Небо на плечах
Шрифт:
Посольства и дипмиссии стали моей отдельной головной болью. Слава богу, хоть большинство успело выехать из столицы на свадьбу заранее, вместе с двором. Но и тех, кто остался, мне за глаза хватало — далеко не все их сотрудники владели русским языком, а объясняться с ними как-то приходилось. Теперь вот с китайцами пообщаться придется, и идти явно самому надо, иначе мои подчиненные могут дров наломать.
— Я вам тоже подброшу информации к размышлению, — вмешался Олег, видя, что Гольдштейн собирается уходить. — Собрали первую статистику: большая часть заболевших — в северной или северо-западной части города. Окраины
— Обязательно посмотрю, — и, попрощавшись, ученый покинул мой кабинет.
— А как же наши? — спросил я Олега, вспомнив об устроенном дома лазарете. База стояла на южной окраине, а лежала сейчас, как я знал, почти четверть общего состава «Кистеня».
— Многие как раз из центра приехали, — пояснил он. — И я не говорю, что не заражаются совсем, но на первом отстойнике около порта заболеваемость намного выше.
— Надо будет Окунева насчет ветрянки просветить, пусть ребят по этому признаку распределяет. Надо же, детская болезнь, а какую дрянь из нее слепить можно! Значит, говоришь, на севере эту «смерть» выпустили… — Я подошел к уже порядком потрепанной карте города.
— Мне от тебя нужен приказ о начале эвакуации людей из северной части. Я к тебе с ним и шел, когда Гольдштейн перехватил.
— Где будем размещать? — спросил я, ставя автограф.
— Разберемся, поспи хоть час, на тебя смотреть больно. Третьи же сутки на ногах!
— На том свете отдохнем. Мне еще этого Хун Хунли приглашать, не матросов же в посольство отправлять!
В посольстве Китая нас никто не ждал, и это настораживало — когда сказал, куда направляюсь, мне все уши успели прожужжать протоколом и этикетом. Миновали закрытые, но никем не охраняемые ворота, зашли внутрь особняка. В нос пахнуло жуткой смесью винных паров, благовоний и чего-то явно наркотического, а в глубине здания раздавалось подобие музыки, живо напомнившее достопамятный концерт сестричек. У них тут что, пир во время чумы?
Оказалось — да. Пройдя на звук, мы нашли просторный зал, дальняя часть которого терялась за стеной плотного дыма. В центре на коврах возлежало четверо почти в хлам пьяных и одурманенных мужчин, которые тянули пары из раскочегаренных кальянов, а перед ними мельтешило несколько скудно одетых девушек, услаждавших затуманенные взоры танцами и музицированием. Девушки тоже явно были под кайфом. Услышав недвусмысленные стоны, обнаружил ложе, где полуголая парочка вяло занималась… понятно чем.
— Кто из вас Хун Хунли?
Один из лежащих сделал слабый взмах вглубь особняка. За неимением другого ответа пошел туда, куда послали.
Ученый был более оригинален: развалившись на самом ярком диване, что я видел в жизни, он вдыхал благовония из разожженной курильницы и слушал стихи, декламируемые юной девой без единой ниточки одежды.
Вслушавшись, узнал автора — Ли Во. Давний совет Осининой — учить китайский я запомнил и помимо постоянной разговорной практики с Ли и Ваном нанял себе еще и учителя, который был ярым фанатом этого великого китайского поэта. Репетитор считал, что только через стихи можно понять язык, и заставлял меня заучивать их наизусть. Знал бы он, в каких обстоятельствах можно
Я накинул на чтицу валявшееся на полу покрывало и легким движением выставил из комнаты.
— Хаос уже настал. Пора прибавить порядка. Вы могли бы помочь. — Никак не ожидал, что придется обходиться без переводчика, а в своем произношении сомневался, поэтому старался говорить короткими предложениями.
— Увы, мой друг, люди всегда умирают, среди нас нет бессмертных. Я уже болен и скоро уйду к моей драгоценной Джиао!
— Н-да! — Конструктивного диалога у нас что-то не получалось, поэтому я бесцеремонно приступил к осмотру.
А проведя его — выругался. Не было у него Fugiens Mortem, а была начальная стадия пневмонии, которая лечилась если не на раз-два, то где-то близко. Для меня, по крайней мере.
Откуда-то сбоку выползли два укуренных охранника и попытались мне помешать. Указал на них своим сопровождающим и больше уже ни на что не отвлекался — раз этот китаец был первым в списке Гольдштейна, значит, он действительно ценный специалист-вирусолог.
Придя в себя, Хун Хунли оказался вполне нормальным человеком. Правда, только после того, как мне на моем корявом китайском удалось его убедить, что я не его предсмертный бред, а сам он в ближайшее время не умрет.
— У вас всегда так весело? — спросил я его, проходя обратно через общий зал.
— Страх делает нас слабыми, — отозвался ученый.
Отконвоировав и представив китайца Гольдштейну, озадачился — как они будут общаться? К счастью, Хунли неплохо знал французский — и на фига я язык ломал, объясняясь с ним? Так что языковой барьер не стал помехой, и вскоре они уже резво грассировали о своем, забыв обо мне. Лишь бы с пользой!
Пушка отстрелялась ровно в полдень, напоминая о несгибаемости Питера. И вместе со звуком выстрела ко мне в кабинет ворвался Олег с одним из порученцев.
— Ваше превосходительство, на юге собралась толпа, движется к центру!
— Много?
— Навскидку — несколько десятков тысяч, — вместо испуганного рядового ответил Земеля.
— Собирай оставшихся гвардейцев и сам облачайся, — приказал я ему. — К арсеналу их подпускать нельзя!
— В своих стрелять?..
Я сосчитал до десяти, добавляя энергии в свой «шарм». Мой штаб не знал, что их спокойствие и работоспособность во многом зиждились на моей искусственно раздутой ауре. Иначе было нельзя — когда я начинал, на многих лицах читалось уныние и отчаяние. «Шарм» стал моей палочкой-выручалочкой и проклятием. Ведь теперь я не имел права даже на минуту бессилия, одним своим присутствием внушая уверенность и надежду окружающим. Павел Потемкин, мой отец, определенно был не лучшим человеком, но за его невольные уроки я сейчас испытывал к нему самую глубочайшую благодарность.
— Понадобится — будешь!
Пилот, повинуясь моей воле, сухо кивнул. Он был счастливчиком и не знал ту историю, что проходил в школе я-Георгий. Даже просто отчаявшаяся толпа была опасной, а уж вооруженная! Меньше всего я хотел бы пережить то, о чем читал лишь на страницах книг. Тем более что в наших обстоятельствах бунт был обречен на провал — идущий рука об руку с эпидемией, он будет рано или поздно подавлен.
— Какие лозунги у толпы? — обратился я к дрожавшему как осиновый лист посыльному.