Небесный охотник
Шрифт:
Надира не обратила на неё внимания.
— А мать мальчика?
— Спирглас сказал, что она умерла.
— Пиратская жена недолго прожила, — пробормотала мисс Симпкинс. Она рассмеялась своей рифме и закашлялась.
— Марджори, — сказала Кейт, — у вас очень нехороший кашель. Пожалуй, вам лучше лечь и поспать, долго-долго.
— Знаете, я очень устала. Эта нехватка воздуха…
— Идите же. Обещаю не будить вас, когда вернусь.
— Очень хорошо. Не слишком засиживайтесь.
Мы все смотрели, как мисс Симпкинс выходит из салона.
— Отлично проделано, —
— Нет, она и вправду просто шедевр, верно? — отозвалась Кейт. — Когда-нибудь мадам Тюссо выставит её восковую фигуру у себя.
— В Комнате Ужасов, — добавил я.
Кейт рассмеялась, и я улыбнулся ей, чувствуя, как же мне недоставало её. Она тоже начала было улыбаться в ответ, но потом глаза её сделались холодными, и внезапно возникшая между нами связь порвалась, точно паутинка.
Мы ещё немного поболтали втроем, но я видел, что всем нам не по себе друг с другом. Я почувствовал, что «Сага» поворачивает, это Хэл менял курс, чтобы сбить со следа погоню. Вскоре после этого мы все начали зевать и говорить, что пора спать.
Мы стали разбредаться по каютам, и на несколько мгновений мы с Кейт оказались в коридоре вдвоем. Я хотел кое-что выяснить. Она так холодна со мной. Может быть, ей не понравилось, что Надира подсела ко мне за обедом, а может — внутри у меня всё сжалось, — она видела, как мы целовались в «вороньем гнезде». Я хотел попросить прощения, но не осмеливался заговорить об этом, потому что вдруг она не видела и я открою ящик Пандоры.
— Ты сердишься на меня? — спросил я.
— О боже, с чего бы мне на тебя сердиться? — ответила она, странно глядя на меня.
Она была само изумление, и я решил, что она не может знать про поцелуй. Кейт не стала бы лгать, она ведь такая прямая. Казалось, я должен был вздохнуть с облегчением, но ощутил лишь острое разочарование. Она не сердится на меня. Её поведение может иметь лишь одно объяснение.
Мы стояли в коридоре, глядя друг на друга. Мне хотелось тут же спросить, предпочитает ли она Хэла мне. Но я не стал. Я не буду выпрашивать её утешения, словно уличный мальчишка — монетки у хорошенькой богатой леди.
— А мне, — сказал я, — показалось, что сердишься немножко.
— Вовсе нет, — ответила она.
— Совсем не сердишься? Совсем-совсем?
— Ни капельки.
— Правда?
Она одарила меня любезнейшей из улыбок.
— Я устала. Спокойной ночи.
— Что же, спокойной ночи.
Войдя в каюту, я ополоснул лицо из умывальника. В жизни не припомню такого дурацкого разговора. Я взглянул на себя в небольшое зеркало, размышляя, когда же я увижу в нем мужчину.
Внезапно весь свет разом погас, и я понял, что Хэл набросил покрывало тьмы на «Сагарматху». Сейчас, под покровом ночи, он разломает передатчик. Наши преследователи перестанут слышать наводящие сигналы и останутся ни с чем, если не считать нашего ложного следа.
Несколькими минутами позже, устраиваясь под одеялом, я услышал, как меняется и нарастает гул шести мощных двигателей корабля. «Сагарматха» заложил крутой вираж. Хэл вернул
Хотел бы я знать свой собственный верный курс.
На следующеё утро Хэл выставил дополнительных наблюдателей. Он не хотел, чтобы оставался хоть какой-нибудь шанс проскочить мимо «Гипериона» теперь, когда мы приближались к намеченному месту встречи. Сам Хэл и Дорье в командной рубке вглядывались в небо прямо по курсу. Ками, который опять мог ходить, хоть и медленно, расположился у правой стены рубки; я стоял слева. Лучшей погоды нельзя было и желать. Сквозь ясное небо с высоты двадцать тысяч футов были видны белые берега Антарктиды.
Я с облегчением убедился в том, что нигде не заметно никаких следов корабля Рэта. По-видимому, план Хэла сработал и наши преследователи теперь уже на сотни миль отклонились от верного курса.
Но и никаких следов «Гипериона» не было тоже.
С каждой проходящей минутой напряжение всё туже стягивало командную рубку своими кольцами. Хэл всё чаще и чаще хватал переговорную трубу и требовал доклада Анг Джета, сидевшего в «вороньем гнезде».
— Ни впереди, ни позади — ничего, — снова и снова приходил один и тот же ответ.
Спустя два часа после того, как мы проскочили намеченное место, Хэл обернулся ко мне и сказал:
— Круз, эти координаты, что вы назвали, вы уверены в них?
— Я бы не забыл эти цифры.
— Однако в учебе у вас проблемы с цифрами, а?
— Это совсем другое, — негодующе бросил я.
— Где же тогда этот чертов корабль?
Хэл уперся в меня неприятно долгим взглядом, но я выдержал его, отказываясь признавать себя неправым.
— Мои вычисления могут оказаться неверными, — тихо сказал Дорье.
— Дорье, вы никогда в жизни не ошибались, — возразил Хэл.
— Я хочу проверить снова. Пока держите прежний курс.
Дорье ушел в штурманскую рубку, и я услышал шорох его удивительных карт, вынимаемых из ящиков и раскладываемых на столе.
— Кто-то мог опередить нас, — заметил от штурвала Янгбу.
Слейтер хмыкнул:
— Во всём мире всего несколько кораблей, способных летать на такой высоте. Перед вылетом я проверил, где находятся остальные высотники. Все они в дальних рейсах. Они не могут сейчас охотиться за «Гиперионом».
Я взглянул на Хэла:
— Вы, кажется, говорили, что ваш корабль — единственный, который может работать на таких высотах.
— Небольшое преувеличение. Таких несколько.
— И сколько?
— Возможно, с дюжину. А может, больше. Но ведь они не знают координат, верно? Этих ваших фантастически точных координат.
Хэл продержал нас на посту много позже полудня. Когда наконец из штурманской появился Дорье, все мы выжидающе повернулись к нему.
— Я не до конца учел нашу близость к Антарктиде, — сказал он. — Холодный воздух здесь скатывается с гор, словно лавина. Ни один корабль без двигателей не способен пробиться сквозь эти встречные ветры. «Гиперион» должен был изменить курс. Поворачиваем на ост-норд-ост. Мы всё равно найдем его.