Небо над дорогой

Иевлев Павел Сергеевич

— Она даёт надежду.

— Им? — я махнул рукой в сторону табора.

— А им не нужно?

— Что им нужно, так это поменьше разевать рот на чужое имущество.

— Расскажите про Искупителя! — вдруг пискнула Настя.

Не замечал за ней раньше стремления встревать в чужие разговоры. С чего это её разобрало? Вот заведёт он сейчас ликбез на пару часов, и что?

— Это просто старая история, девочка, — не оправдал моих опасений священник, — не в ней суть.

— О чём она?

— О том, что, когда Мультиверсум начинает

гибнуть, рассыпаясь, как выпущенная из рук колода карт, то в нём непременно рождается Искупитель. Тот, кто примет в себя его суть и переплавит её в новое бытие для всех. Рождённый от дочерей трёх народов, он будет обладать достаточной полнотой восприятия, чтобы Вместить Мультиверсум во всей его совокупности и стать его Новым Носителем. Там ещё много заглавных букв, это я вкратце.

— Один от трёх родится? — удивился я. — Ну, тут даже непорочное зачатие отдыхает как концепция.

— Это легенда, — мягко ответил Олег, — кто знает, как исказилась она за тысячелетия устной традиции? Кроме того, поверь, я видел уже много удивительных вещей.

— Когда он должен родиться? — не отставала Настя.

— Многие считают, что вот-вот. Некоторые — что уже. Мультиверсум трясёт, срезы коллапсируют один за другим, это пугает. Цыганские глойти уверены, что он грядёт.

— Где его искать?

— Девочка, — удивился Олег, — никто не знает. Некоторые вообще считают, что это собирательный образ, аллегория единения людей перед лицом опасности. Мультиверсум не спасёт никто, кроме нас самих.

Настя неожиданно резко встала и, не попрощавшись, ушла в башню. Эка её таращит-то. Эли, вздрогнув, прижалась к моей ноге. Тревога нарастала, а я так и не понял, чего она боится.

— Знаете, — сказал я, — доводилось мне видеть людей перед лицом опасности. Так вот, чёрта с два они единялись. Кто дрался, кто прятался, кто счёты сводил, кто мародёрствовал под шумок… Оставались людьми, в общем. Существами злобными, но забавными.

— По-всякому бывает, — не стал спорить Олег, — но я пришёл поговорить о маяке.

— Да кто бы сомневался, — вздохнул я.

— Я расскажу вам кое-что. Этот маяк — второй рабочий на весь обитаемый Мультиверсум. Возможно где-то есть ещё, но никто не знает, как их искать. Первый — в Чёрном Городе. В нём храм Церкви Искупителя. Рядом — приют для странников, обменный рынок, место помощи и ночлега, но главное — храм. Три раза в сутки служители включают маяк, и все идущие по Дороге могут сориентироваться. В остальное время там заряжают зоры, чтобы Люди Дороги могли идти дальше. Зоры, или как их ещё называют, акки, заряжает и Коммуна, но у них только зарядная станция. Маяк не работает. Да и цены их не для бродяг…

— Я вижу, к чему ты ведёшь, — мрачно сказал я, — к переделу зарядного рынка за счёт моей недвижимости.

— Дослушай, пожалуйста. Маяк Чёрного Города почти выработал ресурс и скоро погаснет. Возможно, это станет концом Дороги Миров. Говорят, когда-то Дорога

была доступна и безопасна, чтобы выйти на неё, не нужны были зоры. Система маяков своими импульсами поддерживала её структуру столетиями, но Первые ушли, и маяки гасли один за другим. Теперь Дорога — опасное место, но она ещё есть. Не станет её — Мультиверсум распадётся. Кросс-локусы работать перестанут, возможно, и реперный резонанс будет недоступен. Никто не знает точно.

— Звучит как полный бред, — сказал я. — Ни за что не поверю, что базовая структура Мультиверсума поддерживается этой залупой с лампочкой.

Я махнул рукой в сторону башни.

— Масштабы несопоставимы. Уровни энергий. Два пьезоэлемента размером с голову, приливной привод, конструкция унитазного бачка с поплавком — и от этого Вселенная крутится? Соври чего посмешнее.

— Я не знаю, как это работает, — признался Олег, — но так написано в книгах, которые я читал. Иногда малое управляет большим. Слабенький импульс на управляющем контакте реле коммутирует огромные токи исполнительных устройств.

Я задумался — да, в этом что-то есть. Такая аналогия мне понятна.

— Марко очень испугался, когда ты сказал, что запрёшь башню и выкинешь ключ. Авторитет Церкви для цыган абсолютен, и он не представляет, что кому-то на неё плевать, как тебе.

— Зачем тебе это всё?

Я показал на дерюжную рясу с капюшоном.

— Мы земляки, а значит ты, даже считая себя атеистом, наверняка помнишь христианский символ веры.

— Не очень чётко, — признался я. — «Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца…»

— …и в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца прежде всех веков: Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного с Отцом… — подхватил Олег. — Мы верим, что Иисус был рожденным без греха сыном Бога, распятым за их грехи и воскресшим. Но суть христианства не в этом. Его смысл — заповеди, учения отцов, наставления старцев, проповеди священников, исповеди и отпущение грехов. То, что отделяет общество людей от стаи хищных обезьян.

— А что-то таки отделяет? — не удержался я, но священник только головой покачал.

— Я недавно в Церкви, — сказал он, — мне ещё многое предстоит узнать. Но она хранит наследие Первых, помогает лишившимся дома, даёт ориентир тем, кто потерялся между миров…

— …И для этого ей позарез нужен мой маяк! — закончил я его мысль. — Не знаешь, почему все песни про справедливость заканчиваются экспроприациями?

— Никто не отнимет у тебя маяк, — сказал он печально. — Жаль, что ты меня не слышишь, но я запретил цыганам трогать тебя и твое имущество. Они не уйдут, но ты можешь не запирать дверей. Они не тронут тебя и другим не дадут. Я прошу лишь одно — не совершай поспешных необратимых поступков. Не закрывай маяк, не выкидывай ключ. Вряд ли тебя привлекает слава Герострата.