Не вся la vie
Шрифт:
Что было дальше – я не знаю. И если честно, знать не хочу. Я впала в ступор, из которого меня вывел читатель, подошедший за автографом. Очень приятный молодой человек. Сергей. Я написала: «Сергею с наилучшими пожеланиями от автора».
– А вы дату можете поставить? – попросил Сергей, возвращая книгу.
– Могу.
– Только вчерашнее число, пожалуйста, – попросил Сергей.
– А почему?
– Понимаете, я тут с девушкой, вон она там стоит. – Сергей показал рукой в толпу. – Она тоже ваша поклонница. Только еще ничего не читала. Но я уверен, ей понравится. И вчера был с ней, понимаете?
– Нет.
– Ну, вы же писатель, вы же
– Нет. Просто скажите, какое число ставить.
Сергей задумался.
– Вчера было шестнадцатое. Нет, подождите, – вырвал он книгу, когда я занесла ручку, – поставьте десятое.
– Почему десятое?
– Ну я же вам только что все объяснил.
Когда следующий читатель попросил меня нарисовать что-нибудь вместо автографа, я даже не удивилась.
– Многие писатели рисуют, – говорил мне мужчина в возрасте, – иногда даже лучше, чем пишут. Нарисуйте мне.
– А что?
– Что хотите, но вообще-то рисуют со смыслом.
– Я не умею.
Я правда совершенно не умею рисовать. Из своего детства я помню двух учителей рисования. Первый – Петр Иванович – ставил пятерки всем без разбору. Он сидел за столом и смотрел в окно. Мы рисовали на свободную тему. Потом подходили к столу и сдавали рисунки. Петр Иванович, не отрывая взгляда от пейзажа, ставил пять. Потом кто-то пустил слух, что у Петра Ивановича жена беременная. Поэтому он такой добрый. Девчонки из класса снабдили слух подробностями и «страшилками» из взрослой жизни – якобы все учителя, у кого жены беременные, становятся такими странными. Или добрыми, или злыми. Это все потому, что жены их, беременные, тоже странными становятся. Все время плачут. А когда не плачут, то хотят есть. А когда поедят, то их тошнит. А после этого они опять плачут. Но Витька Крылов сказал, что дело не в жене, а в водке. У него отец тоже добрый. Когда выпьет. А когда хочет выпить, тоже сидит на кухне и в окно смотрит и думает о том, где взять денег. Или о том, что сейчас он выпьет и будет все хорошо. И ему тоже все равно, что в квартире происходит. Его главное не трогать. И Петра Ивановича лучше не трогать. Это он к тому сказал, что наша главная отличница Ритка решила подойти к учителю и спросить, какого он всем ставит пятерки? Это же несправедливо.
– Ритка, лучше не надо, – сказал Витька отличнице.
– Это еще почему? – не сдавалась Ритка.
– А знаешь, что он сделать может? – угрожающе, со знанием дела сказал Витька.
– Что? – вскинула голову Ритка.
– Он тебя в класс больше не пустит.
– Как это?
– Вот у меня мать зашла как-то на кухню, где отец сидел, и начала со стола вытирать, а отец ей сказал. Тихо так, шепотом: «Уйди по-хорошему». Мать тут же из кухни выскочила.
– Врешь ты все, – сказала Ритка, – ничего он не из-за водки. Из-за водки его бы уволили, как Пал Георгиевича по труду.
– Ну, ты сравнила. Кто ж его уволит? У него же жена беременная. А когда жены беременные, то пить можно.
Но Ритка не сдалась.
– Петрваныч, а почему вы всем пятерки ставите? – спросила Ритка, сдавая свой рисунок.
Учитель оторвал взгляд от окна, ласково посмотрел на Ритку и вывел на ее рисунке двойку.
– Петрваныч, вы что делаете? – чуть ли не закричала от ужаса Ритка.
Учитель опять посмотрел на Ритку и рядом с двойкой вывел тройку. Получилось двадцать три.
– Я же говорил… – сказал Витька, пока Ритка таращилась на отметку.
А потом Петр Иванович ушел из школы. Ритка говорила, что его за водку уволили, а Витька сказал, что он сам уволился – из-за денег. Потому что жена родила и денег требует. Потому что все женщины, когда перестают быть беременными, денег требуют. А в школе какие деньги?
На смену Петру Ивановичу пришла Лидия Константиновна, и случилось страшное – Ритка получила четверку. Страшна была не четверка, а рыдающая Ритка. Такого зрелища не выдержал даже Витька, а он много чего повидал. Просто считалось, что Ритка вообще не умеет ни смеяться, ни тем более плакать. Она всегда была, как бы это сказать, одинаковая.
– Ритк, ты чего? – утешал ее Витька. – Перестань.
– Почему? Почему? – причитала Ритка.
Витька, наверное, в этот момент в нее и влюбился. Они потом, после школы, даже поженились. Правда, и развелись.
Так вот про Лидию Константиновну. Она была действительно странная. Даже страннее Петра Ивановича. Во-первых, никто не мог понять, куда она смотрит. Вот смотрит вроде на тебя, а вроде мимо. И рисунки разглядывала долго-долго. Уставится в заданный на дом пейзаж и смотрит, смотрит… Да и на уроках мы почти не рисовали. Рисовать должны были на природе. Лидия Константиновна была помешана на пейзажах.
В общем, Витька неожиданно стал по рисованию отличником. Потому что Лидии Константиновне нравилось, как Витька делает пятна и выбирает тему.
– Ну, ты же знаешь, как все было, – виновато объяснял Витька Ритке, ставшей по изо хорошисткой. Ритка передавала все – набухшие почки, живописную корягу, одуванчики… Но Лидия Константиновна не чувствовала.
– Риточка, деточка, я не чувствую, ничего не чувствую, – говорила художница Ритке и ставила четыре. У Ритки набухали губы, как те почки. Ритка вообще стала плаксива.
Витька же рисовал собачье дерьмо на пустыре, пустые пивные бутылки, расставленные на детской песочнице. В пятнах же был виноват Витькин отец. Получилось случайно. Витька оставил домашнее задание на кухонном столе, и отец пролил на рисунок водку. Правда, Витька точно не помнил, был ли отец еще трезв или уже пьян. Папаша аккуратно промокнул кухонной тряпкой разлитую водку. Перерисовывать Витьке было некогда, и он сдал то, что получилось. У Лидии Константиновны чуть эпилептический удар не случился. Мы все знали, что это такое, потому что у нас учился мальчик с таким ударом. Никто не помнил, как его зовут, потому что проучился он всего один урок. Пришел, забился, и больше мы его не видели. Даже испугаться не успели. Это как раз на изо случилось, еще при Петре Ивановиче. Мы сидели и смотрели на мальчика, а Петр Иванович сидел и смотрел в окно. Нет, с мальчиком все хорошо было – к нам врач как раз зашла и подняла тревогу. А потом она еще и лекцию прочитала, что делать при таких ударах. Положить на пол и палку в зубы дать, чтобы язык не прикусил.
Лидия Константиновна стала размахивать руками и головой потряхивать.
– Виктор, Виктор, вы меня удивили, – причитала художница. – Как я могла не заметить сразу? Виктор, вы мне нужны.
Витька ошалел от трясущейся училки и от того, что его кто-то впервые в жизни назвал Виктором, да еще и на «вы». Он даже по сторонам посмотрел на всякий случай. Может, не его? Лидия Константиновна поставила Витьке пять с двумя плюсами.
– Что же мне делать? – спросил после урока Витька у Ритки.