Не все мы умрем
Шрифт:
— Но вернемся к нашим баранам, — напомнил Герман.
— То бишь к финансам, — согласилась Евгения. — «Советское бургундское» производилось на заводе во Ржеве, но я обнаружила документы о перечислении денег фирмой Барсукова в Лихтенштейн по контракту якобы на закупку бургундского у какой-то французской фирмы. Фирма находится в Дижоне; насколько я помню, это и есть Бургундия! А вот теперь подумайте: если «Советское бургундское» производится во Ржеве, а деньги за него уходят не во Ржев, а в Дижон, да еще через Лихтенштейн, то как это называется? Правильно, это называется «перекачкой денег». И кто эти деньги перекачивает? Если не я, если не Барсуков и не учитель труда Малиныч, то кто? Ответ однозначен: Банк развития столицы. Другой вариант просто невозможен. Но кто конкретно этим занимается, сказать не могу.
— Может быть, сам Горчаков? — предположил Герман.
— Если он этим занимается, то не один. В его отсутствие деньгами свободно распоряжался Соколов. Но понимает ли Соколов что-либо в финансах? — Евгения пожала плечами. — Вряд ли.
— Может быть, за спиной Соколова стоит еще кто-то? — осторожно спросил Герман.
— И это возможно. Сколько у нас в стране банков, которыми манипулируют преступные группировки? Во главе банка стоит какой-нибудь Петров, а за ним прячется Мокрухтин или Гаджиев. Конечно, можно по определенным каналам навести справки, но в этом случае вы обнаружите свой интерес. Если же вы не хотите свой интерес афишировать… — Она хитро посмотрела на Германа и поняла, что он не хочет. — Тогда мы призовем на помощь классический немецкий идеализм. Как учил Гегель, отрок, бросая в воду камень, нарушает поверхность воды и тем самым определяет, что перед ним — озеро. Вам точно так же надо бросить в них камень, то есть порвать цепочку, и по тому, как тараканы забегают, вы определите, как у них там все устроено. И одно звено в цепи я вам нашла — спирт.
Евгения увидела на лице Германа ту самую невозмутимую улыбку Будды — улыбку вечности — и поняла, что действия последуют незамедлительно.
С какого-то момента Антон вообще перестал появляться на даче. Как объяснил кратко Герман: «Он занят».
Что самое странное, за неделю до того, как пропасть, Антон попросил готовить для него только макароны, съедал две тарелки, запивая их пивом, тяжело пыхтел и ложился спать; выспавшись, возвращался на кухню с идиотской улыбкой на губах и просил повторить. И опять пил при этом пиво.
К концу макаронной недели Антон словно опух. Прекрасная мускулатура как-то сгладилась, тело оплыло и обмякло, и милый Антон Алексеевич стал похож на стеариновую свечку. Еще он перестал бриться, начал мазать волосы репейным маслом и расчесывать их посредине — бог знает, где он это репейное масло достал, — а его лицо просто-таки залоснилось от удовольствия: ни дать ни взять вылитый поп. И вот как только с ним случилось эдакое превращение, он вдруг исчез.
Просто Антон готовился стать монахом в монастыре Иоанна Богослова, что в Борке подо Ржевом. Из монастыря было удобно наблюдать за возможным копошением вокруг банка «Марина».
А копошения начались сразу же, как спирт пропал.
Где-то в муромских лесах двадцать цистерн со спиртом вдруг отцепились от состава и покатились по старым, заржавленным рельсам, ведущим в проклятое прошлое. На пути цистерн возникли деревянные ворота, высокий забор, обвитый колючей проволокой, вышки по углам… Цистерны с налету протаранили ворота и оказались на территории Гулага. Перед полусгнившими бараками рельсы кончились; цистерны доехали до конца и перевернулись. Муромская земля жадно всосала спирт, но никто не пострадал, в том числе и проклятое прошлое.
А эшелон с серной кислотой ушел вперед, но последний вагон, в котором сидели охранники Соколова, почему-то поехал без остановки в другую сторону.
Утром проснулись охранники и смотрят в окно:
— Это что за остановка? Удалое иль Сосновка?
А с платформы говорят:
— Пить надо меньше! Это Кукмор.
— Какой еще Кукмор?
Оказалось, на границе Татарстана и Кировской области. Как они туда попали, понять невозможно. Состав пассажирский скорый, цистерн нет. Где спирт? Где кислота?
Горчаков звонил Буланову чуть ли не каждый день. Оно и понятно: именно в банке «Марина» был расчетный счет винно-водочного завода, на который из Ульяновска шел спирт. Причем как бы случайно получилось так, что перевод денег в Москву Буланов тоже задерживал.
— Спирт уже пошел, — доказывал Горчаков по телефону. — Ждите днями.
— Так и наш перевод пошел, — убеждал Буланов. — Ждите днями.
— Нет перевода!
— Гримасы связи.
Горчаков шлет Буланову документ об отправке спирта, а Буланов Горчакову — копию платежки. Началась война нервов.
Тут вдруг Герману докладывает брат Петр, в миру Антон, прямо из монастыря в Борке, так сказать, с места событий:
— К Буланову приехал депутат Государственной думы Орехов. Угрожает.
«Настоящие тараканьи бега начались», — подумал Герман и поехал во Ржев.
Евгения как включила телевизор после его отъезда, так больше его и не выключала.
Через два дня пошел репортаж о трагической гибели депутата Государственной думы Орехова. Он погиб от шальной пули местных бандитов, промышлявших оружием времен войны из ржевских лесов. Но в отличие от миллионов телезрителей Евгения в это не верила, потому что название банка «Марина» говорило ей о многом.
Проходит еще три дня, и на даче появляется Ежик: радостный, довольный — то ли оттого, что Орехова убрал, то ли оттого, что Лентяя увидел. Треплет пса за холку и улыбается.
А вечером вдруг пропадает, возвращается под утро. На следующий день уголовная хроника: убит председатель правления Банка развития столицы Горчаков.
Евгения решила, что телевизор выключать нельзя даже на ночь. С последним выпуском новостей ложилась, с первым вставала. Когда выходила в сад, увеличивала громкость, чтобы чего-нибудь не пропустить. На сообщение об убийстве главного бухгалтера Банка развития столицы выскочила из ванной в мыльной пене. Лентяй испугался и тяфкнул.
Еще через несколько дней Герман дарит ей вечернее платье. Евгения открыла коробку и вынула оттуда черный струящийся шелк от Кензо. Платье было до пола, спина открыта. Очень элегантное платье. К нему прилагалось и меховое манто из норки. Евгения гладила мех и вертелась перед зеркалом, заглядывая себе за спину.
Герман осмотрел свою даму и остался доволен.
— Тренировки пока отменяются, я приглашаю вас завтра в ресторан. Почистите перышки, приведите себя в порядок — вы должны быть неотразимы. Едем в «Метрополь».