Небесный летающий Китай (сборник)

Смирнов Алексей Константинович

Я тонко и вежливо улыбнулся.

– С вами, господин фрондер, желает поговорить наш лидер, начальник канцелярии, – изрек полковник. – Он хорошо наслышан о ваших подвигах и собирается познакомиться лично.

– Это очень приятно, – ответил я, натужно хихикая. – Но почему такая честь, зачем под конвоем?

– Я напомню вам один юмористический случай для аналогии, – доброжелательно оскалился полковник. – Вы никогда не слышали о мастерах, которые построили храм и которых потом ослепили?

Холод сковал мне спину, и мне стоило больших трудов сохранить на лице радостное

выражение.

Полковник простился со мной небрежным взмахом руки, после чего меня вознесли на последний этаж правительственного здания, совмещавшего в себе резиденцию главы государства и следственное управление. В просторном дубовом кабинете меня с откровенным удовлетворением во всем облике встретил правитель, генерал от слез.

– Вот вы какой, – молвил он после томительной паузы. – Мы наслышаны о ваших заслугах.

Лицо у генерала было крайнее серьезное, без тени улыбки. Скажу больше – оно было мрачное и ужасное, с волчьей тоской в глазах.

«Настоящий лидер партии плача», – подумал я. А вслух сказал комплимент:

– Приятно видеть государственного человека, который не улыбается в атмосфере всеобщего и нездорового веселья.

– Это потому что юмор у нас очень тонкий, – отозвался генерал. – Чем выше, тем тоньше. Внизу, знаете ли, покатываются со смеху плебеи, а наверху скучает изысканная аристократия. Да, я вполне удовлетворен, – подтвердил он мои впечатления, смерив меня с головы до ног внимательным взглядом. – Я рад, что успел на вас, двурушника, посмотреть. Вы слишком, слишком талантливы, – генерал покачал головой. – И вы заслужили право познакомиться с настоящими аристократами веселья, по сравнению с которыми я – так, мелкая сошка, полукровка…

Он кивнул кому-то, и я услышал, как за моей спиной медленно распахнулись двери. Послышался тяжелый топот, и аристократы веселья вошли.

Мне не хватило юмора обернуться.

Фотографии Лефшица

– Почему ты Лефшиц?

– Потому, что еврей.

– Да ну тебя. Будто я не знаю. Обычно бывает Лифшиц или Лившиц.

– Мало ли, что бывает. Левия выворачивает по-всякому.

– А может быть, это от слова «лев»? Или «левый»?

– С ошибкой, да? Впрочем, запросто. Тогда уж от «левый». Сама посмотри – что во мне львиного?

– А левого?

– Плечо. Я часто смотрю через левое плечо.

– И что там?

– Смерть.

– Веселый ты человек, не отнимешь.

Терпение Клары сгорало кораллом. Злая досада не смутила Лефшица – он словно того и ждал: удовлетворенно кивнул и продолжал идти, не сбиваясь с ноги.

– Побежали пить кофе?

– Пойдем, – пожал плечами Лефшиц.

– Нет, побежим!

Тот усмехнулся и нехотя перешел на вымученную трусцу. Ему очень нравилась Клара, и он был готов на уступки. Клара опередила Лефшица; на бегу она оглянулась и принялась энергично подманивать его, маша рукой: давай, давай, просыпайся! Вылитая Лиза Бричкина.

Она жалела, что приняла пари. Девчонки твердили, что ей ни за что не удастся расшевелить снулого Лефшица, недурного лицом,

но муторного в общении увальня, неживого, мешковатого, рыбообразного. Зато Клара слыла бой-бабой; она заявила, что Лефшиц, стоит ей за него взяться, побежит, как в кино: по васильковому лугу, с хохотом, к речке, вздымая брызги, размахивая венком. Они возьмутся за руки, они будут мчаться, подобные воплощенной юности, лубочной и голубочной.

Они укроются под единым зонтиком, они приютятся в подъезде.

Она, осторожно орудуя ногтем, зашифрует ему на груди свои секретные имена.

То, что вместо василькового луга вышел февральский проспект, не остановило Клару. Обстоятельства суть гончарная глина, но сам Лефшиц покуда был ей не по зубам. Умный и скучный, до тошноты податливый, заинтересованный в Кларе – это ее не радовало, потому что спор затевался не о формальном результате. Вопреки клариным стараниям, Лефшиц оставался овцой, ведомой на случку, и Кларе казалось, что если бы случка сменилась закланием, он бы не особенно возражал. А всякое дыхание рот в рот, не приводящее к оживлению, есть поцелуй, нанесенный трупу.

Они вошли в просторное кафе. Клара чуть запыхалась, Лефшиц вышагивал степенно. Он пригнул голову и настороженно посматривал по сторонам.

«Подпоить его, что ли», – подумала Клара. Тут ей в глаза бросился фотографический автомат: моментальная съемка.

– Бежим фотографироваться! – она вскочила со стула, на который только что успела присесть, и потянула Лефшица за рукав.

– Зачем это? – голос Лефшица зазвенел.

– Да бежим же скорее, что ты за тюлень такой! – Клара решила, что ей почудилось, и тембр голоса у Лефшица не изменился.

– Я не хочу фотографироваться!

– А я хочу! И попробуй только не улыбнуться!

Она развела шторки, плюхнулась на круглое сиденье и втащила следом упиравшегося Лефшица. Тот не удержался и грузно плюхнулся ей на колени; «Так еще лучше», – обрадовалась Клара. Она притиснула Лефшица, свободной рукой опустила монеты в прорезь.

– Смотри, сейчас птичка вылетит! Чииииииз!…

Лефшиц сдался и нехотя улыбнулся. Клара округлила глаза и высунула язык.

– Ээээ! – крикнула она, одновременно дергая наколенного седока за ухо. Лефшиц скривился и был заснят. – Уууу! – продолжила Клара и состроила Лефшицу рожки. – Ага! – молвила она многозначительно; быстрым движением задрала подол и выпростала ногу, затянутую в сетчатый чулок. Нога пролегла под носом Лефшица. Клара протяжно вздохнула и смежила веки.

– Зануда, – сказала она Лефшицу перед выходом. – Не вижу инициативы.

Она подхватила снимки, и тот протянул руку:

– Дай-ка сюда.

Клара с неудовольствием наблюдала, как Лефшиц лезет во внутренний карман, вынимает очки, цепляет их на вострый, но милый носик. Фотографии получились приличные: глупые, смешные рожи, почти счастливые. У Клары выбилась пышная прядь, недоуменные брови вскинулись, щеки надулись. Набухшие губы рогатого Лефшица, с трудом преодолевая собственный вес, чуть скривились в мудрой ухмылке; глазки, похожие на оливковые опята, источали беспричинную печаль.