Не возвращайся

Гауф Юлия

Паша на руках меня носил. Работал в сумасшедшем ритме, но несмотря на рождение Глеба, не стал настаивать, чтобы я учебу бросила — он нашел еще одну работу, и мы наняли няню.

А с первой значимой прибыли муж устроил нам путешествие мечты. Пашке не нужен был Париж, и номер-люкс, из окна которого видна Эйфелева башня — всё это муж ради меня затеял, ходил со мной по экскурсиям, фотосессиям… Наверное, он просто любил меня. Мне есть что вспомнить — за 18 лет счастливых моментов можно насчитать тысячи тысяч.

Но еще есть последний год, девятнадцатый.

Должно быть, именно из-за него я и разозлилась на Пашино «покормишь». Сколько было подобных этому вечеров, в которые Паша приходил с работы поздно, зло, рывками снимал галстук, рубашку, бросал их на пол и закрывался в душе. Надолго. Торчал там, а я несколько раз подогревала ужин, чтобы горячим накормить уставшего мужа.

Но Паша выходил из душа, кивал мне, и шел в свой кабинет. А на мои просьбы идти к столу в лучшем случае отвечал, что не голоден, отмахиваясь. В худшем — раздраженно морщился и просил не мешать.

А сейчас пришел вдруг. Покормить просит.

— Ася, — позвал Паша.

Я разжала кулаки, пытаясь успокоиться. Пойти бы и душу хоть раз отвести! Вывернуть ему на голову кастрюлю с ужином, разбить несколько тарелок и на дверь указать! Но… не могу.

Пару раз стукнула пальцами по двери в комнату дочери, приоткрыла дверь и заглянула.

— Лика, зайка, твой папа…

— Пошёл он! — буркнула дочь. — Мам, не начинай, плиз. Не говори мне все эти фразы из тупых киношек, что папа нас любит, и ваши проблемы нас не касаются.

— И не собиралась. Но твой отец здесь. Ты можешь сидеть в комнате, а можешь поговорить с ним, высказаться или помириться. Если готова, — постаралась, чтобы голос звучал мягче.

— Не готова, — голос Лики дрогнул, но плакать она не стала.

Я закрыла дверь, заглянула к сыну и получила тот же ответ, что и от Лики.

Может, мне было бы легче от того, что дети мою сторону приняли, если бы они сами не страдали из-за ссоры с Пашей. Плохо им — и Лике, и Глебу. Тяжело, обидно, зло. Им не хватает отца, но обида и упрямство пока сильнее.

Ну что ж, теперь пускай Паша сам старается наладить то, что разрушил.

Я шла в сторону кухни, а Паша как раз вышел мне навстречу, видимо, чтобы с ужином поторопить.

— А дети?

— Не голодны, — ответила негромко. — Я тоже не стану ужинать. И тебе, Паша, здесь не ресторан. Спустись вниз, сверни на Карла Маркса, и поужинай в «Шанхае». Или доберись до «Аполло», там ты уже был, кормят неплохо, и компанию себе без труда найдешь. В общем, тебе пора.

Пашин кадык дернулся, нахмуренные брови сошлись на переносице. Я подбородок вздернула, одновременно хваля себя за то что смогла отпор дать, и ругая за то что отпор недостаточный. Привычка — вторая натура. Но я пытаюсь.

Муж смолчал. Шагнул, пытаясь обойти меня, но я преградила Паше путь.

— Дети не готовы с тобой разговаривать.

— Ася…

— Не ходи! — понизила я голос.

— Ася, отойди. Я не собираюсь ссориться с Глебом и Ликой, и силой их в кухню тащить не стану. Но попытаться поговорить с ними я должен.

— Паша!

— Ася, они и мои дети, — муж отодвинул меня со своего пути и вошел в комнату Лики.

Я подорвалась было за ним, но остановилась. Заставила себя остаться в коридоре — если ворвусь в спальню дочери и примусь выгонять Пашу — лучше не станет.

Вышел Паша через несколько минут — бледный, растерянный. Бросил на меня рассеянный взгляд, потер виски и подошел к двери в комнату Глеба.

— Паша, не нужно. Оставь их, дети не готовы, — снова попросила я, но просьба в пустоту улетела.

Паша постучал, сразу вошел, и…

— Уйди! — услышала я выкрик сына. — Пошёл отсюда на хрен! Свали!

— Ты как со мной разговариваешь? — рыкнул Паша. — Глеб, пора быть мужчиной, а не сопляком. Давай поговорим как взрослые.

— Я на дебила похож, которому можно навешать херни, и я схаваю?

Я быстро вошла в комнату сына, и застала их с Пашей друг напротив друга, словно на ринге. Сын взбудораженный, раскрасневшийся. Злится, кричит, но голос дрожит как у ребенка.

Я потянула Пашу из спальни сына, не знаю, откуда силы взялись, но их оказалось достаточно чтобы вывести мужа в коридор.

— Я же просила! Паш, ты ведь не идиот. Не можешь не понимать, как сильно по Глебу ударил. В том числе по его самооценке. Ну не можешь ты не понимать этого! — оттащила Пашу от спален, отпустила его руку и встала напротив, беспокоясь и злясь еще сильнее. — И не дави на «взрослость» Глеба, подожди, когда сын захочет с тобой разговаривать, и… перестань лгать, — выдохнула. — Тогда, возможно, вернешь его уважение. А продолжишь давить и сказки рассказывать — будет лишь хуже.

— Блять, — Паша прислонился спиной к стене, запрокинул голову и пару раз стукнул им по стене, закрыв глаза. — Что у нас за семья такая, Ась? Я не идиот, да. И знаю, как всё выглядело. Выглядело, а не было на самом деле — разницу стоило бы уловить. Я что, дерьмовым мужем был? Дерьмовым, блять, отцом? Всех вас обижал постоянно, принижал, врал, забивал на вас? Почему и ты и дети даже мысли не допускаете что я говорю правду? Почему не позволяете мне выговориться, не хотите правду выяснить? У меня такое чувство, что все в этом доме только и ждали подходящего момента, чтобы меня выставить.

— Классно ты ответственность перекладываешь, — прокричала я шепотом. — Супер, Паш. Молодец! Мы такие ужасные, раз выслушать тебя не можем. А ничего что мы пытались тебя слушать? Но ты же ни в чем не виноват…

— Потому что это, мать твою, так! — рявкнул Паша.

— Но раз ты не виновен, почему же мы только слова слышали? Почему же ты доказательства предоставить не хочешь?

Паша яростно сверкнул глазами. Выпрямился, отступил от стены.

— А я бы предоставил доказательства, заморочился бы. Если бы видел, что я вам нужен хоть немного, что вы готовы хоть попытаться меня услышать. Мне сейчас не до всей этой херни, вот честно, — усмехнулся Паша горько, — но детей я даже могу понять. А вот тебя — нет.