Она присела. Ага, даже кондиционер есть. Прекрасно.
Клайв вернулся через пару минут и положил на ее стол — «Вот, ты уже думаешь МОЙ стол. Это неплохо», — толстую папку. — Дело «Сэмуэль Бэтроуз против штата». Не буду вдаваться в подробности. В этом вы понимаете куда лучше меня, — он обаятельно улыбнулся. — Сами прочтете. В остальном же можете обращаться ко мне в любое время. Все, что угодно, включая кофе. Клайв еще раз улыбнулся ей и пошел к двери. У самого порога он обернулся: — Вы умеете пользоваться кондиционером и селекторной связью? Она засмеялась и кивнула: — Конечно, не волнуйтесь. — А я, собственно, и не волнуюсь. Кафе находится на противоположной стороне улицы. Туалет — по коридору направо. Факс и ксерокс — в приемной. — Это я заметила. — Вот и отлично, — Клайв притворно злодейски нахмурился. — Значит, не станете отвлекать меня по разным пустякам. Барбара засмеялась звонко и весело. Клайв предостерегающе поднял руку: — И не смейтесь так громко, а то этот городишко лопнет от зависти. Девушка засмеялась еще громче, и он захохотал вместе с ней. И потянулись дни за днями, одинаково похожие один на другой. В них присутствовала лишь работа, отбирающая все, до последней капли, силы. Барбара, приходя домой, валилась с ног и почти сразу же засыпала с папкой в руках. Но она любила свою работу, получала от нее огромное удовольствие. И потом, ведь рядом с ней находился Макс. А впереди их ожидало только хорошее, счастливое будущее.
*
Элен вполне могла бы назвать себя счастливой. И имела бы на это полное право. Ей нравилось жить так, как она жила. С тех пор, как в ее жизни появились Льюис и Жак, Элен стало просто некогда скучать. Ей приходилось заботиться сразу о двоих мужчинах, и девушка делала это с радостью, неожиданно с большим изумлением открыв в себе способности домохозяйки. И неплохие, надо сказать, способности. С домашними хлопотами девушке удавалось справляться как нельзя лучше. Плюс ко всему, она поняла, что работа по дому доставляет ей удовольствие ничуть не меньшее, чем живопись. Словом, она была по-настоящему счастлива. Льюис держал себя с мальчиком так, что общение между ними выглядело простым и естественным. Жак так привязался к нему, что даже хотел остаться пожить у своего нового друга, и его с трудом удалось отговорить от этого. Согласился он лишь после того, как Льюис пообещал, что будет приезжать каждый день и гулять вместе с ним. «Ничего удивительного, — подумала Элен однажды, наблюдая за тем, как мужчины с жаром отстаивают какие-то свои спортивные пристрастия. — У Жака ведь никогда не было друзей. Настоящих друзей. Хотя и ненастоящих не было тоже». — У нас же с тобой очень много дел, Жак, — улыбаясь сказала она мальчугану. — Если ты помнишь, то перед отъездом я договорилась показать твои работы одному человеку, который в художественной школе учит детей рисовать. Он настоящий профессионал. Ты же хочешь учиться, правда? — Еще как хочу, мадемуазель, — он кивнул с важным видом. — Ну, вот видишь, значит, нам надо поехать и выбрать самые удачные твои работы, приготовиться. А Льюис завтра сам приедет к тебе. Аргумент подействовал, и Элен удалось усадить паренька в машину. Однако предварительно Жак все же потребовал, чтобы Льюис лично пообещал ему приехать на следующий день. Льюис охотно дал слово, и мальчуган, вполне удовлетворенный этим, забрался на заднее сиденье. И машина, взревев мотором, укатила. На следующий день, взяв с собой папку с рисунками, они отправились в художественную школу на Бентолла и решили пройтись пешком, так как идти было совсем недалеко — школа находилась лишь в нескольких кварталах от дома. Погода стояла великолепная и тоже располагала к прогулке. Белый шар солнца завис над крышами домов, заполняя улицы дрожащим теплом. От разогретого асфальта поднималось жаркое марево, заставляя мир извиваться в причудливом танце. Жак внимательно наблюдал за этим триумфом полуденного зноя, постоянно вертел головой по сторонам, впитывая воображаемые фантастические картины искаженного города, и удивлял Элен своими очень точными и необычными замечаниями. — Посмотрите, какое странное и интересное дерево, правда? По-моему, оно похоже на двух обнявшихся влюбленных. Элен посмотрела в ту сторону, куда указывал Жак, и поразилась тому, насколько богатое у него воображение. В клубящихся волнах жаркого воздуха фигуры обнявшихся трепетали от охватившей их страсти. Элен и Жак вошли в школу и поднялись в кабинет директора. Тот встретил их очень радушно. Возможно, это было чисто профессиональное умение,
а может быть, этот улыбчивый человек действительно питал слабость к детям. Но одно можно было сказать наверняка: он прекрасно отличает учеников способных от по- настоящему талантливых. Посмотрев работы Жака, он искренне похвалил мальчика и немного с ним побеседовал. А потом, попросив Жака побыть несколько минут в приемной и дождавшись, когда пока за ним закроется дверь, сказал Элен: — Ваш мальчик, несомненно, очень талантлив, мисс Хартгейм. И со временем, очень скоро, из него получится просто великолепный художник. Кроме того, из разговора с вашим малышом я понял, что он обладает очень богатым воображением и незаурядной наблюдательностью. Элен рассмеялась: — Надо же, сейчас, по дороге к вам, я думала о том же. Ну и каково же будет ваше окончательное решение? — Я думаю, ему нужно учиться непременно. Время тратить нельзя. Как правило, дети начинают заниматься рисованием лет с шести, а ему уже двенадцать. С удовольствием возьму его к себе в ученики. Но... — директор мягко улыбнулся, — существует один весьма деликатный нюанс. Вы, несомненно, знаете, что наша школа существует не за счет муниципальных субсидий. Иначе говоря, за обучение придется платить. — Да, я знакома с правилами обучения в вашей школе. — Ну, что же, если вас не смущает цена... — Нет. Нас устраивает размер оплаты. — Чудесно, чудесно, — он широко улыбнулся. — В таком случае, добро пожаловать. — Благодарю вас. — Ну что вы, для нас, я не сомневаюсь, будет истинным удовольствием обучать столь смышленого паренька. Кстати, если он хорошо зарекомендует себя, со второго полугодия плата за обучение может быть снижена на пятьдесят процентов. — Великолепно, — Элен сердечно улыбнулась директору. И