Не возвращайся
Шрифт:
И позволяю Паше любить меня так, как предпочитает он сам: муж перевернул меня на спину, почти не соображающую и еще плавающую в оргазме, закинул мои ноги себе на плечи, и снова вошёл в меня. Капризно искривила губы, принимая его член — там, внизу всё очень чувствительное после оргазма, но… заводит. Взгляд мужа заводит — Паша любит смотреть на соединение наших тел. А меня это до сих пор смущает, но в то же время доставляет.
Муж двигается. Толчки быстрые, резкие, он почти не покидает моё тело. Пашины губы плотно сжаты, он весь в ощущениях, в визуальном удовольствии, и…
А затем упал рядом со мной, руку вытянул, и спросил лениво:
— Ложись, обниматься будем.
— Жарко.
— Похер, — хмыкнул он, и подгреб меня к себе на плечо. — Всю ночь мне спать не давала!
— Я вообще не планировала тебе давать, пока кондёр не починят. Блин, надеюсь, дети нас не слышали, — я посмотрела на открытое окно, детская с нашей стороны дома расположена, там тоже окно открыто, наверное.
— Не слышали, сама же знаешь, что Нюта у нас любит поспать. А Лика, хоть и ранняя пташка, но сестру будить не стала бы. Лежит в наушниках, Бибера своего слушает, — успокоил меня муж. — А может, обе спят. Вчера девчонки допоздна шушукались.
— Да?
— Мгм. Попить вставал, ты спала, а они не спали.
— Что они? — я, несмотря на с новой силой одолевающую жару, обвила Пашу руками и ногами, прижимаясь еще плотнее.
— Анюта меж двух огней — вот что, — фыркнул Паша. — Лика Нюту агитирует, чтобы та выбрала путь бизнеса, или, на худой конец, архитектора. А Нюте это скучно. Вчера она робко пыталась объяснить, что музыка ей ближе.
Да, наша младшенькая к Глебу тянется.
— А Лика что?
— А Лика сказала что одного рэпера для нашей семьи достаточно.
— Но Анютка же рэп не любит, она от рояля не отлипает.
— А Лике по-фи-гу! Настоящий тиран.
— В кого бы это, да? — шутливо ущипнула Пашу. — Но надо бы с ней поговорить. Нюту она любит, Аня тоже сестру обожает, потому и отказывать робеет.
— Поговорим, — серьезно пообещал Паша. — И с юной бизнесвумен, и с Нютой.
Нюта… Ей 8 лет, и она еще одна наша дочь.
Я всей душой любила и люблю Лику и Глеба, и без них жизни не представляю, но больше детей я не планировала. Но затем Паша заболел. Тот период был нелегким для всех нас. Первый курс химеотерапии подарил мнимую ремиссию. За первым был второй курс, после которого мы с врачами стали рассматривать возможность операции, даже связались с израильской клиникой, но лечение продолжали.
Почти год мы боролись. И под конец, это ужасно, но я практически опустила руки, я готовилась к самому худшему, а Паша — нет. С каждым новым днём он становился всё сильнее, агрессивнее и злее. Не по отношению к нам или к миру в общем, а к своей болезни. Мой муж отчаянно хотел жить, он поставил цель, и планомерно к ней шёл: та Пашина неуверенность, которой он был пропитан в первый месяц, исчезла, на её место пришла собранность. Паша не сорвался ни разу, хотя психолог готовила всю нашу семью именно к этому — к борьбе с упадническим настроением, к капризам, к скандалам, к вымещению обид на нас. И, зная дурной характер мужа, я готовилась к жести. Но видела я перед собой хладнокровного мужчину, составившего план, и реализующего его.
— Я в душ. Идёшь со мной? — я встала с кровати, и получила звонкий шлепок по попе.
Ну разумеется, если мужчина видит голую задницу — он прикладывается к ней ладонью, как же без этого!
В душ мы пошли вместе.
— Кайф, — Паша запрокинул голову, наслаждаясь прохладной водой.
А я — им наслаждалась.
Как же сильно я боялась его потерять! И была так счастлива узнать, что болезнь позади, что… согласилась на всё! Даже на рождение ребёнка, хоть и считала, что это неразумно — рожать в моём возрасте. И когда Паше разрешили — мы начали пытаться.
А затем в доме напротив поселилась Зоя Альбертовна и маленькая Нюта. Нюта, потерявшая родителей в аварии. Нюта, которую после этой аварии собирали врачи. Нюта, пережившая столько, сколько Паша, по его признанию, вряд ли бы сам выдержал.
А мы с Пашей, Глебом и Ликой так счастливы были! Полны жизни, планов! И очень хотели помогать тем, кому повезло меньше. Паша жертвовал немалые деньги в благотворительные фонды, Глеб сам связался с одним из фондов, собрал таких же творческих парней и девчонок, и помогал как мог — музыкой.
И все мы захотели поддержать Нюту и старенькую Зою Альбертовну, потерявших здоровье и семью. Помогали деньгами, общением, а затем… затем Зои Альбертовны не стало.
Странно, но я даже не могу вспомнить, кто из нас предложил забрать Нюту. Возможно, вопрос даже не стоял, и мы просто знали, как должны поступить. Должны поступить, потому что имеем такую возможность. Потому что так правильно. Потому что привязались и полюбили эту сильную девочку, которая так робко спрашивала, можно ли ей потрогать мой живот, чтобы почувствовать, как толкается Никита. Потому что уважали её бабушку, и я всегда буду хранить смешную голубую шапочку, которую она связала в подарок для моего младшего сына, пока он еще был в животе.
Было сложно. Опеку смущали моя беременность, наш возраст, болезнь Паши в прошлом. Нас готовили к годам борьбы за Нюту, но, видимо, после черной полосы и правда приходит время для белой. Или же нам небо помогло, но всё решилось хоть и с нервотрепкой, но быстро.
И теперь нас не четверо, а шестеро: мы с Пашей, Глеб, живущий отдельно в подаренной нами квартире, Лика, окончательно превратившаяся в тоталитарного диктатора, нежная Анюта, и Никитка. Которого, к слову, пора кормить.
— Девочки все еще спят. Обе, — шепнул Паша, войдя в детскую. — А няня где?
— Я только что отпустила, пусть отдохнёт. Тоже от жары промаялась.
Ах, да. Нас не шестеро, а семеро: еще у нас есть няня. С Глебом и Ликой мне по молодости хватало энергии, но в сорок лет сложновато быть молодой мамочкой, и не сойти при этом с ума.
— Такой сосредоточенный, — умилился Паша, протянул руку и погладил пальчики Никитки, лежащие на моей груди. — Видела? Он мою руку оттолкнул. Ревнует. Ну что ты смеешься, Ась?
— А как не смеяться? Ты просил еще одного ребёнка, но, как всегда, получил больше, чем просил. И как у тебя это получается, Рамзин?