Небо и земля
Шрифт:
— Мы не нуждаемся больше в показаниях Здобнова, — тихо ответил Быков. — В протоколе допроса и записях Васильева рассказано о том, как геройски погиб верный присяге наш Глебушка.
И, не в силах сдержать слезы, он положил голову на грязный заваленный бумагами стол.
Глава тринадцатая
С того тихого осеннего вечера, когда летчики впервые познакомились с Полевым, прошло всего десять дней, а многое уже успело измениться на фронте, и по тому пути, где недавно проходил на рысях
Полевой уверял летчиков, что хитроумный план Тентенникова немало помог красному командованию, и намекал даже, что за этот подвиг и его самого и летчиков наградят новым революционным орденом, который учрежден Центральным Исполнительным Комитетом. Скоро отряд получит новое назначение, может быть, вместе с ним опять пошлют Быкова и Тентенникова.
— А пока суд да дело, посидим тут немного, поскучаем вместях! — сказал однажды Полевой. — Хлеб да соль у нас есть, чем не житье?
— Без дела скучно сидеть, — ответил Тентенников. — У меня, знаешь, характер какой? Чтобы руки чем-нибудь заняты были. Если делать нечего, я тогда с горя все, что под руку подвернется, разбирать начинаю: часы, велосипед, мотор. Ну и, конечно, порой их гублю, а как только до настоящего дела дойдет — тотчас механизмы бросаю.
После удачи рискованного и трудного дела Быков всегда придумывал себе новые задания. В давнее время в такую пору он любил пешие прогулки, а теперь просто лежал на кровати, листал старые иллюстрированные журналы и курил без конца папиросу за папиросой, до тех пор, пока не начинало клонить ко сну. Но и спалось в такую пору плохо. Однажды он вдруг сказал Тентенникову, желая вызвать приятеля на спор:
— А душа-то все-таки есть!
Лицо Тентенникова расплылось в доброй недоумевающей улыбке:
— Может, и есть, да мне, по правде говоря, без надобности: не болит…
Спор не затевался сейчас… и чем несбыточней были чудеса, описываемые в журнале, тем больше злился Быков. В такие минуты Тентенников хитро щурился и громко спрашивал:
— Чья затея была с аэродромом?
— Твоя.
— Смело придумал?
— Смелей того невозможно.
— Что теперь делать надобно?
— Надобно думать, что еще какая-нибудь мысль в твою умную голову западет.
— Вот я и думаю.
И он сидел за столом, неподвижный, как каменный Будда, подняв, как говорил Быков, «очи горе», и раздумывал, как следует изменить нынешнюю спокойную жизнь.
— Пойдем самолеты трофейные посмотрим! — предлагал он Быкову.
Быков швырял в угол журналы, надевал фуражку и шел на аэродром.
Трофейные самолеты отливали новенькой краской и были нарядны. Без приказа командования летчики не решались летать на них. Покачав головой, Тентенников вел Быкова к реке и предлагал искупаться, хотя в эти холодные дни каждый купальщик рисковал схватить воспаление легких.
—
— Ну, уж с Волгою Неве не сравняться. Я — волгарь и Волгу ни на какую реку не променяю. — Тентенников вздохнул и негромко спросил: — Что же нам все-таки делать?
— Ума не приложу.
— Давай отпросимся у Полевого на несколько дней и поедем к Николаю. Оттуда махнем к Лене, с собой захватим её — и в новую дорогу.
— Здорово придумано! — обрадовался Быков. — Нет, воистину у тебя, Кузьма, смекалки много. Как же я сам не догадался?
— Где уж тебе! — самодовольно пробасил Тентенников.
Полевой удивился, заметив, что у летчиков недавней хандры и следа нет.
— Неужто знаете? — спросил он.
— Как не знать, — ответил Тентенников, — я такое придумал…
— Я о телеграмме говорю…
Летчики переглянулись.
— Так вот, ребята, пришла пора расставанья!
— Кто тебе сказал? — недоумевая, спросил Быков.
— Телеграмма от товарища Григорьева: требует вас обоих…
— А ну, пляши! — крикнул Тентенников и, грохоча тяжелыми каблуками, прошелся по комнате два раза вприсядку.
— Жаль расставаться с вами, особенно с Кузьмой Васильевичем — у него характер легкий, — сказал Полевой и, подумав, добавил: — когда он не спит. Ну, да что уж тут, прощайте, ребята! Ввек вас не забуду…
Рано поутру они приехали в штаб. Николай в тот день был очень занят, принял их только на несколько минут и сразу объяснил, что Быкова посылает в срочную командировку в Москву, Тентенникову дает пятидневный отпуск, а потом обоим надо собираться в дальнюю дорогу.
Летчики вышли на улицу. Был дождливый день, деревья дымились вдалеке, и сапоги хлюпали по осенним лужам.
— Как же быть теперь? — спросил Быков. — Уеду в Москву и о Лене ничего не узнаю…
— Ты не грусти… Я к ней поеду, а в Москву дам тебе до востребования телеграмму.
В тот же день Тентенников поехал в отряд.
Лену он нашел в постели. Когда Тентенников приехал, она бредила и громко звала то его, то Быкова, то Глеба. У кровати сидел пожилой мужчина в пенсне и, озабоченно покачивая головой, вычерчивал кривую температуры. Увидев Тентенникова, он встрепенулся и сразу, скрестив на груди руки, пошел навстречу летчику.
— Вы муж Быковой, летчик? — спросил он, с опаской глядя на могучую, крепко сколоченную фигуру Тентенникова.
— Я его товарищ. Вернее сказать, лучший его друг. А вы кто такой будете? Доктор или фельдшер?
— Пленник, не больше и не меньше, — беспокойно оглядываясь, ответил мужчина в пенсне.
— Не понимаю вас.
— Что же тут непонятного? — обиженно ответил человек, назвавший себя пленником. — Меня этот несовершеннолетний дикарь в плен забрал.
Тентенников посмотрел в угол и сразу увидел Ваню, сидевшего на сеннике.