еще раз спасибо вам, огромное. Когда начнутся занятия? — В середине августа. Буду вас с нетерпением ждать. Надеюсь, вы знаете, что нужно приготовить? — Да, конечно. Всего доброго. Она вышла из кабинета ободренная и довольная тем, что именно она нашла Жака и смогла его достаточно хорошо подготовить. И конечно, девушка очень радовалась за мальчугана. Элен успела так полюбить его, что уже не представляла себе, как раньше жила без этого подвижного, живого паренька. Девушке казалось, Жак привнес в ее жизнь то, чего ей так не хватало — возможность проявить в полной мере те чувства, которые до сих пор прятались в самых отдаленный тайниках ее души. Нежность и заботу. Жак стал ей больше чем другом. Он стал ей сыном. Они вернулись домой. Элен на скорую руку приготовила незамысловатый ужин. Во время еды Жак, как обычно, все время болтал, вертелся, не забывая при этом поглядывать на часы, ожидая, когда же приедет Льюис. Но Льюиса все не было. И Элен уже начала волноваться. Обычно, если вдруг не успевал приехать вовремя, он всегда звонил, а сегодня звонка не было. Он опаздывал уже на три часа, и девушка внутренне напряглась, словно предчувствуя, что с ним что-то случилось. Ощущение было необычайно глубоким. В какой-то момент в груди словно сработал невидимый сигнал тревоги. И Элен почему-то сразу поверила: с Льюисом что-то случилось. Что-то нехорошее, страшное. Когда, наконец, раздался резкий, как взрыв, телефонный звонок, девушка вздрогнула от неожиданности. Элен даже не нашла в себе сил сразу снять трубку, хотя и ждала этого звонка. Чувство тревоги в ее груди выросло до гигантских размеров, затмив собой все. Дрожащей рукой она подняла с рычага трубку и, задыхаясь от волнения, спросила: — Алло? — Сеньора Хартгейм? Звонили из больницы святого Антония. Элен почувствовала, как мерзкий, словно болотная жижа, страх заполняет все ее существо. — Да, я слушаю. — Вы не могли бы приехать? — произнес мелодичный женский голос на другом конце провода. — Мистер Льюис Брэндон сказал, что хочет видеть именно вас. Он все еще в сознании, хотя и в очень тяжелом состоянии. — Льюис?!! О, Боже! Скажите же, наконец, что случилось?! — в панике воскликнула Элен. — Он просил пока ничего не говорить вам... — О Господи, что с ним? Скажите же, умоляю вас! — взмолилась Элен. — На него напали на улице. Какой-то прохожий вызвал карабинеров и «скорую помощь». К нам он попал с четырьмя ножевыми ранениями. Вот, пожалуй, и все, что я знаю точно. Ваш... жених? Он потерял много крови. Честно говоря, будь на его месте другой человек, двух таких ран вполне хватило бы, чтобы он отправился на тот свет. У сеньора Брэндона очень сильный организм. Но несмотря на этот, несомненно, обнадеживающий фактор, я посоветовала бы вам приехать как можно быстрее. — Боже мой! Конечно, я приеду. Передайте ему, что уже выезжаю. — Хорошо, ему передадут, — голос сестры снова стал официально-сдержанным. — Всего доброго. — Всего... Ох, подождите, сеньора! Как отыскать вашу больницу? Как вас найти? Получив подробные разъяснения, она бросила трубку, начала метаться по комнате, не в состоянии сообразить, за что хвататься, что предпринять в первую очередь. Жак встревоженным взглядом смотрел на нее. — Что случилось, мадемуазель? Что-то с Льюисом? — Да, дорогой. Он в больнице, и я должна сейчас к нему поехать. — А можно я поеду с вами? — Нет, Жак, сейчас я должна поехать одна. А ты, может быть, навестишь его потом, когда ему станет полегче. Я надеюсь, ты сможешь побыть один? — Да, конечно. Я же не маленький, — обидевшись, заметил он. — Только, пожалуйста, будь осторожен. И очень тебя прошу никому не открывать двери. Хорошо? А я, как только освобожусь, позвоню и узнаю, как у тебя дела. Договорились? — Договорились. Только возвращайтесь поскорее. — Я приеду и все тебе расскажу. Схватив сумочку и ключи от машины, Элен выбежала из квартиры. На улице уже стоял очень поздний вечер, было темно, и Элен, после нескольких бесплодных попыток поймать такси, взяла собственную машину. Она неслась по ночному городу, стараясь побыстрее добраться до больницы, не обращая внимания ни на знаки, ни на светофоры. Вокруг ее «хонды» то и дело раздавался скрежет и визг тормозов. Один раз за ней увязался патрульный мотоцикл, но вскоре отстал. Машины шарахались от «полоумной женщины» в разные стороны. «Сейчас я, кажется, устрою отличное столкновение с одной из этих развалюх, и в больнице Святого Антония станет на одного пациента больше», — промелькнуло у нее в мозгу, но она даже и не подумала сбавить скорость, а, напротив, до упора вдавила педаль газа в пол. Сначала она ехала по центральным проспектам, а потом решила, что по боковым улочкам будет гораздо быстрее, там было меньше машин и пешеходов. Каким-то чудом Элен исхитрялась притормаживать у пешеходных переходов и молилась про себя, чтобы ей удалось благополучно добраться до больницы. Уже не так далеко от клиники она свернула в один из слабоосвещенных маленьких закоулков и вдруг услышала, как раздался страшный удар, а следом за ним нечеловеческий крик. Она даже не поняла, что произошло, но тут же резко затормозила, огласив округу яростным визгом тормозов. Элен обежала машину крутом и увидела, что на дороге, скорчившийся, весь в крови, лежит мужчина лет тридцати пяти и стонет от боли. На асфальте расплывалось, быстро увеличиваясь в размерах, небольшое густо-вишневое озерцо крови. Девушка так перепугалась, что ничего не понимала, и стояла над ним, пытаясь сообразить, что же ей теперь делать. Мужчина в очередной раз громко застонал. Девушка продолжала стоять неподвижно, растерянно озираясь по сторонам, видя, как зажигается свет в окнах близлежащих домов и как вокруг них начинают собираться люди. Элен все еще не до конца осознала происходящее. Она убила человека? Она УБИЛА? Это сон. Это все не более чем один длинный кошмар. Вот сейчас ее разбудит Жак и скажет: «Мадемуазель, проснитесь. Вы так кричите...» Что происходит?.. Что происходит?.. Элен слепо огляделась. Вокруг волновалась, переговариваясь вполголоса, целая толпа зевак. Кто-то побежал вызывать «скорую помощь», кто-то вызвал карабинеров, и через несколько минут Элен услышала приближающийся вой полицейской сирены. И сразу прищурилась от слепящего света