Небесный ключ
Шрифт:
Уже через декаду уроки стали праздниками — и для юноши, и для подростков. Никаких заданных рамок — совместное обсуждение темы. Внезапные повороты мысли, живой интерес. Пер не подозревал, что воскресил способ обучения, забытый около трехсот лет назад — метод свободного диалога. В те времена философы, не обремененные программами лекций, вместе с учениками шли в неизвестное. Кроме заплечной сумы и дороги, у них была только жажда познания. Кем бы ни являлся учитель: звездочетом-алхимиком, мастером боевых искусств или попросту воином, он желал одного — отточить мастерство. Свое и учеников. И одно напрямую зависело от другого. Аргументы философов-спорщиков скрещивались, словно шпаги, и высекали заветную искру познания. Старики не стеснялись учиться у молодых, мужчины — у женщин. Так жил Меон, пока Контролирующие не присвоили право на знание и не засели на кафедрах. Тогда и свободы не стало. А где принуждение — там нет интереса.
Очень скоро занятия Пера с ребятами дали свои результаты. Мальчики начали раскрываться. Порой они выдавали неожиданные суждения, а иногда — совершали поступки, ранее совершенно немыслимые. Донести какой-нибудь бабушке сумку — еще куда ни шло, а вот начать расспрашивать ее про лекарственные коренья—растения, а на следующий день с утра прийти к ней и рыться в ее сокровенных запасах вместо того, чтобы лазить по свалкам в поисках чего-то интересного, — это, можно сказать, очень серьезный поступок. Но такое случалось все чаще. У мальчиков исподволь менялись потребности и интересы. Да только ни ребята, ни их учитель пока этого не осознавали.
Явные перемены начались с поступка Тона. Это случилось во вторую декаду последнего месяца зимы, после внезапного похолодания. Все небо застлали тяжелые серые тучи. Целыми сутками моросил мелкий дождь. Температура едва поднялась выше точки замерзания воды — дело редкое. Горожане ходили какие-то сонные, квелые, если вообще выбирались из дома. Ученикам Пера тоже было несладко. Зима надоела. Что прикажете делать, если из одежды есть только штаны до колена, курточка да шерстяной плащик в заплатах? Мерзнуть. И ждать, пока все это закончится. Поэтому все волновались за Тона, который так и продолжал жить в сарае. Он, правда, сообщил, что «принял свои меры». А какие — объяснять отказался. Только все эти «меры» никого в заблуждение не вводили — парень выглядел неухоженным, тер кулаками глаза и пребывал в глубокой задумчивости, словно спал на ходу. А любопытных, которые лезли с расспросами, посылал к демону.
В один из самых холодных и сумрачных дней Тон пришел на занятия бледным, осунувшимся и совершенно растрепанным. Глаза мальчика были красными и слезились. На прямой вопрос Пера «Что случилось?» Тон вдруг покраснел, потупился и коротко буркнул:
— Не выспался.
Пер сурово взглянул на ученика. В его памяти живо встали картины болезни маленькой Раты.
— Тон, встань, пожалуйста.
Тот выразил недовольство всем своим видом, но выполнил требуемое. И юный учитель увидел, что курточка на худом теле мальчишки подозрительно топорщится. Карманы штанов явно чем-то полны. Нехорошая ситуация. Тем более что на днях кладовщик походя пожаловался Перу, что у него кто-то стащил стопку бумаги и карандаш.
Пер прикусил губу. От одного неосторожного слова дружба ученика и учителя может разрушиться. Только что теперь делать?
Положение неожиданно спас Тон. Он решительно вытащил из карманов мятые листы бумаги, испещренные крупными буквами.
— Вот, значит, — сказал мальчик, взглянув исподлобья, как будто желал испытать молодого учителя. — Я это стащил, потому что хотел кое-что написать. Нате, Пер!
Юноша взял кипу бумаги, испещренную крупными буквами, и обомлел. Стихотворение. Краткое, емкое. Страшное. Такое никак не мог написать ребенок. Такое вообще не могли написать. Стих назывался «Кровавая весна». И время года, традиционно означавшее юность и пробуждение жизни, здесь значило смерть. Как? Откуда? Но черным по белому было написано: «Алые аиры, кровавый рассвет. Небо кричало: вернись…»
Листы выпали у Пера из рук и рассыпались по полу. Сердце болезненно сжалось. Но юноша преодолел волну страха, всколыхнувшегося в нем, нагнулся, собрал разлетевшуюся бумагу и перечитал еще раз. Эти противоестественные слова написал двенадцатилетний мальчишка, его ученик. Едва научившийся грамоте мальчик написал гениальное стихотворение. И не сам по себе, а словно под чью-то диктовку. Только каков Тон из себя? Отзывчивый честный парень. Зря цветка не сорвет — пожалеет. А стихотворение будто написано кровью.
— Пер, я хотел вам сказать, кем я стану, — произнес Тон, глядя в пол.
— Поэтом? — спросил юноша не своим голосом.
— Не—а! — ответил мальчишка. — Пророком. Мне бабка рассказывала: пророки — такие угрюмые дядьки, которые предсказывают напасти. Чтоб, в общем, они не случились. Да только все это все равно происходит…
— Так тебя угораздило стать пророком?! Прошлой ночью?
— А я не хотел. Просто знал, что так выйдет, и все. Пророком-то никто не хочет быть, да вот только становится. А потом этим пророком, как демоном, мамаши детишек пугают... Я просто хотел подтянуть грамматику, сел пописать. И тут началось. Как в холодную воду упал. Мне самому худо от того, что я тут написал. Да деваться некуда. Я вам дал эту гадость, чтобы предупредить.
— О чем? — Черты лица юноши вдруг заострились.
— Сам не знаю. Но надо... Повисла неловкая пауза.
— Вообще-то я передумал, — продолжил мальчик спокойно. — Выучусь на счетовода. Дело простое. Сиди себе, складывай цифры.
— А пророком?— полюбопытствовал ученик, который сначала хотел стать Контролирующим, а потом активно высмеивал это учение.
— Придется остаться, — сказал Тон серьезно. — От этого не убежишь.
— Вот—вот, — грустно кивнул собеседник. —А я все равно возьму да подамся в Контроль. Дурацкая наука, я сам убедился. Но мне все равно по сердцу.
— А я — математиком стану. Мне геометрия нравится, — ляпнул Эйдар, старательно вычерчивая треугольник. Видимо, весь остальной разговор он пропустил мимо ушей.
— Ну хоть кому-то везет, — буркнул Тон, садясь.
— А я стану врачом...
— Я — Мастером Слова.
— Я — учителем.
Ребят будто прорвало. Они говорили один за другим. Казалось, что все они стали пророками. Ненадолго, но стали. И каждый из них сейчас предрекал себе жизненный путь, ощутив внутри тайную жилку. Ведь призвание — это то, что тебя призывает.
Юный учитель даже не понял, что это триумф. Попросту не заметил. Мальчишки чему-то радовались, что-то их занимало. А на него, Пера, как каменная плита навалилась. Пророчество вышло из уст мальчишки. На столе валяется кипа мятой бумаги. А вот и сам пророк — принял свой дар как ни в чем не бывало и уже зубоскалит над кем-то. Как будто решил поиграть со своим учителем в заковыристую игру для умников и сейчас ожидает ответного хода. Смешно. Но от этого не менее страшно. Нет, ответного хода ожидает не Тон, а судьба.