Небесный ключ
Шрифт:
— Гены ваших детей ненормальны. Выродки не имеют право на продолжение рода и на проживание среди людей, — объясняли эмиссары Службы Контроля.
Стоило специалистам Службы на обязательной ежегодной проверке заметить у ребенка отклонение от биологической или энергетической нормы, как его тут же безжалостно отсылали на Острова, откуда нет возврата, — так называли резервацию в народе. Подрастая, мальчишки играли друг с другом в запрещенные старостами игры — рисовали на песке девочек. Многие из обреченных прожить свою жизнь на островах знали только из этих игр, что у девочек — длинные волосы, а у взрослых женщин — холмы на груди, которые те всегда прячут. Поэтому облик противоположного пола для изгоев почти ничего не значил, как не значили ничего для них блага, доступные жителям Большого Мира.
Продолжения рода среди жителей острова быть не могло, но поколения существовали. Мальчишки одного возраста играли друг с другом и, вырастая, воспитывали детей, привезенных на остров. Учили их соблюдать правила, держать в руках инструменты, готовить еду. Еще взрослые рассказывали детям сказки, среди которых была и история старого Вана. Остров Лаок мог гордиться. У него имелась собственная легенда и свой герой.
Сколько лет прошло со времен Вана, не помнил никто. Но в один из ясных весенних дней богатого штормами года, а годам в резервации счет давно потеряли, недалеко от острова бросил якорь корабль. Выглядел он необычно. Небольшой, новенький. Явно еще не хлебнул непогоды, не поскучал в доках, переживая ремонт. Доски сияли теплым светом в лучах солнца, по борту шла яркая красная ватерлиния. Да и паруса у двухмачтовика были совсем странные — белые. То ли их шторм не трепал, то ли это одно из нововведений пугающего Большого Мира. Понятие «быть богатым» среди изгоев являлось чем-то метафизическим, вроде сказок про демонов. Поэтому никто не мог объяснить, почему на борту парусника есть надпись, горящая, словно солнечные лучи. К тому же сам корабль не походил на обычные грузовые суда. Старейшины взялись за бороды, и пошли на обычное место, да там и застряли надолго. Никто не спешил спускать на воду лодки и переправлять грузы.
На палубе парусника суетились матросы. Никто из команды прогулочной яхты, принадлежащей госпоже Ларен, покойной сожительнице министра Контроля Культуры, проживавшей в Тайме, не знал фарватера. Тем более что команда состояла из случайных людей. Их собрал через подставных лиц некий «пси» из Службы Внутреннего Управления. Он был зохром. При одном упоминании его имени трепетали. Властолюбец, убийца, тиран бессердечный.
Пассажиры, привезенные на Лаок, — двое подростков заперлись в каюте и задвинули дверь мебелью. Они восстали против команды, а заодно — против власти Контроля и против всего мира. Силой их было не выволочь.
Парни молчали. Оба, рыженький уроженец континента Май и сурового вида юноша — представитель парода зохр, с континента Зохр, все успели обговорить. Разговор вышел коротким и неприятным. Оставалось сопротивляться. Молчать и сидеть взаперти. Да, двое против целого мира — это, конечно, слишком. Но подписей на бумагах парни, ни за что не поставят.
А снаружи в каюту царапался лоцман. Верещал слащавым голосом. Упрашивал мальчиков выйти. Объяснял: все, приплыли. Уже ничего не изменишь. Паршивого дипломата отрядил капитан. Впрочем, без воды долго не выдержать. А воды не дадут. Возьмут на измор.
— Вы нам — подписи. Мы вам сразу — водичку... — пищал лоцман под дверью.
— А пошел ты! — ответили хором два голоса.
Рыжего Аля отправили в плавание, пообещав перемены. Все началось с визита тетушки, Айли Ларен. Она возникла в дверях отцовского дома — печальная, бледная. Теперь, после смерти мамы, она зачастила к отцу.
«Пусть она станет мачехой, — размышлял мальчик, стоя в своей комнате перед мольбертом, — Сестра мамы все-таки».
В дверь комнаты постучали.
— Да?
Вошла тетя Айли, тревожная и заплаканная.
— Аль!
Юный художник вздохнул, сунул кисточку в воду. Ничего все равно не выходит.
— Аль, я хочу помочь! — голос тетушки зазвучал, словно птичья трель. — Тебе нужно развеяться. Возьми мою яхту с командой, плыви в Гойн. В тамошней Академии математики нет. Поступи и рисуй сколько хочешь. А к нам — на каникулы. Да что я говорю! Мы и сами приедем!
Рисовать вправду хотелось. А учить математику — нет. Это и стало решающим доводом. Аль подумал и хмуро кивнул.
Мальчик тяжело переживал смерть матери. И по сторонам не смотрел, иначе врожденная наблюдательность подсказала бы ему: уходя, тетка обменялась с отцом многозначительным взглядом.
Плыли долго. В три раза дольше обычного. Подросток не выходил из каюты: его скрутила морская болезнь. И лишь когда над горизонтом стала ночами вставать Тейа — луна южного полушария, он заподозрил неладное.
С Тедом Виргом все вышло совсем иначе. Без лжи, без обмана. Но от этого было не легче. Зохры не лгут. Они предают и убивают открыто.
Господин Тедин Вирг четырнадцати лет от роду, сын и наследник тирана, стоял и сжимал кулаки. Мать — мертвую, холодную, словно лед, уже унесли. Вечером — погребальный костер.
«Надейся», — шепнул внутренний голос.
Тед скрипнул зубами. Костяшки рук побелели. Если не спать двое суток, то начинается бред.
«Будь верным. И жди».
Бред издевается? В другое время подросток бы зло хохотнул. Но мать теперь никогда не сделает ему замечания. Она умерла.
— Сын?
Вейдар Вирг вырос на пороге маленькой залы неслышно, как тень. Он всегда знал, где мальчишка. И знал, что «глаза» и «уши», лишенные собственной ноли, отправлены прочь.
— Ты убийца. — Тед глянул отцу прямо в зрачки, словно желая их выжечь.
— Ночью ты отплываешь, — промолвил тиран.
Подросток смолчал.
— На остров Лаок, — сообщил властитель, которого сын не удостоил вопросом. — Сейчас тебя закуют и посадят в подвал.
Глаза мальчика полыхнули, словно кинжальные лезвия.
— Убийца! Пусть твоя совесть пребудет с тобой!
Тиран дернулся, будто под дых получил. Проклято сына смертельно. Впрочем, Тед ему вовсе не сын. Пли сын? Надоело гадать, от кого прижила ребенка покойная Айна. Так нечего сорному семени жить во дворце!
Тед стоял, будто охваченный пламенем. Он видел весь мир. На миг показалось, что горизонт закачался. Солнце вдруг зазвенело, как гонг. Тревога! А огонь уже ластился к стенам дворца, жадно слизывал утварь. Фигура отца поплыла, как свеча в огромном костре. И растаяла. Никого больше нет.
Подросток не чувствовал, как на него надели наручники. Как увели.
«Сын! Будь верным себе. И прощай!»
Нет, это не бред. Это мама.
Едва зайдя в каюту яхты, Тед беглым взглядом скользнул по нечесаной шевелюре и бледному лицу Аля, валявшегося на койке. С ним будет разговор, но позже. Юный зохр быстро наклонился и неуловимым движением нажал кнопку внизу. Раздался щелчок, и замок вошел в паз. Черноволосый подросток оглянулся, пристально глядя на рыжего. Тот широко распахнул глаза, растерянно глядя на него. Ему не сообщали, что вместе с ним будет плыть еще кто-то!