фар и ярких бликов маячков, установленных на крышах появившихся патрульных машин. Полицейский инспектор, с трудом пробравшись сквозь плотную толпу сгрудившихся зевак, рявкая: «Расходитесь! Р-расходитесь! Дорогу!!!», подошел к ней и, взглянув на потерпевшего, спросил: — Как вас зовут, сеньора, и как получилось, что вы сбили этого человека? — Господин инспектор, я сама не знаю. Я очень торопилась, а здесь, в переулке, темно и... и я не заметила, как этот человек выскочил на дорогу. Я поняла, что произошло, только тогда, когда было уже поздно. Но, понимаете... Мне срочно нужно в больницу. Там сейчас в тяжелейшем состоянии находится человек, которого я очень люблю. Из-за этого-то, собственно, я так и мчалась. Инспектор оказался сорока с небольшим лет приятным на вид мужчиной, одетым в гражданский костюм. Он сочувственно смотрел на Элен, но преступление, которое она совершила, было более чем серьезным. И разумеется, ей придется предстать перед судом либо по обвинению в непредумышленном наезде и езде с недопустимой в городе скоростью, либо, — если случится самое худшее, и несчастный скончается, — по обвинению в убийстве по неосторожности. А она просила отпустить ее, совала ему в руки документы, называла адрес, говорила, что сразу же после того, как съездит в больницу, сама явится в полицейский участок. — Вы только скажите, куда мне приехать. Сейчас мне необходимо быть в клинике. Вы не можете не понять меня! Ведь вы же нормальный человек. Он понимал ее, но сочувствие боролось в нем со служебным долгом. Наконец, под изумленными взглядами собравшихся, он сказал: — Хорошо, оставьте мне какие-нибудь документы, и через два часа я жду вас в тринадцатом полицейском участке. Знаете, где это? Надеюсь, вы не подведете меня. Вы же понимаете, что наезд на человека — дело очень серьезное. На всякий случай, сеньора, я отправлю с вами сопровождающего из числа наших сотрудников. — Да, конечно. Спасибо вам, — горячо поблагодарила Элен. В это время подъехала «скорая», и девушка, посмотрев, как врачи погрузили на каталку тело пострадавшего, и, успев краем глаза заметить, что полицейские уже суетятся на месте происшествия, села в машину и поехала к Льюису. Правда, теперь за рулем ее «хонды» сидел молчаливый карабинер, угрюмый, мрачноватый парень, глядящий только перед собой и жующий «чуин-гам». Глаза он старательно прятал под зеркальными очками «полароид», из-за которых его лицо выглядело стерильно бесстрастным. Когда машина отъехала пару кварталов от злополучного места, Элен, уронив голову на руки, в отчаянии разрыдалась. Господи, за что на нее так много свалилось за такое короткое время? «Ну ведь предупреждал же меня Льюис, что когда-нибудь доезжусь! Ведь предупреждал. А вдруг этот человек действительно умрет? — пронзила ее страшная мысль. — Мне дадут пожизненное заключение...» Посидев еще немного и подумав о том, как же жаль, что с Льюисом произошло несчастье и некому теперь будет поддержать ее, помочь советом, напротив, ей самой придется помогать ему, девушка вытерла глаза и постаралась успокоиться, чтобы Льюис не заметил ее слез и не волновался. В его положении не хватало еще переживать за Элен. Взяв себя в руки, девушка вошла в приемный покой, и дежурная медсестра тут же проводила ее в палату. Элен пыталась держаться спокойно и ровно, чтобы Льюис ни о чем не догадался. Ведь ему и самому сейчас было несладко. Она даже сумела выдавить из себя улыбку. Впрочем, больше напоминающую гримасу боли. Когда девушка увидела его, бледного, без кровинки в лице, с мешками под глазами и с перебинтованной грудью, вытянувшегося на больничной постели, сердце ее защемило. Ей было больно сейчас, наверное, почти так же, как и ее любимому человеку. Медсестра вышла и прикрыла за собой дверь. Элен подошла к постели и села на стул, стоявший рядом. — Привет, — сказал Льюис, но голос его, неестественно ровный, звучал чуть громче, чем нужно. Так обычно говорят умирающие, пытаясь создать у окружающих впечатление, что с ними все хорошо. По едва заметной дрожи Элен поняла, что ему больно говорить. — Боже мой, Льюис! Что с тобой случилось? Как это произошло? — Если бы я сам знал. Шел по улице, как раз к вам с Жаком направлялся. Народу вокруг было много, светло еще, и вдруг налетел какой- то малолетний псих, ткнул несколько раз ножом и исчез, как сквозь землю провалился. Я даже разглядеть его не успел, — он тихо застонал, но сразу же продолжил. — Тут же полиция приехала, народ набежал, врачей вызвали. — Боже мой, что же, теперь и по улицам ходить нельзя?! — воскликнула Элен. — Среди бела дня, в людном месте. А ты не знаешь, кто бы это мог быть? — Понятия не имею. Таких врагов, которые хотели бы от меня избавиться, у меня нет. Он сморщился от нового приступа боли, с трудом переводя дыхание. — Очень плохо, дорогой? — Ничего, думаю, выживу. Доктора говорят, что ни один из жизненно важных органов не задет, — он попытался усмехнуться, но новый приступ боли заставил Льюиса сморщиться. — Все будет нормально. Может быть, месяц поваляюсь в больнице, пока приду в норму. — А что карабинеры? — Карабинеры? Разве в этой стране хоть кто-то всерьез надеется на карабинеров? Они, конечно, тут же начали опрашивать свидетелей. Однако, сомневаюсь, что им удалось что-либо узнать. Мне-то им сказать было нечего. Я не помню даже, какого цвета были у этого парня волосы. А свидетели — кто во что горазд. Одни говорят, что это был длинноволосый блондин, другие — коротко стриженный брюнет. И даже во что он одет, никто толком сказать не смог. Так неожиданно все произошло. Ну, представители комиссариата, разумеется, мне пообещали, что разберутся во всем и юнец скоро окажется за решеткой. Завели уголовное дело. Но, я думаю, толку от всей этой возни будет мало. А как там Жак? Вы ходили в школу? — Да, с ним все в порядке. Скоро отправится учиться. Он так ждал тебя, все время смотрел на часы. А сейчас сидит и переживает. Я обещала рассказать ему, как у тебя дела, когда вернусь. Но теперь... — она, испугавшись, что уже проболталась, прикусила язык. Льюис сразу зацепился за ее слова: — Что «теперь», дорогая? — Да нет, это я так. Ничего страшного. — Не обманывай меня. Ты что-то скрываешь? — Да нет же, правда, нет. Но Льюис любил ее и отлично