Небесный летающий Китай (сборник)
Шрифт:
– Инициатива готова, – неожиданно молвил Лефшиц. – Мы идем ко мне. Там будет и кофе, и все, что пожелаешь. Устраивает?
Могло показаться, что ему не терпится убраться из кофейного зала, от людей.
– Устраивает, – она многообещающе улыбнулась.
– Бегом побежим, – уточнил Лефшиц без тени улыбки, так что Кларе пришлось догадаться о шутке. И ее собственный напускной задор испарился.
– Не надо было фотографироваться, – непонятно пробормотал Лефшиц, покосившись на снимки, которые она все еще держала в руке. Клара сунула их в карман.
– Почему – не надо?
Он придержал
– Потому что создается повод.
– Повод – к чему?…
– Я тебе потом объясню. Пойдем, здесь рядом.
И опять раздражение, которое Клара сдерживала вот уже больше часа – именно столько времени продолжалось это тягостное свидание – настойчиво запросилось наружу: в основном, из-за последнего уточнения: «здесь рядом», как будто Клара не знала, где проживает Лефшиц, и сам он прекрасно знал, что она знает, но все-таки поставил дополнительный штрих, подстраховался неведомо на какой случай, лишний раз утвердился на прочной почве двумя ногами, жалея, что нету третьей.
Клара поправила прическу, вздохнула, взяла Лефшица под руку. Сам он даже шутя не додумался оттопырить галантный локоть, похожий на сдобный крендель.
– Чем же мы у тебя займемся? – осведомилась Клара с несколько пресыщенной игривостью. – Кроме кофе? Будем рассматривать семейные альбомы?
Вот так ему, грубее, оскорбительнее. Если она проиграет, наплевать, она открыла вдруг, что уже смирилась с этой возможностью. Спорили на шампанское – ну и чудесно. Купит пару бутылок, отдаст девчонкам. «Все равно вместе разопьем. А героя-любовника раскатаю в блин. Из гриба выйдет камбала».
– Будем, кстати сказать, – кивнул Лефшиц.
«Кстати сказать, – повторила про себя Клара. – Как это правильно, литературно. Можно ведь было обойтись одним „кстати“, но мы себе такого не позволяем, мы аккуратно добавляем „сказать“».
– Ты мне заранее водки налей, – попросила она. – Стакан.
– Хоть два, – сказал Лефшиц.
Клара недоверчиво покосилась на него. В голосе Лефшица лязгнуло железо. Неужели все-таки расшевелила? И чем? Но он почему-то недоволен. «Динамо, – подумала Клара. – Он боится динамы».
– Мои альбомы покажутся тебе необычными, – предупредил Лефшиц. – Но ты их посмотришь. Теперь тебе от этого не отвертеться.
– А что такого случилось?
– Я потом объясню.
– Может быть, лучше сразу? Чтобы не мучиться?
– Не мучиться? – Лефшиц горько усмехнулся. – Да, можно попробовать обойтись без мучений. Но для этого ты должна кое-что сделать.
Они свернули за угол, и дом Лефшица стал приближаться, слегка покачиваясь в такт шагам. Глухая стена, обращенная к ним, была чуть подрумянена розовой акварелью, но краска облупилась, и румянец обернулся болезненным шелушением.
– Например? Сгораю от любопытства.
– Например? Ну… для начала – порвать фотографии.
– Вот эти? – изумилась Клара, машинально дотрагиваясь до кармана.
– Эти самые.
– И не подумаю, – отрезала она, хотя ей было не жалко снимков.
– Тогда мы будем смотреть альбомы.
Она поджала губы:
– Как хочешь.
– И ты поймешь кое-что. Потому что стала мне дорога.
– С какой это вдруг радости? – спросила Клара. – Чем это я заслужила такое счастье?
– Счастье
Они уже пришли, шагнули в сырой подъезд; Лефшиц бросился отомкнуть тяжелую железную дверь в стене: лифт.
– Пешком не пробежаться? – издевательски пискнула Клара.
– Можно, но я люблю на лифте. Когда поднимаешься, в нем что-то щелкает, между этажами. Как будто отсчитывает этапы. Проехали первый – стук – назад не вернуться. Проехали второй – стук – на первый не попадешь.
– А как же кнопка «стоп»?
– Ну, это будет нечестно. В жизни таких кнопок не бывает. Разве что у фотоаппарата.
Войдя в прихожую, Лефшиц сразу же втолкнул Клару в жилую комнату; дальше он повел себя неожиданно, как ей с ее спорщицами не снилось во сне: вместо обещанной водки, не поминая даже фотографии, звучавшие в его речах подозрительно часто, он навалился на Клару, меняя в ней прежнее представление о его мнимой бесхребетности. Обнажившись и оставшись без очков, он вдруг разбух и стал похож на белого кита, еще молодого, но пятиметрового в перспективе. Левиафан, по-детски вскрикивая, придавил Клару к родовой оттоманке. Веки маленьких подслеповатых глазок Лефшица сомкнулись; Клара уперлась ему в мясистые бока, пытаясь столкнуть, но тот не поддался, руля тугим хребтом, пока не докончил начатого. Клара лежала и боялась посмотреть: какой он, Лефшиц? Она приоткрыла левый глаз и увидела, что Лефшиц уже нашел очки и заворачивается в плотную простыню.
Вокруг царила корабельная кунсткамера: прадед Лефшица, отставной офицер флота, обставил гнездо на собственный вкус. Круглились штурвалы, похожие на плоские рогатые мины; стены были покрыты огромными картами морей и океанов, которые – моря, океаны и карты – расползались от ветхости и были аккуратно проклеены скотчем. В мутных шкафах золотились книги; пыльные кипы атласов улеглись штабелями; почтенные чучела скалились и целились остриями шипов; не сосчитать было кораллов, крабов, раковин, морских ежей и звезд. В умерших кожаных чреслах обвисли военные бинокли; подзорные трубы, установленные на специальные подставки, целились в глобусы древние и поновее. Поблескивали кинжалы и кортики; за неимением вод повсюду плавала пухлая пыль, непотревоженная светом от плотно зашторенных окон.
Взгляд Клары упал на недавний снимок, который вывалился и валялся на ковре, полуприкрытый брючиной.
Смех, выжимавшийся снимком, сходил на нет.
– Сейчас будет водка, – Лефшиц нагнулся и поцеловал Клару в лоб.
– А что – и альбомы будут?
– Обязательно, – Лефшиц развел руками, и простыня его тоже разошлась. – Теперь без них нельзя, теперь я обязан тобой дорожить, потому что ты у меня в памяти.
Клара почему-то решила, что Лефшиц принесет ей мокрые снимки мокрых трупов, разрезанных и растерзанных; что за его китовой сонливостью скрывается серийное чудовище. И плещет обоюдоострым хвостом, величиной с вертолетный пропеллер.