Небо и земля
Шрифт:
— У Хоботова гости были сегодня, только что ушли, — сообщил молодой паренек с бледным исхудалым лицом, с глубоко запавшими, как после тяжелой болезни, глазами.
— Теперь мы к нему в гости придем, — сказал Сидорчук.
Рабочий день на заводе уже кончился, кроме завкомщиков на дежурных по мастерским, никого в цехах не оставалось.
— Может, и нам вместе с вами к Хоботову пойти? — спросил кто-то из завкомщиков.
Сидорчук вопросительно посмотрел на Быкова.
— По-моему, всем вместе идти не стоит, — сказал Быков, — получится у нас тогда что-то вроде
— Правильно решено, — сказал пожилой механик, — но уж мы сегодня не разойдемся — вас ждать будем. Интересно узнать, чем ваш разговор закончится.
— Он только одним может закончиться…
— Нет, уж как там ни решайте, а мы будем ждать, хоть бы даже и ночевать тут пришлось.
— Воля ваша, — весело проговорил Сидорчук.
Заводской двор был плохо освещен, только один косой фонарик «летучая мышь» висел у входа в контору. Дверь была открыта, по узким ступенькам поднялись во второй этаж. В темной комнате горела керосиновая коптилка, и лысый старик с отвисшими губами и острым, внимательным взглядом, похожий на камердинеров давних времен, какими их изображают на провинциальной сцене, поднялся навстречу.
— Вы к кому? — спросил он визгливым, срывающимся голосом.
— Нам к хозяину нужно, — басовито сказал Сидорчук; казалось, вот-вот погаснет пламя коптилки от звука этого могучего голоса.
— Он отдыхает…
— А вы ему скажите, что по срочному делу пришли. Может быть, и примет, — насмешливо пробасил Сидорчук.
Старик готов был препираться дальше, но из-за двери послышался негромкий голос Хоботова:
— Ладно, раз уж пришли, — пусть проходят…
Сидорчук первым вошел в комнату, следом за ним Быков.
Увидев летчика, Хоботов недоуменно воскликнул:
— Какими судьбами? Вот уж, воистину, поздний гость… По какому делу?
— Он объяснит, по какому делу, — сказал Быков, указывая рукой на Сидорчука.
Слесарь придвинул стул к креслу, в котором сидел Хоботов, и при свете керосиновой лампы начал читать переданный ему Григорьевым приказ о приеме от заводской администрации авиационного завода со всем находящимся в нем оборудованием, материальной частью самолетов, с наличностью денежных документов и ценных бумаг.
Хоботов слушал внимательно, потом подошел к окну, приложил лоб к отпотевшему стеклу и долго смотрел в тьму насторожившейся, тревожной ночи. За это время Быков успел осмотреть комнату, в которой провел Хоботов последние недели своего хозяйничанья на заводе. Должно быть, он и сам не собирался долго задерживаться здесь, — комната казалась временным полустанком, короткой остановкой перед новыми странствиями. Несколько новеньких чемоданов, старательно перевязанных толстыми веревками, тюки, два саквояжа на медных тускло блестевших при свете лампы замках — все это, видать, было запаковано и замкнуто заранее.
— Что ж, — сказал Хоботов, отходя
— В хорошем хозяйстве и веревочка пригодится, — усмехнулся Сидорчук. — Конечно, заводом вашим хвастать особенно не приходится, — делалось на скорую руку, лишь бы побольше из рабочих выжать пота да покруглее цифры вывести к концу операционного года… Да и много ли самолетов выпускали русские заводы до революции? Двадцать — тридцать штук в месяц от силы. А у Советской власти — размах другой. Мы с маленького начнем, а потом такое кадило раздуем, что вам и не снилось. Лучшие в мире самолеты будем на Руси выпускать…
Хоботов больше не мог выговорить ни слова, словно стал глухонемым, он объяснялся жестами и только на последний вопрос Сидорчука, спросившего, когда собирается бывший хозяин выехать отсюда, ответил:
— Завтра вечером.
Не попрощавшись, вышли Быков и Сидорчук из кабинета. Старый слуга Хоботова проводил их злым, ненавидящим взглядом и громко хлопнул дверью.
— Пожалуй, домой ночевать не пойду, — сказал Быков, — тут останусь, а уж завтра поутру займемся делами…
— Вы меня, пожалуйста, проводите, — пробасил Сидорчук, взяв летчика за руку. — Ничего ровнешенько не вижу, куриная слепота у меня…
— Противная болезнь.
— Очень неприятная, — отозвался Сидорчук, осторожно переступая через наваленные у самого входа в мастерскую бревна. — От недоедания: сами знаете, какое сейчас питание… — Он помолчал и, входя в мастерскую, сказал: — А с завода нам обоим нельзя уходить, будем тут ночевать…
Завкомщики не очень были удовлетворены рассказом Сидорчука — ничего интересного не мог он поведать о своей встрече с хозяином, — и разошлись сразу по домам, пообещав часу в седьмом прийти на завод, чтобы с самой ранней поры уже быть на месте.
Быков и Сидорчук спали на скамейках, не раздеваясь. Часу в четвертом утра, когда сизые тени еще застилали окна, их разбудил тот самый молодой паренек, который рассказывал вчера о гостях, посещавших Хоботова.
— Что случилось? — взволнованно спросил Сидорчук, чувствуя, что неспроста их так рано будят.
— С Крестовского острова дружок прибежал, — там, говорят, непорядок.
Паренек, прибежавший с Крестовского, исподлобья поглядывая на Быкова, начал взволнованно рассказывать о необычайных приключениях нынешней ночи.
Во время войны на Крестовском аэродроме заводские сдатчики ежедневно испытывали летающие лодки. Там было небольшое здание, где хранился бензин; на охране здания стояла пожилая женщина, тетя Груша. По ночам она с ружьем дежурила у дома, иногда помогал ей муж-инвалид. На аэродроме стоял маленький деревянный домик с верандой и разбитым возле веранды цветником. Здесь была вышка для наблюдения, здесь же в конце дня можно было и перекусить. При домике жила женщина, готовившая незатейливую еду и прибиравшая низкие чистенькие комнаты.