знал, когда девушка пытается что-то скрыть от него. Он почувствовал, что и с ней что-то произошло. Что-то достаточно серьезное. — Ты не хочешь сказать мне, чтобы я не волновался? Так обещаю тебе, если ты промолчишь, я стану переживать еще больше. Только и буду что об этом думать. А ведь врач рекомендовал мне не волноваться. Вон, слышишь? — и действительно, зуммер кардиографа запищал быстрее, а на зеленоватом дисплее пикообразные штрихи стали возникать едва ли не в два раза чаще. — Так что рассказывай и не беспокойся о моих нервах. Давай. Элен тяжело вздохнула. Она все еще сомневалась, стоит ли говорить ему о наезде. Но после коротких раздумий вдруг сказала: — Я сбила человека. Лицо Льюиса вытянулось от неожиданности. Глаза расширились. — Черт возьми, — с огорчением произнес он. — Это серьезно? — Очень. Если этот человек умрет, мне предъявят обвинение в убийстве. Элен потерла рукой щеку, словно собираясь с силами для дальнейших действий. — Тебе срочно нужно обратиться к адвокату. Чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше. Возможно, все не так плохо, как тебе пытаются представить. В палате повисло тяжелое молчание. Оно было настолько глубоким, что стало слышно, как топчется сопровождающий Элен карабинер за дверью. Его мучительно-задумчивые вздохи раздражали девушку. Она поморщилась. — Господи, — наконец произнесла она. — Был ли в моей жизни второй столь же невезучий день? Он уже открыл было рот, чтобы сказать что-то, выразить свое сочувствие, но Элен поднялась и, быстро заговорив, перебила его: — Ну ладно, Льюис, сейчас мне нужно в комиссариат. Я обещала инспектору приехать. Он вроде бы неплохой человек. Во всяком случае, спасибо ему, что отпустил меня к тебе, иначе я бы, наверное, просто сошла с ума от неизвестности. Когда все выяснится и, я надеюсь, как-то уладится, тут же заеду к тебе. Выздоравливай, пожалуйста, поскорее. Жак очень ждет тебя. Да и потом, если мои дела все-таки пойдут не так, как хотелось бы, мальчишка будет один. Какое-то время он, конечно, сможет пожить в школе. Но лучше было бы, чтобы он остался дома. Льюис согласно кивнул. — Удачи тебе, дорогая, — сказал он. — Будем надеяться на лучшее. Хорошо? — Давай надеяться, — ответила она и, поцеловав его, вышла из палаты. Когда Элен открыла дверцу машины, руки ее тряслись, и карабинер помог девушке сесть в салон, на заднее сиденье, и предложил сигарету. — Немного успокаивает нервы, — буркнул он хмуро, вновь пряча глаза за стеклами очков. Время уже поджимало, обещанные инспектору два часа истекали, и карабинер погнал «хонду» со скоростью, превышающей все допустимые нормы. Во всяком случае, в момент катастрофы Элен ехала куда медленнее. Когда они вошли в комиссариат, первое, что бросилось ей в глаза, был металлический барьер. За ним — столы и телефоны, доска объявлений с фотографиями и записками, круглый висячий абажур и еще столы и зарешеченные окна, выходящие на улицу. Многое из того, что, возможно, происходило за перилами справа от входа, посетители видеть не могли, потому что столы в этой части комнаты были отгорожены двумя огромными металлическими шкафами с каталогами и папками с делами. На улице этой ночью стояла ужасная духота, столбик термометра уже пересек отметку двадцать пять градусов и продолжал ползти вверх с одержимостью альпиниста, взбирающегося на Эверест без страховки. В помещении участка два вентилятора уныло месили широкими лопастями спертый, насыщенный влагой воздух, вползающий сквозь открытые окна и вставленные в них решетки. Густой табачный дым, словно масло, можно было резать ножом и мазать на хлеб. Казалось, что здесь все таяло под непрекращающимся зловещим дыханием жары. Только столы и шкафы стояли по стойке «смирно». Полицейские работали в рубашках с короткими рукавами, на которых были пятна пота. Огромные, они расползались по ткани от подмышек вдоль спины. Вентиляторы совсем не помогали. Они разгоняли удушающий воздух, люди вдыхали его, печатая свои отчеты, сверяясь с какими-то записками, и мечтали об отпуске на берегу океана, несущего прохладу. Карабинеры работали, ощущая жару, как живое существо, которое поселилось в их телах и изнутри кололо кожу миллионами раскаленных добела игл. Да и запах в комиссариате был весьма специфический. Пахло табаком, потом и краской для снятия отпечатков пальцев. И еще, но слабо, оружейным маслом. Когда Элен вошла, помещение уголовного отдела участка скорее походило на раздевалку в мальчишечьем клубе. В тесную комнату набилось по крайне мере двадцать подростков. Плюс к этому десяток детективов, шум голосов одновременно всех присутствующих. Девушка подошла к дежурному, сидевшему за металлической перегородкой, который пытался разговаривать сразу по трем телефонам и при этом еще что-то записывать на клочке бумаги. Она остановилась у стойки, ожидая, когда он освободится. Наконец, дежурный самоотверженно расправился с двумя телефонными трубками, и Элен нерешительно обратилась к нему: — Простите, я — Элен Хартгейм. Мне нужен капитан Панчини. Вы не могли бы сказать, как мне его найти? Дежурный кивнул головой, давая понять, что услышал ее вопрос, и тут же снова заговорил по телефону, махнув ей рукой, попросив таким образом немного подождать. Когда он, наконец, освободился, то вопросительно уставился на девушку, и ей пришлось повторить свой вопрос: — Как мне найти капитана Панчини? Дежурный задумался на секунду, словно впервые слышал эту фамилию и она ему ни о чем не говорила, а потом произнес: — А, вы та самая женщина, которая сбила сегодня человека? Кабинет капитана на втором этаже, по лестнице, потом — прямо по коридору до конца, дверь налево. Там он, по крайней мере, должен быть, если не убежал куда-нибудь, пока я отвлекся. Выслушав его объяснения и поблагодарив, Элен отправилась по указанному пути. Капитану Панчини было так же жарко, как и остальным. Его кабинет с большим угловым окном находился в самом конце коридора. Несмотря на то, что обе створки окна были широко открыты, в комнате не чувствовалось ни единого дуновения ветра. Собственно, и на улице его не чувствовалось тоже, поэтому открытое окно смотрелось не более как мольба о снисхождении. Может быть, вот-вот, сейчас... Нет? Ну что же. Зато уж когда этот чертов