Не возвращайся
Шрифт:
— Талант. И коварный план.
— И какой же? — я оторвалась от любования сынишкой, и взглянула на мужа. — Не поделишься?
— Планом? Он эгоистичный. Я хотел, чтобы в сорок лет у тебя голова была занята мыслями о семье и приятными хлопотами. А то я в свои сорок отличился. Эй, это шутка, родная. Я просто хотел ребёнка!
Я закатила глаза, улыбаясь.
— Паша, — пропела я тихо, — я своим белым пальто дорожила, и не променяла бы его на глупости, поверь. У меня тоже план имеется, коварный и эгоистичный: пенять тебе при каждой ошибке, что я-то
Мы с мужем обменялись надменными взглядами, и синхронно рассмеялись, чем рассердили Никитку.
Да, теперь мы можем шутить на тему прошлого. Не потому что несерьезно относимся к нему, или забыли. Наоборот. Мы с Пашей очень хорошо помним о том, что чуть было друг друга не потеряли. Помним и о том, как узнавали друг друга после девятнадцати лет брака, как я учились: я — не терпеть молча, чтобы потом страдать в одиночестве, а говорить: Паша — воспринимать меня не антикварной вазой, которую нужно прятать за пуленепробиваемым стеклом, а живым человеком, партнером, другом.
Но время разговоров на надрыве прошло, когда ушла боль. И на смену последней капле боли и обиды пришла ирония. Мы шутим, мы помним, и мы… нет, не мы, а я! Я рада, что всё случилось именно так.
Благодарна Тамиле — не как наглой девчонке, нацелившейся на чужого мужчину, а как объекту. За встряску благодарна. Кстати, мы с Пашей встретили её 2 недели назад в «Алоха». Сначала я увидела как мой муж скривился над тарелкой поке.
— Паш? — встревожилась я, и, вот глупая, подумала, что дело в гавайской кухне и сырой рыбе, которую Паша не особо уважает. Но дело было в другом. В Тамиле, шедшей под руку с коренастым лысым мужчиной… шестидесяти лет.
— Вот черт, — я быстро отвернулась, но парочка шла на нас.
— Блевать тянет, — выплюнул муж, и, подозревая, что испортил мне этим словом аппетит, добавил: — Прости.
А я снова обернулась. И наткнулась на взгляд Тамилы, которая нас, наконец, заметила. И даже дернула рукой, но её спутник даже не заметил, что девушка хотела бы обойти нас. Он как шел мимо столиков, так и продолжил идти.
Мне этого короткого обмена взглядами хватило, чтобы всё понять: девчонка добилась успеха и, возможно, кто-то может ей позавидовать: лицо уже немного переделанное пластикой, одежда — люкс, загар — средиземноморский, кожа аж блестит. Тамила ухоженная, поразительно красивая, юная… а еще она используемая и тратящая лучшее время жизни впустую. Ради шмоток и денег. Ради мишуры.
— Козёл, — прошипела Тамила, проходя мимо нашего столика.
— Ты что-то сказала?
— Спросила, какой столик у нас, любимый, — проворковала Тамила с приклеенной неестественной улыбкой и, наконец, они с «любимым» отошли так далеко, что мы смогли забыть о том, что видели их.
Я лишь бросила:
— Бойтесь своих желаний…, — и мы с Пашей оставили эту девицу в прошлом.
Зла я Тамиле желать перестала. Не так уж она перед нами и виновата, вся вина в наших былых проблемах лежит только на нас с мужем. А Тамила… когда-нибудь она будет жалеть не о том, что чужого мужа увести пыталась и трусы перед ним скидывала, а о том, что молодость на деньги променяла. Но это уже не наше с Павлом дело.
Благодарна я и Инне. И тоже не за то, что нацелилась на несвободного мужчину. И не за её вредные советы. А за то, что напомнила мне, что муж и жена — это не только любовники, но и друзья.
С ней я не виделась. От неё было только 2 коротких сообщения. Одно было адресовано мне, оно пришло 2,5 года назад, в самый разгар Пашиной болезни, и состояло сообщение из двух слов: «Простите меня». А спустя полгода, в тот самый день, когда нам сообщили, что рак отступил, сообщение от Инны пришло мужу. И он сразу показал мне его.
«Павел, от всей души поздравляю вас с семьей со счастливой новостью! Искренне рада за вас. И не менее искренне хочу извиниться за некоторые свои слова и поступки. Вам я зла не желала, думаю, вы это понимаете. Это было помутнение» — прочитала я в тот день.
— Помутнение, — хмыкнула я, и на миг праздник в честь выздоровления Паши померк, потому что я успела забыть о других женщинах, и стала ждать, что Инна снова объявится со своей дружбой, не зря же она дала о себе знать.
Но Инна не объявлялась. А затем я узнала, что она улетела работать в Германию.
Может, и правда это было помутнение, из которого Инна вынесла урок, ведь Паша из своего помутнения его извлек.
А значит, всё было не зря.
— Наелся, — Паша принял из моих рук сытого Никитку, привычно устроил голову сына на своем плече. — Девчонок разбудишь?
— Да. И Глеб скоро приедет. А может, мы к нему переберёмся, пока кондиционеры не починят? Всем табором переедем, вот он обрадуется, — я широко улыбнулась, но не своей шутке, а тому как ласково Паша поглаживает спину Никитке.
В последнее время я вообще улыбаюсь часто, уже не только из-за перепалок Лики и Глеба. Поводов стало гораздо больше: это и настоящая близость с мужем; и радость от того, что Паша и Глеб завели совместную, сугубо мужскую традицию, рыбалку полюбили, на которую уезжают вдвоем, и приезжают всегда довольные; а еще, конечно, я счастлива наблюдать как Нюта оттаивает, крепчает с каждым днём, становится сильнее, учась этому у Лики; а Лика, наоборот, позволяет себе побыть девочкой-девочкой под влиянием Анюты; я радуюсь, каждый день отмечая, как Никита развивается; я радуюсь вместе с Пашей, воплощая в реальность некоторые наши глупые мечты — не только его, но и свои.
Иногда это радость-фейерверк: яркая, эйфорическая. Чаще — тихая, уютная. Мы с Пашей отнюдь не стали идеальными мужем и женой, более того, мы даже не стремимся к этому. Недостатки у каждого остались, иногда рычим друг на друга, иногда бесим, ссоримся. Но, потопав ногами, мы разговариваем.
Мы понимаем друг друга.
А значит, и правда, всё, через что мы прошли, стоило того.
Конец