Небесный ключ
Шрифт:
— Мужики! Навались!
Нос кораблика неуверенно рассек океанские полны.
— Там рифы! И как вы?
— Да вплавь! Мы протащим!
Ребята и гребцы, не чинясь, разделись догола и закинули вещи на палубу.
— Толкай! Осторожно!
Штуку на ржавых колесах вынули и оттащили на берег. Кораблик закачался в волнах — дно было уже далеко.
— Нос садится вниз. Воду перегрузите на корму, — лаконично прокомментировал Рад.
— Эй! Кто плавать умеет?
В воду бросилось человек пятьдесят.
Аль и Тед сели на весла и осторожно начали грести. А гребцы плыли и щупали дно ногами. Ныряли. И Эйр увязался — поплавать.
— С этим мелким — беда, — буркнул Аль.
— А без мелкого и вовсе никак, — ответил Тед неожиданно.
Первый помощник смолчал. Он не знал, что сказать своему капитану.
А Теда терзало странное чувство.
«Мы победили, — размышлял он. — Но почему-то победа не радует. Она кажется горько—соленой, как морская вода. И отчалили позже. На целых полдня. А ночь, считай, уже завтрашний день. И куда занесет нас судьба?»
Он запрокинул лицо в небеса. Но звезды не дали ответа.
Наконец гребцы сели на весла. Рифов здесь уже не было. Все, кто плыл рядом, вернулись на берег. Оттуда слышались крики. Там горели костры. Эйр стоял у мачты и кутался в Тедову куртку — он заметно продрог.
Победа.
И что с ней теперь делать?..
Тед поднялся, встал к рулю на корме. Рад понятия не имел, что такое «румпель», поэтому смастерил его, исходя из неясных указаний Харта. А он, Тед, не умеет рулить. Но это — совсем ненадолго.
Аль застыл у паруса.
— Курс — на эту звезду. — Тед указал на рыжую, ярко горящую Зохру. — Полный вперед! И... юнга, оденься теплее!
Команда подчинилась беспрекословно.
На берегу Лаока воцарился переполох. Люди жгли костры, люди не знали, чем им заняться. И как дальше жить.
— Мужики! — бас Рада Скалы отразился от каждого камня на острове. — Ну, корабль построили. А чем займемся теперь?
— Ну! — подтвердил Харт, бросив в воду булыжник.
Люди метались. Никто не находил себе места. По всему выходило — спокойная жизнь на Лаоке закончилась.
Ох, как манят иные миры! Особенно ее ли ты вдруг понимаешь: дорога туда может открыться. А раньше ты о таком и не мечтал. Сам не мечтал и тех, кто рассказывал о подобном, не слушал. Дедов, охочих до россказней, гнал. А то и казнил! Смертушка все равно у стариков на пороге. Вот потому об иных мирах и болтают, вводят юношей в пустые мечтания. А юношам жить и служить. Вот по этой причине седых фантазеров лучше укоротить на голову, да побыстрее. А голову на копье насадить, как предупреждение другим. Дух Копья — судия! Если что-нибудь после смерти от их паршивой душонки останется — пусть и лезет в иные миры. Ведь мертвые сраму не имут. Они для живых — не помеха.
Так думал великий, ныне правящий эмир планеты Бедгог. Владыка воинов, судья над судьями. Всю жизнь думал так. Пока вдруг не открылось иное...
Страшно стало эмиру. И вспомнил он детские сказки.
Владыкой владела бессонница. Он не спал четвертые сутки подряд.
— Дер Голгн, — бормотал он, расхаживая по двору. — Бледный раб. Бледный...
Никто не внимал беспорядочным речам, воины и даже судьи были посажены под замок. Эмир хотел остаться один. Не потому, что челядь могла увидеть его беспокойство. Это видели многие, и не раз. Он хотел обдумать случившееся. Встреча с таким откровением — не шутка. И реальность Меона — богатого, плодородного, исчерченного широкими реками мира — тоже не шутка.
Он, Раг, умеет пытать. Ему говорят только правду. И иногда остаются живыми...
Сейчас владыка— всклокоченный, с красными, будто закатное солнце, глазами, вышагивал по двору. Деревянным шагом, словно какой-то дух земли, мерзкий для глаз человека. И эмиру казалось, что звезды дрожат. Как и его руки. Сильные, мозолистые руки мужчины зрелого возраста.
«Я не дагд. Я простой человек. Что мне делать?!»
Он встал столбом, задрал голову в небо. Вызов и мольба боролись между собой в его сердце.
— Сын, попей молока...
Благообразная, ухоженная старуха засеменила к нему по двору, держа в руках деревянную чашу с кумысом.
— Матушка, отойди от меня! — бросил эмир, не оглядываясь.
Та попятилась с огорченным лицом.
Мать он не запер. Жизнь матери — это святое. Но рабыня, собственность отца, мир его праху, не властна над ним! Не властна она и над судьбой Бедгога. Над решением, которое должно принять!
Раг облизал пересохшие красные губы, вспомнив события, происшедшие за последние дни. Бледный раб, привезенный судьями, с первого взгляда показался ему не человеком. Ублюдком, рожденным от злого духа и человеческой женщины. Или, может быть, небожителя и человеческой женщины. Разницы нет. Потому что даже младенцам известно, что все это — сказки рабов, болтовня. Есть Дух Копья в небесах. Есть человек на земле. И смертному никогда не постигнуть бессмертное.
Бледный раб, несомненно, ублюдок. Но чей? Ведь ему, полновластному эмиру планеты, известны все племена и народы. Они еще издавна вступили под руку первого эмира, величайшего дагда. И потому они сейчас схожи, как дети одной матери, Черноглазы и черноволосы. А этот...
Оставалось лишь выяснить, кто он такой и откуда пришел.
Эмир ждал, пока пленник выздоравливал. Ведь тот, кто умеет пытать, вкрадчив. Он стелется между камнями, как горный гур [11] . Он расспрашивает. Но пыточных дел мастер опасен, как тот же гур. Он нападает. Вонзает клыки... А сначала — играет.
11
Горный гур — животное из семейства кошачьих, водящееся на Бедгоге.
Все это эмир обычно проделывал собственноручно, с холодной расчетливостью. Не позволяя себе насладиться пыткой. Расслабишься — упустишь самое важное.
Вначале раб бредил. И бредил он о прекрасной зеленой планете. Потом, придя в себя, раб все рассказал, ведь эмир был с ним ласков. Гуры, как известно, ластятся, перед тем как напасть. И бледный чужак проявил откровенность, допустимую лишь между кровными братьями. Это выглядело смешно. Но Раг не смеялся. Потому что чужак с трудом понимал, где находится. Путал сон с явью, несмотря на то, что шел на поправку.