ветер подует, я не хочу упустить свой шанс на глоток прохлады. Капитан сидел, уставившись в одну точку и тяжело вздыхая. Он был на дежурстве уже почти пятьдесят часов и ужасно устал. Заступив еще в четверг утром, Панчини весь день бегал, собирая информацию по целой куче дел, накопившихся за последний месяц. Ему удалось поспать пять часов на жесткой и неудобной скамейке в раздевалке, а в семь часов утра в пятницу его вызвали пожарные, которые подозревали поджог на Плаза де Пиа. Вернувшись к обеду, капитан обнаружил на своем столе четыре телефонограммы. По каждой из них нужно было звонить, и немедленно. Когда Панчини разделался со звонками — один из них был от помощника медицинского эксперта, битый час объяснявшего ему анализ какого-то яда, обнаруженного в желудке одного из трупов, — то раздраженно заметил, что обеденное время уже подходит к концу. Капитан же еще не знал ни одного человека, который успел бы добежать до кафе, сделать заказ, все съесть и вернуться назад, не опоздав при этом на службу. И все за четыре минуты! Брэндон заказал обед, но поесть не успел, так как пришлось выехать по вызову на ограбление со взломом. Потом всю ночь он вместе со всем отделением принимал участие в профилактической операции по предупреждению ограблений банков, которая затянулась до самого рассвета. Днем ему удалось ухватить еще несколько часов сна. А поздно вечером его вызвали по поводу наезда на человека. Сейчас
он тупо смотрел перед собой, пытаясь собраться с мыслями, так как с минуты на минуту ожидал прибытия этой молодой сеньоры... Капитан заглянул в ее документы. Элен Хартгейм. Американка? Нет, австралийка. По большому счету, он совершил служебный проступок, даже служебное преступление, отпустив ее с места происшествия. Ведь, как ни крути, она совершила весьма серьезное преступление, и отпускать ее он не имел никакого права. С его стороны это был очень и очень опрометчивый поступок. Но девушка выглядела такой несчастной, что Панчини не устоял перед ее мольбами и отпустил после того, как она пообещала сама явиться в участок. И теперь, поглядывая на часы, которые отсчитывали последние минуты отпущенного ей времени, он размышлял о том, придет она или нет. Когда время уже почти истекло, раздался тихий и осторожный стук в дверь. — Да, прошу вас, — сказал капитан вежливо, так как был уверен, что за дверью стоит явно не кто-то из его коллег. Уж они-то не стали бы утруждать себя подобными условностями. Тут ведь не приемная комиссара полиции... Черт побери. — Входите, входите. Дверь медленно открылась, и Элен шагнула в кабинет, испуганно глядя в глаза инспектору. — Это я, — сказала девушка, словно боясь, что он может ее с кем-нибудь перепутать. — Я догадался. Проходите, присаживайтесь, — пригласил он, указывая ей рукой на стул, стоящий прямо против его кресла. Пока Элен устраивалась, Панчини приготовил бланк протокола и уже принялся что-то писать в нем. — Имя? — спросил он. — Но у вас же есть мои документы. — Милая сеньора, вы впервые столкнулись с полицией? — Да. Слава богу, впервые, — ответила она. — Будьте добры, отвечайте на мои вопросы. Ваше имя? — Элен Хартгейм, — со вздохом ответила она. — Возраст? — Двадцать четыре года. — Место работы? — Я художница. — Вот как? Удивление его было вялым, словно сварившимся в душной жаре ночи. На выяснение всех формальностей и заполнение протокола ушло почти двадцать минут, а когда инспектор закончил писать, Элен с тревогой в голосе спросила: — Скажите, чем мне это грозит? Панчини с сочувствием и одновременно устало взглянул на нее. — На ваше счастье, человек, которого вы сбили, пока еще жив. Но покалечили вы его основательно. Расскажите еще раз, как все произошло. — Как вам уже известно, я торопилась в больницу. Мне позвонили... — Что это за больница? — Святого Антония. — А как зовут вашего жениха? — Льюис Брэндон, — ответила девушка. — Отлично, отлично. Капитан записал все сказанное ею в блокнот. — Я могу рассказывать дальше? — Конечно, конечно, — кивнул тот. — Так вот, мне позвонила какая-то женщина и сообщила, что мой жених доставлен туда с ножевыми ранениями. На него кто-то напал на улице. Я была сама не своя. Летела на машине как сумасшедшая и ничего не видела перед собой. Даже не заметила, как этот несчастный выскочил на дорогу. Понимаю, что виновата. Мне не надо было так быстро ехать. Но все- таки улица была очень темной. Там же практически нет никакого освещения. И он, наверное, тоже должен был посмотреть на дорогу, прежде чем переходить ее. — Не надо никого обвинять, — сказал инспектор. — Все-таки это вы наскочили на беднягу, а не он на вас. — А я и не обвиняю. Что же мне теперь делать? — По закону, в зависимости от того, в каком состоянии окажется потерпевший, вы можете как отделаться штрафом, так и получить пожизненный срок в тюрьме. Разумеется, это зависит еще и от того, на чем будут настаивать потерпевший и прокурор. — Но... инспектор... — ошарашенно выдохнула она, устремив на него отчаянный взгляд. — Я не могу... Мне нельзя... Капитану стало жаль эту милую, испуганную девушку. — Знаете, мисс Хартгейм, я, конечно, не должен этого делать, но хочу дать вам один совет в личном порядке: отправляйтесь в больницу к этому человеку и попробуйте поговорить с ним. Может быть, предложите ему деньги.
Господи, что я говорю! Я же страж порядка, — пробормотал он тихо. — Могу сказать, что в одном вам повезло. Этот молодой человек — сутенер. И полиция уже не раз интересовалась им и по другим различным причинам. Так что, наверное, сам он не захочет с нами связываться. И, думаю, вы вполне сможете найти какой-то компромисс, чтобы уладить эту проблему без суда. Если этот парень напишет заявление о том, что он не имеет к вам никаких претензий, то штраф я могу выписать и сам. Сейчас я заполню протокол, вы прочитаете и подпишете его, а завтра, мой вам совет, не откладывая в долгий ящик, поезжайте к нему и попробуйте поговорить. Если, конечно, вас пустят врачи. Все в ваших руках. Но если он откажется от вашего предложения и захочет дать делу ход, то помочь вам я уже не смогу. Хотя, если бы мое мнение кого-нибудь интересовало, то лично я дал бы вам орден и отпустил на все четыре стороны. Ну да ладно. Подпишите здесь, — он указал на лист.
