Не вижу, не слышу, не чувствую боли
Шрифт:
– Куроро, - из холодных, наполняющихся яростью мыслей, мужчину отвлек детский голос. Знакомый голос.
– Ретц, - произнес мужчина, заставляя себя сосредоточиться на реальности. Воздействие паразита-проклятья было все сильнее час от часа, по мере того, как он приближался к своей цели. Сейчас же это подпитывалось и легким раздражением на самого себя, и желанием вернуть партнера. Куроро был реалистом, и он мог признавать собственные ошибки и просчеты, не допуская их в будущем, либо нивелируя последствия. Сейчас его промахом было подпустить близко последнего из клана Курута, дать врасти в собственное нутро, привязаться к мальчику, только начавшему познавать окружающий мир. Но именно эта детская непосредственность пополам с жестокостью, и подкупала, даже если не оглядываться на огромную ценность
– Как ты узнала меня, малышка?
– мужчина все это время не выходил из доброжелательной личины провинциального недотепы. Вот и сейчас улыбнулся открыто и радостно, чтобы окружающие не подумали даже, как может быть важен разговор взрослого мужчины и маленькой девочки в дорогом платье.
– Тебя сложно не узнать, - улыбнулась слабо и бледно. Ее глаза были закрыты, и она чуть склоняла голову вперед, пряча лицо за челкой. Впрочем, для марионетки отсутствие глазных яблок в глазницах ничего не значило. Для этой точно. Обычная кукла стала бы чуточку сильнее, получив эту живую часть для себя, но Ретц никогда не сражалась. Она просто жила, как напоминание о глупости брата - единственное существо, которое, наверно, любило Омокаге. И глаза, чтобы чувствовать или видеть, ей тоже были не нужны.
– Все так же любишь улыбаться людям в лицо, а думать совершенно о посторонних вещах, - как всегда непосредственно и почти прямо, Ретц констатировала, что Куроро Люцифер законченный лжец. Они переместились незаметно для окружающих, на небольшой балкон, отходящий от зала, и Паук придал лицу уже более живое выражение, не такое притворное.
– Ты показалась мне, несмотря на то, что можешь попасть в заложники, - выдохнул и погладил девочку по светлым мягким волосам. Непритворно ласково, ведь именно она не предавала его. Он точно знал, что малышка вряд ли была тут по приказу Омокаге. Тот берег ее, и волновался как ни о ком другом в этом мире. Мужчина мог бы подослать малышку к кому-то другому, кого она не знала, и от кого была в безопасности поэтому. Но все Пауки, кроме, быть может, Шизуку, опознали бы ее с первого взгляда или касания ауры. И в глазницах девочки сейчас была пустота - а значит, старший брат не мог подсматривать за тем, что девочка видела чужими глазами.
– Прости, - вдруг произнесла Ретц. Она прижала теснее к груди свою любимую игрушку - клоуна-марионетку, сделанного когда-то братом еще для живой девочки, а не для ее Идеальной Копии.
– Прости, - повторила, всхлипнув.
– Мой старший брат такой дурак, что променял свою семью на одиночество. Он совсем... совсем не в себе, - покачала головой.
– Я видела твою копию - марионетку, у нее были глаза. И это значит, что тот, кого Омокаге сегодня ловит - это тот, в чьем сердце ты важнее всего, - малышка ткнулась лицом в чужой бок, и мужчина которого никто не мог бы заподозрить в умении любить, обвил рукой худенькие плечи. Совсем как живые. Твердые тонкие косточки, мягкая кожа, пульс, бьющийся в венах. Она дышала, ходила, разговаривала, могла есть и смеяться, могла плакать, могла... любить и грустить. Они прожили бок о бок, не меньше трех лет, в течение которых Куроро заботился о ней, и о ее брате, как о членах семьи. Он даже о Хисоке заботился, пусть и крайне осторожно, не желая провоцировать сумасшедшего клоуна.
– Я тебя не виню. И мне действительно жаль, что ты, скорее всего, исчезнешь в небытие, как только я убью твоего создателя. Извини - называть его братом, это слишком большое неуважение к тебе, малышка, - с легкой улыбкой произнес мужчина. Слова, которые привели бы в ужас обывателя. И такие привычные для Ретц. Она знала, что ее ждет, почувствовав в зале сегодня знакомый аромат тонкого яда с артефактного клинка, решаясь на предательство того, кого любила больше всего на свете. Но собственное существование уже казалось невыносимым, а Омокаге год от года приносил окружающим столько боли, что ее неживое сердце трескалось и рассыпалось на крохотные кусочки.
