Небо над дорогой
Шрифт:
Гранат у меня, разумеется, нет. Но они ведь не знают?
— Я один! Я выхожу! Не стреляйте, пожалуйста!
— Медленно, без резких движений!
— Да, да!
Осторожно открыв на себя дверь, вышел, щурясь на свет, совсем молодой парнишка. Хэбэшка, кирзачи, обычная пехотная каска — и сложная модерновая чешуйчатая кираса странной раскраски. Разноцветные геометрические фигуры, углы, линии… Как ослепляющий камуфляж на кораблях дорадарных времён. Не знаю, на кого это рассчитано. Я его отлично вижу.
— На пол лёг. Руки за голову. Ноги
Так говорят полицейские в боевиках. Или не так? Надеюсь, он меня боится больше, чем я его.
Парень послушно лёг, сложил руки на каске.
— Не двигаться!
Навёл винтовку в проём — дверь открыта, режим «биорад» показал, что там действительно больше никого.
Перевёл прицел на него, сделал шаг назад и поднял рычаг, открывая лестницу.
— Артём, спустись вниз. Один!
Спустился, уставился на лежащего сапогами к нему солдата. Каблуки стоптаны, потасканная, не очень чистая обувка.
— Зайди туда, возле верстака на полке серая пластиковая коробка. Там строительные стяжки в упаковках. Возьми пяток самых больших…
Связанный солдатик сидел у стены и выглядел совсем уныло. Каску я с него снял, а кираса оказалась на сложных электрозамках.
— Нельзя трогать! — испугался он. — Там пиздец-пакет! Странно, что не активировали до сих пор.
— Где-то я его видел… — задумчиво сказал Артём. — Знакомая какая-то рожа…
Я посмотрел — рожа как рожа. Рязанская такая, из простецких. Круглая, нос картошкой, глаза серые, волосы русые.
— А я тебя помню, — внезапно сказал солдатик Артёму, — ты тот дисс-залётчик, что на губе у нас сидел.
— Точно! — удивился тот. — Теперь вспомнил. Ты дневалил там. Как тебя сюда-то угораздило?
— Накосячил, — вздохнул солдат, — над старшиной пошутили. В сортире ацетона с бензином плеснули в очко. Он там курит всегда, а бычки под себя бросает. Яму выгребную давно не чистили, пары смешались с метаном…
— Ой, бля… — представил я себе последствия.
— Ага, — уныло согласился солдат, — именно, что «ойбля». Мы-то думали ему просто шерсть на жопе подпалить. Он та ещё падла, было за что. Но получился миномётный залп из говнопушки. В роли снаряда — старшина с палёной жопой. Военная прокуратура стала крутить на «терроризм»… В общем, я вышел крайний.
— Не повезло, — сказал Артём.
— Да вот же. Наши там вроде с «друзьями и партнёрами» раздруживаются и распартнёриваются, но я успел, вишь, в штрафные. Лучше бы дома дисциплинарку отмотал.
— И что с тобой делать теперь? — спросил я.
Нелепый и жалкий срочник не вызывал у меня кровожадных чувств, но не стоит забывать, что он только что штурмовал мой дом с автоматом в руках. И вполне мог пристрелить меня при другом раскладе.
— Не знаю, — вздохнул солдат, — мне по любому пиздец теперь. Сейчас они поймут, что я в плен попал, и подрыв активируют. Они всегда так делают. Так что вы подальше отойдите, что ли…
Мы сделали шаг назад и уставились на него. Ничего не происходило.
— Думаю,
— Ну, значит, как только дверь откроете — так мне и пиздец.
— Тебя как зовут, воин? — спросил Артём.
— Вова. То есть, рядовой Владимир Пыкшин.
— Вообще-то, Вова, у нас тут пленных держать ни места, ни желания, ни жратвы лишней.
— Да я понимаю… Мне вообще не прёт по жизни, — пригорюнился солдат, — у меня же отсрочка была, по женитьбе. Но я перед свадьбой надрался и лучшую подругу своей невесты трахнул. Та ей рассказала — и она меня послала. Никакой свадьбы, никакой отсрочки. Вот так я из-за бабской зависти погорел.
— Из-за блядства своего ты погорел, — строго сказал Артём.
— Ну и из-за этого тоже, да. Но кто ж знал, что она специально, подруге назло, мне дала? Да и пьяный я был…
— Сиди тут, нам подумать надо.
Мы с Артёмом поднялись наверх, откуда давно уже веяло тревогой оставленной в одиночестве Эли. Она тут же привычно вскарабкалась мне на спину и укоризненно засопела в ухо.
— Спокойней, мелочь, — сказал я ей, — не до тебя сейчас.
— Что с ним делать? — спросил Артём.
— Понятия не имею. Сначала он захочет в сортир, и нам придётся его развязать. Потом он захочет жрать, и нам придётся тратить на него продукты, которых и так не дофига. А потом он зарежет нас ночью, потому что решит, что его за это простят.
— Ну, он, вроде, не такой, — засомневался Артём.
— Когда альтернатива — превратиться в фарш, то все такие. Ну, или он действительно «не такой», и его размажет по стене. Тоже так себе развлечение, отмывать потом.
— И что ты предлагаешь?
— Правильнее всего было бы его пристрелить и отправить в шахту под унитазом. Он, в конце концов, к нам с автоматом залез, не мы к нему. Мы в своём праве.
— И ты сможешь?
— Нет. В том-то и беда. При самозащите застрелил бы, а вот так — нет, не могу.
— И я не могу.
— Идиоты мы.
— Точно.
Достигнув этого оптимистического консенсуса, мы спустились обратно вниз, стойко принимать его последствия. Вова всё так же сидел у стеночки возле камина. Он изумлённо уставился на Эли, висящую у меня на плечах.
— Не спрашивай, — сразу сказал я, — не твоё дело.
— Нет-нет, — замотал для убедительности головой он, — не буду! Слушайте, я тут это… Поссать бы мне.
— Вот, начинается…
— Не, дело ваше, но долго я не протерплю. Пахнуть же будет.
Я подобрал в кладовке трофейный автомат. Обычный АКМ, 7,62, деревянный, «весло». Сделано в СССР. Потёртый, но в хорошем состоянии. Два железных магазина, смотанных синей изолентой «валетом». Оба полные, в патроннике пусто. Практически единственное оружие, с которым я более-менее прилично умею обращаться. Разобрать-собрать, прицелиться и выстрелить, скорее всего, даже попасть. На срочной неплохие результаты показывал. Однако отдал Артёму.