— Что писать? — Напишите: «С прочитанным согласна» и поставьте подпись. Вот здесь, — он показал, — и на обратной стороне. Элен сделала все, что от нее требовалось и, тяжело вздохнув, спросила: — Я могу идти? — Да, конечно. И вот еще что. Позвоните-ка мне завтра и расскажите, как прошла ваша встреча. Может быть, я сумею со своей стороны как-то поприжать этого сукиного сына. — Спасибо, инспектор. Спокойной ночи. Он лишь усмехнулся этому пожеланию. Уж чего-чего, а спокойных ночей он уже давно не мог припомнить. Когда Элен приехала домой и вошла в квартиру, Жак, свернувшись калачиком, спал в гостиной на диване. Девушка решила не будить его, а раздеть и накрыть одеялом. Пусть поспит здесь. Какая разница? Когда же Элен начала снимать с мальчика одежду, он встрепенулся и вскочил, хлопая спросонья глазами. — А, это вы, мадемуазель. Ну что, расскажите мне? Почему вы не позвонили? Вы же обещали. Я ждал-ждал, ждал-ждал — и уснул. — Могу тебя утешить. Льюис, конечно, сейчас не в самом лучшем состоянии, но врачи говорят, что он быстро поправится. — А можно мне будет навестить его? — Да, мы съездим с тобой к нему через пару дней. А пока его лучше не беспокоить. Пусть отдыхает и набирается сил, — она погладила мальчугана по черным курчавым волосам и добавила: — Завтра тебе придется снова провести почти весь день в одиночестве. Сумеешь себя занять чем-нибудь? У меня возникли неотложные дела. — Ну, ладно. Я ведь понимаю. Элен невесело засмеялась: — Ну, хорошо, понятливый ты мой. Теперь давай спать. Может быть, пойдешь в свою кровать? — Да нет, я уже пригрелся, вставать не хочется. — Ну ладно, тогда спокойной ночи. Девушка вышла из комнаты и погасила свет.
*
Ночь Элен провела очень беспокойно. Ее донимали кошмары, в которых сбитый ею, окровавленный громила с раздробленным черепом и вываливающимися из глазниц глазными яблоками, болтающимися у рта на серых нитях нервов, жутко и мертво ухмыляясь, выбирался из- под машины, шепча едва слышно: «Рок-н-ролл, красотка. Рок-н-ролл». Элен слышала, как свистит воздух, выходящий через сломанную гортань. Из-под пиджака, скрывающего раздавленную грудную клетку, торчали неровные, отчего- то коричневые, обломки ребер. Левая рука у сутенера была оторвана выше локтя вместе с рукавом и из страшной раны виднелись светло- розовые клочья мышц и пустые трубки вен. Правой же рукой громила опирался на забрызганный кровью и грязью капот «хонды». Синюшные ногти сдирали с металла краску, словно это были бритвы. Здоровяк ухмылялся осколками когда-то белых и ровных зубов. — Посмотри-ка на меня, красотка. Это ты сделала со мной, — сипел он, но губы его оставались совершенно неподвижными. — Ну да ничего, ничего! Скоро мы увидимся на небесах, и тогда уж я посчитаюсь с тобой. Хо-о-о... Неожиданно его умершее, невообразимо огромное тело рванулось вперед и, разбив ветровое стекло, он вваливается в салон и... ... Элен с криком просыпается, чтобы через минуту, задремав, снова увидеть вырастающую перед покатым капотом «хонды» залитую кровью фигуру погибшего сутенера и, закричав от невообразимого ужаса, проснуться вновь. Девушка так по-настоящему и не отдохнула. Она то и дело просыпалась в холодном поту, с бешено колотящимся у горла сердцем. Возможно, именно поэтому она встретила рассвет с невообразимым облегчением и поднялась очень рано, едва только за окном стало достаточно светло. Элен была в ужасном состоянии. От волнения и бессонной ночи руки ее тряслись, а мысли были парализованы. Она знала лишь то, что должна поехать в больницу к этому мужчине, которому так не повезло, и попытаться уговорить его не возбуждать против нее уголовное дело. При одном только воспоминании о кровавом кошмаре ее начинала бить дрожь. ЭТОТ человек лежал в палате и К НЕМУ ей придется отправиться в больницу, чтобы о чем-то С НИМ говорить... Элен пыталась представить себе, как это все произойдет, сколько он может запросить с нее, и старалась сообразить, сколько она может собрать. Ведь лишних средств у нее не было, хотя Элен и не бедствовала. «Господи, — подумала она, — скорее бы это все закончилось! Скорее бы...» Даже забыв позавтракать, она быстро собралась и, сев в машину, помчалась по еще пустынным утренним улицам. Девушка ехала, по привычке вжимая педаль газа в пол. Но вдруг сообразила, что именно из-за своего лихачества попала в беду, которая может изломать ее жизнь. Она так резко ударила по тормозам, что машина пошла юзом. Дико перепуганная, с трясущимися руками и огромными расширенными глазами, она, наконец, припарковала «хонду» на стоянке у клиники. Осведомившись у дежурной сестры, где находится поступивший вчера после аварии пациент, девушка подошла к дверям палаты и неуверенно постучалась. — Да, кто там? Входите, — тотчас ответил низкий голос. Сутенер сразу же понял, что за посетительница явилась к нему. Мало того, похоже, он ожидал этого визита. — Ага, это вы! Наконец-то, — произнес он, пристально разглядывая вошедшую Элен. У него были абсолютно нормальные глаза и довольно миловидное, хотя и все в ссадинах, лицо. В отличие от своего собрата из кошмара, мужчина оказался довольно щуплым на вид. Тело его было затянуто в бинты, руку — правую!
— поддерживала стальная подпорка.
— Вы знали, что я должна придти? — недоумевая, спросила Элен. — Конечно. Этот ублюдок Панчини разбудил меня ни свет ни заря. Дерьмо! Знаете, что сказал этот ублюдок? Нет? Чтобы я принял ваше предложение, и тогда, возможно, он забудет кое-какие из моих дел! — сутенер усмехнулся.
— Дерьмо собачье! Хотя меня впервые о чем-то просит капитан карабинеров, — он снова смерил Элен взглядом. — Ну хорошо. Раз пришли, давайте садитесь. Нам есть о чем потолковать, верно? Черт, а у вас классная фигурка! Да и ноги ничего. Вообще ты — классная куколка. Я мог бы сделать на такой, как ты, целое состояние. Тебе, часом, не нужны деньги? Да что спрашивать. Это ведь ты собираешься платить мне! Давай. Говори. Послушаю.
Сутенер опять окинул девушку жадным взглядом. Элен ощущала себя ужасно неловко. Ей казалось, будто она стоит перед этим человеком совершенно обнаженная. Девушка покраснела, замялась, не зная, с чего начать разговор. — Ну, так сколько же ты хотела мне предложить? — язвительным тоном спросил ее парень.
— Или ты пришла только похвастаться своей фигуркой, в надежде, что я пожалею тебя и прощу все за так? He-а. Ошиблась. Я, знаешь ли, таких куколок видел, о-го-го! Турецкий паша со своим дерьмовым гаремом позеленел бы от зависти. Ну так что? Постой-ка, а может быть, ты пришла просто поглядеть на меня?
