Не твоя семья
Шрифт:
Марьяна послушно опустилась: молния поддалась, прохладные пальцы обхватили напряженный ствол, затем стон болезненный и протяжный. Мой.
Она принимала и позволяла делать с собой все, а я и не церемонился: бросил на стол, юбку задрал, агрессивно ноги раздвинул.
— Давно ждала, да? — намотал волосы на кулак.
— Да, — простонала, принимая меня. Я хотел морально уничтожить жену, но физически доставалось Марьяне. — Гелька всегда была не от мира сего. Я буду с тобой, — услышал рваное и хриплое. — Я рожу тебе здорового
Я резко вышел, вслушиваясь в слова подруги детства: Ангелина, дети, семья. Нет, ничего не хочу. Хватит. Не сейчас. А может, никогда.
Пару раз толкнулся в руку — тело скрутил болезненный спазм: там не было удовольствия, только боль и ненависть. На Марьяну вообще плевать. Я не звал, сама пришла. Рванул рубашку, обтерся, бросил на пол. Ремень выдернул и отправил туда же. В душ нужно: смыть с себя этот уродливый день.
Я изменил жене. Вроде развелись, не обязан верность хранить, а тошно. Шесть лет вместе были, пять из них мужем и женой. Даже не вставал на других, мыслей не допускал покувыркаться с левой бабой. Тем более с Марьяной. Я с мужем ее за руку здоровался, дочку их крестил, жена моя улыбалась ей. Подругой считала. Бывшая жена. Теперь у меня все бывшее.
Горячая вода кислотой в лицо брызнула, кожа покраснела, пятнами пошла, внутри все разворотило и выжгло. Пускай. Не хочу ничего чувствовать. Геля уверена, что изменял ей с Марьяной — и ладно. Может обрыдаться! Меня ее слезы больше не трогали!
— Тим… — створка душа открылась. Марьяна голая прижалась к моей спине. — Я люблю тебя, а Ангелина пусть локти кусает.
Я резко развернулся и, выбросив руку, схватил ее за горло.
— Не смей больше говорить о моей жене, — очень медленно чеканил каждое слово. — Я не хочу о ней слышать, поняла?
Она активно кивала, прижимаясь ко мне грудью, животом, ногами. Хотела. Текла вся. А я? Мне Гельку забыть нужно. Я уже в грязи — никакой душ не поможет. Грехом больше, грехом меньше.
— Сама напросилась, — жестко впечатал в стеклянную стену. — Потом не плачь, — и взял сзади. Больно, резко, без подготовки. Нежным я был только с одной женщиной. Зря, нужно было быть жестче. Тогда бы не осмелилась ослушаться. Теперь буду истинным мерзавцем, которого заботливо воспитали циничный папа и слабохарактерная мама.
Вечером нас с Ангелиной ждали на ужин родители. О разводе никто не знал. Я и сам до последнего надеялся на ее благоразумие. Но нет так нет: умерла так умерла. Я слово держу, обратного пути нет.
— Что теперь будет? — Марьяна подошла со спины и обняла за талию. Я раздраженно напрягся, застегивая белую сорочку.
— Ничего не будет. Ты вернешься домой к мужу и дочери. Я поеду к родителям на ужин. У каждого своя жизнь, — прохладно объявил. Дружба заканчивалась ровно там, где начиналась постель. С Марьяной всегда было легко и понятно, как с мужиком и братаном. Видимо, не просто так Марат подкалывал, что она смотрит на меня глазами
— Тимур, но я хочу быть с тобой. Олег никогда не значил для меня столько, сколько ты. Знаешь же, что брак у нас не по любви.
— А мой был по любви, — обернулся, припечатав злым взглядом. — Я только сегодня развелся. Жена уехала. Ребенок — генетический урод. Какие претензии?! Ты чего от меня хочешь?!
— Прости, — шумно сглотнула, пальцами попыталась убрать с моего лба еще влажную челку. Я дернул головой, на автомате поправляя стрижку. — Я буду ждать тебя. Буду ждать сколько нужно.
— Марьяна, — смотрел исподлобья, — подумай трижды о своем решении. Я ведь могу никогда не прийти.
Я не знал, чего она от меня хочет, чего ждет. Я сам от женщин больше ничего не ждал: попробовал, не получилось, ок, нормально.
Я очень любил свою Белоснежку, готов быть ее семью гномами и прекрасным принцем в одном лице. Единственное, о чем просил — быть всегда на моей стороне: ты со мной, я с тобой — ничего сложного. Не вышло. С той, кого полюбил с первого взгляда, не вышло, что уж говорить о любой другой женщине…
Родительский дом находился на территории закрытого элитного поселка «Сады Майендорф»: на меньшее один из самых богатых министров в правительстве не согласен. Четырехметровые ворота плавно отъехали в сторону, пропуская машину. Меня знали, поэтому охрана не приставала с документами ни на кпп, ни здесь: отец очень переживал за безопасность, поэтому пара крепких парней с боевым оружием всегда дежурили на входе.
Я считал это перебором — те самые перегибы на местах. Замки, высокие заборы, охрана — бандит, а не слуга, мля, народа. Хотя время неспокойное, отца понять можно.
Ехал до особняка еще минуты три — петлял по дорожкам, объезжал фонтаны и злился, глядя на писающих мальчиков с золотыми крылышками. Как я здесь жил?! Это же музей, не меньше! Наш дом совсем иной. Мой. Теперь только мой.
— Здравствуй, сынок, — мама, до сих пор тонкая и изящная, крепко обняла и поцеловала в щеку. — А Геля где? — попыталась заглянуть в салон моей ауди, затем меня внимательно оглядела. Отец, естественно, рассказал, что беременность ненормальная, но подробностей и сам не знал.
— Давай в дом пройдем, — подтолкнул ко входу. Объявлю, что отныне разведен, им обоим. Меньше ахов и охов будет. Мама при отце привыкла маскировать чувства, мимикрируя под любую ситуацию и настроение мужа. Он не плохой человек, но тяжелый и авторитарный. Я в него.
— Сын, — отца встретил на выходе из кабинета, — у меня презент: сигары из Доминиканы. За коньячком перетрем насчет новых кандидатов в министры. Конкуренты твои будущие.
Он только сейчас заметил, что я один: бровь вскинул, в лицо впился острым взглядом, затем скомандовал: