Небесный летающий Китай (сборник)
Шрифт:
– Ну и в чем тут цимес? – осведомился магнат.
– Да цимес там же, где у твоих алён и филиппов, беременных от пришельца третьим разводом, – отозвался Франкенштейн. – Дело верное. Для первой полосы.
Лев покрутил башкой.
– Я многое могу, но даже я не сумею повесить это на первую полосу. В цвете.
Тот пожал плечами:
– Заретушируй. Читатели еще сильнее возбудятся.
Магнат пощелкал пальцами:
– А драма где?
– Тебе мало драмы?
Они приятельствовали давно; магнат сколотил состояние на расчленителях и бракосочетаниях
Они беседовали, не замечая присутствия Льва Анатольевича. Черниллко скромно молчал, всегда готовый генерировать идеи и ждавший, когда его пригласят.
– А нос у него скоро провалится? – задумчиво спросил издатель. – А мозги потекут? Общественность хочет интриги.
– Да ты посмотри на его нос! – Франкенштейн схватил Титова за уши и повернул к магнату лицом. – Куда ему дальше проваливаться?
– Ну так это он такой уродился. Ведь правда? – обратился магнат к экспонату.
Лев Анатольевич был вынужден кивнуть.
– Не пишите, что уродился, – вмешался Черниллко. – Оставьте читателям пространство для воображения. Читатель сам додумает интригу – не в этом ли задача литературы? И вообще искусства. Про Черный Квадрат додумали, чего и не было. А не было ничего.
Магнат с интересом посмотрел на скульптора.
– Вы еще будете мне разъяснять задачи литературы, – пробурчал он. – Хорошо, я поставлю на первую полосу.
8
Газета вышла, и загудел резонанс.
Лев Анатольевич сердито перечитывал заголовок: «Мутант-сифилитик идет с молотка».
– Почему же мутант? – возмутился он.
Черниллко восторженно аплодировал и смеялся; результат начинал превосходить его ожидания.
– Там все мутанты, особенно которые с эстрады… Не замечал? Мы их подвинули, дружище. Теперь застолбим авторские права и настрижем процентов с сувениров. Матрешки начнутся, игрушки, маечки, кепочки…
Посетителей заметно прибавилось. Очередей не было, зато приходили сплошь важные люди, хорошо знавшие, чего хотят. Газетный магнат, оприходовав сенсацию, мгновенно забыл о Льве Анатольевиче. Он относился к сенсациям, как относятся к придорожным труженицам тыла и переда. Он разрядил обойму и пошустрил себе дальше вразвалочку. Но камень – он же семя – был брошен, и круги разошлись – они же разветвились ростки, сплетаясь в плющ.
Явилось радио, столкнувшееся в дверях с телевидением. Они долго препирались, не уступая очереди.
Титову дали слово. Вернее, взяли его у него.
– Так, это все неинтересно, – нетерпеливо констатировал репортер, когда Лев Анатольевич замолчал. – Ваши рассуждения об искусстве очень содержательны, но вы берете чересчур высоко. Наша аудитория – люди простые. Расскажите, где и как сильно у вас болит.
– Оно совсем не болит, – отрезал Лев Анатольевич. Он уже
– Это плохо, – интервьюер пожевал губами. – О чем же писать?
Лев Анатольевич положил фотографию на колени.
– Болит вот здесь, – сказал он проникновенно и прижал руки к груди.
– Это хорошо. Гриша, возьми крупный план, – обратился репортер к кому-то за плечом. – Но ваше лицо ни черта не выражает. Харизма есть, но застывшая.
– Лева, поплачь, – попросил Черниллко.
Сознавая, что скульптор худого не посоветует, Лев Анатольевич скривил сухое лицо.
– Не надо крупного плана, – приказал репортер оператору.
…Счастливый Франкенштейн знакомился с медийными материалами, где выставку называли хамством, идиотизмом и развратом.
Кто-то бросил в окно кирпич, и об этом сразу же написали, приглашая к дискуссии.
– Я не художник, – застенчиво признавался Франкенштейн. – Я собиратель. Перечитайте Шопенгауэра. Наш экспонат выражает безрассудную волю, и я постарался, чтобы вы получили о ней представление. Это цветок бытия. Это вброшенность цветка в бытие, перечитайте Хайдеггера. Если это бытие вас чем-то не устраивает, это ваши проблемы. Можете не быть. Можете сдохнуть.
Державший нос по ветру газетный магнат ненадолго вернулся к покинутой теме. В его газете написали, что экспонат под названием «Без семьи» вынашивает планы переменить пол и выйти замуж за известного телеведущего, который тайно уже тоже давно изменил пол и подумывает родить экспонату двух сиамских близнецов. Генетики-консультанты обещают, что левый родится с деревянным протезом, а правый будет перемножать в уме шестизначные числа.
После этого Черниллко предложил опубликовать номер счета и собирать пожертвования. По его мнению, время настало.
Титова пригласили в политические теледебаты и еще в одно жюри, судить викторину для старшеклассников.
Вскоре галерею посетил доктор, не столь давно отказавшийся вылечить Льва Анатольевича. Доктор был деловым человеком и сделал Титову интересное предложение.
9
Доктор выглядел респектабельно и выказывал почтение, которого Лев Анатольевич при первой встрече не уловил. Доктор произвел на него впечатление жестокого весельчака, однако нынче держался серьезным и давал понять, что готов общаться на равных.
Черниллко всячески оберегал экспонат от разрушающего воздействия любопытной среды. Он подскочил со словами:
– Экспонаты трогать руками не разрешается.
Добавил:
– Отвлекать их разговорами тоже нельзя.
– Я поговорю, все равно больше никого нет, – возразил Лев Анатольевич. – Это доктор.
Скульптор подозрительно уставился на врача:
– А зачем он пришел? Мы доктора не вызывали!
– Это активный патронаж, – значительно изрек доктор. – Я не футболю больных.