— Нет... Я... — с трудом подбирая слова, начала она. — Я пришла поговорить с вами. Хочу принести вам свои глубочайшие извинения по поводу случившегося, хотя понимаю, что от этого вам легче не станет. Но я очень сожалею, что так произошло. — Ну, предположим, что так и быть, я приму твои извинения. Что дальше? — каким-то даже веселым тоном спросил он. — Да, — она взяла себя в руки и решила идти напролом, будь что будет. — Я хотела просить вас не возбуждать против меня уголовного дела. У меня на руках ребенок, мой жених сейчас находится в тяжелом состоянии в больнице... — А с какой стати, собственно, я должен думать об этом? Жених? Ребенок? Так это, куколка, твои проблемы — перебил он ее. — Что-нибудь еще хочешь сказать? Давай быстрее, а то скоро придет еще одна куколка. Только она мне укольчики делает. Знаешь, твоими усилиями через месячишко у меня задница будет, как грецкий орех. Да, прости, что перебил. — Я могу заплатить. — Ага, наконец-то мы добрались до сути дела. Чудесно. Ну, а если я скажу, что меня не интересуют деньги? Что у меня их и так навалом. Ты ведь, наверное, в курсе, кем я «работаю»? Хочешь, могу занять тебе миллиончик- другой лир. Или ты больше любишь «баками»? — Тогда я даже не знаю, как мне быть — Элен растерянно развела руками. — Я, действительно, ничего не могу вам предложить, кроме денег. — Если ты знаешь, чем я занимаюсь, радость моя, то должна понимать также и то, что женщины для меня — товар. Я не люблю их и никогда не жалею. И никак не возьму в толк, почему для тебя я должен делать какие-то исключения? — он говорил с ней таким тоном и ощупывал таким мерзким взглядом, что Элен уже начинала ненавидеть его. — Я думала, мы сможем с вами договориться, — сказала она. — Вы все же подумайте над моим предложением. Вот вам мой телефон. Позвоните мне, когда примете решение. Или я сама зайду через несколько дней. — Хорошо, уговорила. Я подумаю, — ухмыльнулся он. — Буду рад увидеть твои ножки еще раз. Мне нравится смотреть на красивых женщин. Развлечений-то здесь вовсе никаких. Заодно скрасишь мое одиночество. Элен вспыхнула, развернулась и, не простившись, покинула палату. — А фигурка, как я и говорил, у тебя чудненькая!— крикнул ей в спину сутенер.
Девушку трясло от ярости и стыда. Она не знала, как сможет доехать до дома. Но хотелось поскорее войти в свою квартиру, скинуть с себя одежду и забраться под душ. Поговорив с парнем всего несколько минут, она ощущала себя так, словно ее вываляли в грязи. Элен казалась себе грязной и липкой после разговора с этим неприятным человеком. Он будто изнасиловал ее взглядом. Девушке не терпелось, чтобы острые струи горячей воды поскорее смыли с нее это ощущение.
Когда же Элен тронулась с места и начала пробираться по уже запруженным машинами улицам в сторону дома, она немного успокоилась и по дороге решила заехать к Льюису. Чувствовала она себя настолько отвратительно, что ей просто необходимо было поговорить с ним, хотя бы просто посидеть рядом, и, несмотря на то, что Льюис сам находился сейчас в тяжелом положении, может быть, получить от него сочувствие и поддержку. «Такое ощущение, что мне сейчас снится кошмарный сон, — думала она. — Последние два дня меня окружают лишь врачи и карабинеры. Постоянно врачи и карабинеры. И еще пострадавшие и покалеченные люди». Когда она вошла в палату к Льюису, он, как и вчера, лежал весь в бинтах, бледный, с запавшими глазами. К тому же сегодня его густо опутывали провода, датчики, трубки от капельницы и пластиковых емкостей с питательным раствором. Однако, не обращая на этот факт абсолютно никакого внимания, Льюис пытался читать газету. — Привет, — сказала она, стараясь держаться как можно более бодро. — Рада, что у тебя появилось желание знать свежие новости. Как ты себя чувствуешь? — Ну, сказать, что совсем великолепно, было бы большим преувеличением, но жить можно. Знаешь, а ведь они так ничего и не написали ни о тебе, ни обо мне, — ответил он. — Хотя не могу сказать, что от этого сильно ухудшилось мое самочувствие. А как дела у тебя? Давай-ка рассказывай. — Да что рассказывать? Инспектор в участке сказал, что я могу отделаться штрафом, но имею также большой шанс провести остаток своих дней за решеткой. Честно говоря, я просто в панике, Льюис. Совершенно не представляю, что делать. Была сегодня у этого типа, хотела поговорить с ним, предложила деньги. Но он так отвратительно вел себя... Сутенер. Жутко неприятный человек. — Да. Наверное, работа испортила. Ну и что он тебе ответил? — Он сказал, что должен подумать. Боюсь, что он не согласится... — Или запросит слишком много, — закончил за нее Льюис. — Даже скорее всего. Я знаю таких людей. Если бы он решил пойти на принцип и не брать у тебя деньги, то, уверяю тебя, милая, ты даже рот не сумела бы открыть. Крик бы стоял, как на турецком базаре. Поверь моему опыту: если этот ублюдок не выкинул тебя сразу, значит, решил выждать, пока ты запаникуешь, и уж тогда обобрать тебя до нитки. Время-то работает на него. — Ну да, — вздохнула Элен. — Наверное, ты прав. Как, впрочем, всегда. Сейчас, сидя рядом с Льюисом, хотя и опутанным бинтами и трубками, девушка готова была разрыдаться. Элен так сильно устала и так волновалась, что чувствовала себя совсем разбитой. Несмотря на то, что со времени аварии не прошло даже суток, ей казалось, что этот кошмар длится уже давным-давно. Ей было до боли жаль, что с Максом произошло такое несчастье. Девушке очень хотелось, чтобы ее любимый был сейчас рядом с ней, здоровый и сильный, как обычно. Хотелось уткнуться ему в плечо и излить свои мысли, в конце концов, разрыдаться. Может быть, хотя бы от этого ей стало бы немного легче. Но приходилось изо всех сил сдерживать себя. — Мне кажется, что нам нужно подумать, где мы раздобудем деньги, если он согласится. А я думаю, что именно тем дело и кончится. Мы должны быть готовы к тому, что у этого паренька неплохой аппетит. Если же за ним на самом деле есть серьезные грехи, то он ни за что не станет связываться с полицией по собственной воле. — Насчет денег — вопрос сложный. Смотря сколько он запросит. У меня есть кое-какие сбережения в банке. — И много там? — Да нет, тысяч, наверное, двадцать