарычав от злости, он снова нагнулся над Тимофеем, обеими ладонями уперся ему в грудь и резко навалился на нее всей своей тяжестью. Потом еще раз, и еще, и еще. Голова Григорьева болталась из стороны в сторону, но лицо оставалось все таким же бледным и безжизненным.
— Ну давай же! Давай! Живи!!! — Дымков с размаху ударил Тимофея кулаком в грудь и внезапно обнаружил рядом с собой Василия — запыхавшийся рыжий волк замер в двух шагах от него, вздыбив шерсть на загривке и испуганно глядя на своих товарищей по стае. — Позови кого-нибудь, быстро! — рявкнул на него Борис, и молодой вервольф галопом поскакал обратно.
На какое-то мгновение Дымков отвлекся от своего занятия, бросив быстрый взгляд вслед убегающему Василию. И в ту же секунду снова, уже неизвестно в который раз за этот день, вздрогнул от неожиданности — под его рукой, все еще прижатой к груди Григорьева, что-то слабо забилось.
Остальные вервольфы прибежали к ним очень вовремя — сам Борис к тому времени был уже не в состоянии ни сделать Тимофею перевязку, ни просто встать на ноги или связно объяснить товарищам, что случилось. И пока все они, под руководством Филиппа с Илоной, возились с Григорьевым, он молча сидел рядом и тупо смотрел на них, радуясь, что сейчас до него никому нет дела, и страстно желая, чтобы это продолжалось как можно дольше. Однако этому желанию тоже не суждено было сбыться: через несколько минут из чащи выбежал запыхавшийся Марк. Сунувшись к окружившим Тимофея оборотням и натолкнувшись на гневный вопль Илоны «Уйди, не мешай!», он отошел к Борису и присел возле него на корточки: