Не вместо
Шрифт:
— В чем дело, Стефан?
Я выскальзываю на крыльцо и прикрываю за собой дверь.
— Не впустишь, значит? — спрашивает он со злой улыбкой. Таким я видела его однажды. В университете, когда он на меня наорал.
В прошлый раз дело было в его отце. А сейчас?
Да, я не впустила его внутрь, но это как-то само собой случилось. Что я пытаюсь защитить? Свою жизнь? Джеймса? Но ведь Стефан ни за что не сдаст его полиции. Почему я не захотела, чтобы он вошел в двери моего дома? Сама не понимаю, но вот так. Быть может, это опять мои поганые, практичные мысли, которые завладевают сознанием каждый раз, когда мы со Стефаном не вместе. Не знаю, в чем дело, но рядом с этим парнем я как под гипнозом. Мне так хорошо, что страшно. А потом мы расходимся, и я начинаю думать, думать, думать. О нем, кстати, тоже. И понимаю, что мы какие-то слишком разные, никак не состыкуемся. Меня пугает то, что он может сорваться с насиженного места в любой момент, а я — человек привычки. Я так не умею. Мне нужна очень твердая почва под ногами. Вот почему я предпочла чирлидинг серфингу.
Стефан — другой. Меня он восхищает, но я никак не пойму, для меня ли он!
Фейрстах оттолкнуть меня не пытается. В его взгляде мелькает разочарование, и он разворачивается, хватаясь за голову, спускается по ступеням под дождь. Тревожный звон внутри меня превращается в гулко орущую сирену. Я сделала что-то не так, усугубила. Но как, как себя вести? Пригласить Стефана и познакомить его с Джеймсом? Так запросто? Не дав времени никому опомниться, включая меня? Мы сами с братом даже не поговорили, ничего не обсудили. Он готов сдаться полиции, но к этому не готова я. И вроде нам бы обсудить хоть что-то, а тут Стефан с его собственными тараканами, и ему вроде как ничего не угрожает. Что удивительного в том, что я подсознательно попыталась защитить Джеймса?
— Стефан, — зову его и тоже выхожу под струи дождя. — Что-то случилось?
Боже, ну что я за ужасная, черствая особа? Я же вижу, что это так. Я подхожу к нему и неловко кладу руку на плечо. Не знаю, что сделать. Это — другой Стефан. Не тот, к которому я привыкла. Не тот, который любит каждое мое прикосновение и станет терпеть закидоны. Сегодня у него, очевидно, нет сил выносить мой бесспорно поганый характер.
Он снова разворачивается ко мне, скидывая руку.
— Ты понимаешь, что я вишу на волоске от исключения? — спрашивает он.
— Я тоже, — киваю я с облегчением. Это он из-за возможного исключения? Но ведь сам уверял меня, что это не проблема, из-за которой стоит всерьез грузиться.
— Брось. Ты в безопасности. Зато я — нет. Я угроза для нового руководства, пока за мной охотятся газетчики. И… если меня исключат, я не вижу смысла задерживаться в Калифорнии. — Его голос звучит глухо, а внутри меня что-то обрывается, хоть я и предполагала такой финал. — Ты — единственная причина, по которой я бы остался. Но ты мне сегодня была нужна. Как же ты мне была нужна сегодня! Но ты не в состоянии впустить меня в свой дом, в свою жизнь. Это какое-то гребаное чудо, что ты вообще снизошла до такого, как я.
— Сдурел? Ты что несешь?
— Пойдем тогда представимся твоим родителям, а?
— Их нет дома. Но они о тебе знают. Я им рассказала. И Клэр тоже знает. Чего ты хочешь? — вздыхаю я.
— Тогда почему не впустила? Ты не одна? — усмехается Стефан криво и неожиданно жестко.
Я дергаю его к себе, заставляя смотреть прямо в глаза.
— Это не Майлз.
— Не Майлз, значит. Кстати, мы с ним тут побеседовали. Не хочешь ничего рассказать?
Я морщусь, силясь понять, о чем вообще речь. Но мне определенно не в чем каяться. В том единственном поцелуе я уже созналась, а больше ничего и не было.
— Значит, нет. Так кто у тебя там?
Я сглатываю, не понимая, как объяснить и надо ли вообще.
— Джеймс вернулся, — говорю я сипло.
— Джеймс? — Стефан снова усмехается. — Не выдержал, узнав, что у папы из-за него такие неприятности?
Я жмурюсь. Джеймс сказал, что не пропустил бы мое совершеннолетие, но, может быть, Стефан и прав: брата попросту загрызла совесть.
— Мы еще не успели поговорить. Я понятия не имею, что происходит.
— То есть ты не впустила меня в дом из-за него. После всего, что я сделал. Это из-за того, что я тогда сказал про Эммерсона? Что якобы твой брат навалял ему зазря?
— Нет… я не знаю, почему так поступила, — признаюсь я, сглатывая ком в горле. — Я просто хотела понять, что нам с ним делать дальше. И ты…
— Явился не вовремя. Это ведь только ты у меня всегда желанный гость.
Это правда, что ответа у меня попросту нет. Глупо ссылаться на отсутствие большой и пылкой любви. Люди встречаются честно и открыто и без нее. Хочу ли я встречаться со Стефаном честно и открыто — совсем другой вопрос. Он же спит с кем попало, и если по университету чуть притихли об этом слухи, так то заслуга Лейси Уильямс. Ну или у меня травма из-за Майлза, который был со мной мил много лет, но каждый раз прокатывал, выбирая другую.
— Зато знаю я. Сколько тебе будет достаточно? Когда-нибудь будет? Ты хоть когда-нибудь посмотришь на меня по-настоящему, Шер? Мне можно будет когда-нибудь выйти с тобой в люди, пройтись по улице, держа за руку, прилюдно поцеловать тебя?
— Конечно можно, просто ты же в курсе, что происходит с моей семьей. Родители вообще собрались переехать в Чикаго…
— Класс. Ну, спасибо, что сказала.
Мне становится дурно от его слов. Такое впечатление, что каждой новой фразой я делаю только хуже.
— Ты не понял. Я узнала только сегодня, а еще сказала, что не собираюсь с ними. Я останусь здесь, учиться. Если меня не исключат.
— А если допустить призрачную возможность того, что исключат, Шер? Ты сорвешься и поедешь искать счастье куда-то еще. Без меня, верно? Я вообще есть в твоих планах? Спроси меня, Шер. Спроси хоть о чем-нибудь. Спроси, что я думаю о тебе. Или хотя бы что происходит в моей жизни. С твоей разобрались. Весь Лос-Анджелес в курсе, что там у Абрамсов, и обсасывает это со смаком. Но ты вообще заметила, что есть не только ты? Не только твоя семья? Не только твои проблемы?
— Ну знаешь! — рычу я.
— Примерно с неделю назад мой отец пошел на сделку, Шер. Сдал поставщиков наркоты. Десять лет с возможностью условно-досрочного, а уж в эту щель он наверняка пролезет. За коррупцию он получит, может, пять-семь. А обвинение Тиффани рассыпалось как карточный домик. Это значит, что Говард Фейрстах выйдет через десять-пятнадцать лет. Если его не зарежут в тюрьме, чего я родному отцу все-таки никак не желаю, а затем он, скорее всего, убьет меня. Он не изменится. Такие люди, как он, не меняются, Шерил. Они уверены, что правы во всем и всегда.