пять. Но он ведь захочет получить гораздо больше, если, конечно, согласится. — Что-нибудь придумаем. У меня тоже есть кое-какие деньги. Когда он сообщит о своем решении, сразу же поставь меня в известность. Договорились? — Льюис улыбнулся. — Договорились. Льюис, милый, я люблю тебя. Мне так тяжело без тебя сейчас! — воскликнула она. — Я тоже люблю тебя, дорогая. Но сейчас, по-моему, не до любви. И без этого масса проблем. Они нежно простились друг с другом, сожалея о том, что приходится расставаться, и Элен отправилась домой, волнуясь за Жака, который сидел там в полном одиночестве. Ведь, хотя он был и умным и не по годам серьезным, но, все-таки еще только ребенком. Когда она вошла в квартиру, то увидела, что все в ней перевернуто вверх дном. Девушку охватили тревожные чувства при виде такого беспорядка, но они тут же рассеялись. Все оказалось крайне просто и прозаично. Оказывается, пока ее не было дома, Жак решил сходить в магазин. — Я хотел сделать себе сэндвич, а оказалось, что хлеба-то вовсе и нет. И я решил спуститься в супермаркет. А когда шел обратно домой, под ноги мне, непонятно откуда, выкатился этот замечательный щенок. Классный он, правда? Посмотрите, какой забавный! Я его покормил немножко. Он, правда, упирался, но я его заставил поесть. А потом мы с ним играли. — Да, я уже обратила внимание, — сказала Элен. В эту минуту, разглядывая устроенный мальчиком кавардак и самого ребенка, такого трогательного с милым, забавным щенком на руках, Элен немного расслабилась и почувствовала себя чуть-чуть получше. Жак заметил, как его любимая мадемуазель окинула взглядом комнату, и тут же сказал: — Да вы не волнуйтесь, я сейчас все приберу. Он посадил щенка на диван и бросился наводить порядок, собирая разбросанные вещи, поваленные книги, поднимая чудом уцелевшую хрустальную вазу, валявшуюся на полу. — Да ладно, не спеши так. Сейчас вместе займемся уборкой. Да, хотела еще попросить тебя. Давай мы, наконец, оставим официальный тон. Не называй меня, пожалуйста, «мадемуазель» и обращайся на «ты». Хорошо? Меня зовут Элен, ты же знаешь. Мальчик задумался на секунду, а потом сказал: — Ну, если вам... тебе... так больше нравится, то я постараюсь. Девушка сбросила с себя жакет, и они вместе принялись наводить порядок, ползая по полу. Элен даже, впервые за эти сутки, начала смеяться. Щенок, маленький, пушистый и забавный, изо всех своих сил старался помогать им в этом занятии. Постоянно лез под руки и разваливал только что составленные в порядке вещи. Тявкал и радостно вилял хвостом, когда на него обращали внимание. Жак серьезным тоном пытался воспитывать щенка, чем вызывал у девушки еще большие приступы смеха. Пожалуй, именно в этот момент она вдруг серьезно поверила, что все будет хорошо. Все уладится. Все когда-нибудь закончится. Не может же это продолжаться вечно, правда?
*
Несколько дней девушка была занята тем, что с большим мастерством собирала сведения о своем «дорожном приятеле». Она долго размышляла над тем, сообщить ли о своих неприятностях родителям. Но в конце концов решила, что пока дело не разрешится окончательно, повременить с этим. Ей казалось, что не стоит понапрасну беспокоить маму. У нее, наверное, хватает и своих проблем. Через пару дней девушка решила съездить, наконец, к сутенеру, а там уж решать, какие меры можно предпринять, чтобы как-то уладить конфликт. Сидя за рулем своей «хонды», она пыталась представить, какое направление примет их разговор. Конечно, этот тип станет давить на нее, стремясь заставить Элен потерять остатки душевного равновесия. Но, пожалуй, на этот раз ему подобный фокус не удастся. «Фигурка», «ножки». Дешевка! Но и она сама виновата в том, что этот ублюдок начал разговаривать с ней, как с одной из своих шлюх. Зачем ей было просить его о снисхождении? Нет, больше никаких просьб. У этого парня тоже рыльце в пушку и целая куча уязвимых мест. Нужно лишь суметь воспользоваться ими и сделать это вовремя. В самый подходящий момент. Такие люди начинают очень уважать противника, когда тот их бьет их же оружием. Хотя, может быть, даже к лучшему, что все случилось именно так в прошлый раз. По крайней мере, сутенеру не придет в голову серьезно готовиться к предстоящему разговору. Единственное, над чем он станет ломать себе мозги, — сколько можно выкачать из «глупой куклы». В остальном же... Он, наверняка, рассчитывает использовать свою обычную манеру разговора — легкое хамство пополам с неприкрытыми издевками. И для всего этого он черпает основу из ее, Элен, реплик. Умный юноша. Хороший психолог. А разве сутенеры не должны быть превосходными психологами? С этими мыслями Элен припарковала машину у главного входа в больницу, прошла через холл и, поднявшись на лифте, толкнула дверь в палату. И сразу же заметила недоуменный, встревоженный взгляд сутенера. Что же, похоже, она не ошиблась в своих расчетах? Тем лучше. Впрочем, парень быстро взял себя в руки и не очень-то любезно взглянул на нее. Однако Элен это не смутило. Остановившись посреди комнаты, она скрестила руки на груди и, даже не поздоровавшись, с ходу выстрелила в него вопрос: — Ну, что вы надумали? Я надеюсь, вы пришли за эти дни к какому-то решению? Только не надо рассказывать о моей фигуре и ножках. У них есть куда лучшие ценители, чем какой-то забинтованный педик. Давай, малыш, выкладывай. Сутенер нахмурился. Начало разговора явно ошеломило его. — Какие мы сегодня храбрые, куколка. С чего бы это? — попробовав взять язвительный тон, осведомился он. — Это не твое дело, ублюдок. Ни о чем умолять я сегодня не собираюсь. Не имею никакого желания доставлять тебе подобное удовольствие. И потом, я вовсе не «куколка». Так что кончай вешать мне лапшу, — она зло усмехнулась. — Ну, так как? Ты надумал, сколько намерен получить? Сутенер улыбнулся, как бы говоря взглядом: «Ничего, ты еще будешь молить о пощаде». — Конечно, куколка, конечно. Я тут поразмышлял на досуге и решил, что двести тысяч меня бы вполне устроили. Не лир, конечно же, а американских долларов. На лице Элен появилась издевательская улыбка. — Знаешь, складывается ощущение, что во время происшествия, кроме всего прочего, у тебя серьезно пострадали мозги. За двести тысяч