– Ты столько не знаешь о нем, - тихо прошептала, но так, чтобы мужчина ее слышал.
– За эти годы он многому научился. Собирал по всему миру осколки древних знаний, желая стать новым богом во плоти, - девочка говорит торопливо, проглатывая звуки и слоги, захлебываясь своей речью и боясь не успеть все рассказать.
– А на днях он нашел какие-то осколки, и подготавливался несколько дней. Та девушка, с золотыми волосами - он хочет сделать что-то ужасное с ней, чтобы заставить рассказать все ее тайны. Он меня выставил буквально десяток минут назад. Брат всегда так делает, когда не хочет, чтобы я его осуждала.
– Тшш. Спокойнее, - мужчина положил ладони на чужие плечи и заставил девочку замолчать. О том, что Омокаге разжился знанием древнего наречия, он уже догадался. Вряд ли там было много сложного - но Курапика только вступает на путь практики рун, а кукольник занимается этим уже несколько лет. Угроза вырисовывалась нешуточная. Можно порадоваться одному - он счел Куроро человеком и скорее всего, подготовил ловушки лишь для Нен.
– Сейчас ты проводишь меня туда, где он находится. Хорошо? А как только я его увижу - уходи с дороги, Ретц. Ради всего, что между нами было, я не хочу убивать тебя своими собственными руками.
– Не хочешь? Но я ведь всего лишь кукла, - Ретц покачала головой. Она запуталась, кем себя считать. Живой душой в кукольном теле? Идеальной копией? Кем? Из всего мира, зная о ее сути, с ней обращались на равных только Пауки. И даже старший брат раз за разом повторял, что она его Идеальная Копия, созданная из образа, живущего в сердце. То есть он сам не верил в то, что она его сестра? Это можно было пережить, пока они путешествовали с Риоданом. Когда она могла поговорить с Паку или Мачи, поиграть в приставку с Фэйтаном или послушать очередную лекцию Шала. После того, что девочка видела, сотворенного руками Омокаге, убийства, совершаемые Пауками, перестали казаться такими уж ужасными. Хотя бы потому, что Труппа Фантомов не нападал просто так на всех и вся. А ее старший мог сорваться из-за малейшего слова или просто увидев красивые глаза.
– Может и кукла, - согласился Паук.
– Но ты человечней большинства людей вокруг. И навсегда останешься в нашем сердце, - он, как когда-то давно, протянул руку и чуть ощутимо щелкнул ее по кончику остренького носа. Малышка улыбнулась слабо и потянула мужчину за тяжелые портьеры, которыми были задрапированы стены в залах. Он уже заметил, что здесь легко можно было двигаться незамеченным, и проверил эти места, однако ничего не нашел. Но сейчас марионетка Омокаге провела его прямо через иллюзию ровной стены, и он оказался перед тяжелыми створками дверей, из-под которых тянуло густым запахом табака. Ни одного звука не вырывалось наружу, но Ретц вздрогнула вдруг и зажала ладонями уши. Она могла слышать голос своего создателя через любые препятствия.
Куроро выдохнул беззвучно и отпустил чужую хрупкую ладонь. Он легко толкнул двери внутрь, и они поддались неожиданно мягко - беззвучно. Внутри бушевала чужая аура. Она наждачкой снимала кожу, пронизывала кости и была до безумия знакомой. Действительно до безумия. Очень точное определение. Омокаге вскинул голову, его взгляд пылал сумасшествием. Краем глаза лидер Пауков проследил, куда тот смотрел до этого, и внутри потянуло противно под диафрагмой от отвращения. Марионетки Пауков - вот видимо для чего мужчина провел с ними те годы - снимал копии. Семеро, лишь четверо из которых остались на ногах - держали одну единственную фигуру, придавливая ее своей аурой и грубой физической силой. Марионетки оказались изрядно покоцаны точными ударами цепи и не имели глаз - но их все равно было слишком много. Четвертая кукла сжимала коленями чужие бедра, запустив руки под разорванное платье. Собственное лицо показалось чужим. Мужчина чуть разомкнул губы и изо рта вырвалось беззвучное змеиное шипение того демона, что жил внутри него. Это было даже не сражением и не пыткой - они не вызвали бы у Куроро такого отвращения, что он испытал за миг до того, как безумие проклятья поглотило его. Это было самой настоящей попыткой изнасилования.