Небо в зеленой воде
Шрифт:
'Хотя чему удивляться, он, во все времена меня откровенно не выносит, множество веков подряд', - признала как должное Я - Арина, проталкиваясь сквозь образ красивого мужчины, неотступно маячившего в воображении Я - Прошлой.
Размышлять о чем-либо в этом теле было сложнее, чем при погружении в другие жизни, часто мысли на полпути обрывались встречным движением трагичных мыслей Я - Прошлой. Невольно Я - Арина поддавалась этой черной безысходности, накладывая на изображение светловолосого мужчины черты Даниэля, тем более что глаза за два столетия так и не изменились. Тоска взвыла внутри больным волком, ее было трудно остановить. Боль Я - Прошлой не вызывала вопросов, но почему на мгновение нестерпимая горечь захлестнула и Я - Арину? Хотелось
Слезы текли по щекам, заканчивая свой путь мокрыми пятнами на персиковом платье. Я - Прошлая задыхалась в тяжелом одиноком безмолвии этого помещения, изнывая от тоски и безнадежности. Казалось, что с каждым вздохом потолок опускается все ниже, а стены смыкаются, норовя сойтись в одной точке и раздавить.
Я - Арина знала, куда пойдет, и не желала еще раз переживать ужасный момент самоубийства. Хотелось просто вспомнить еще одно из своих имен и заодно попробовать поискать в этой жизни ключики к ответу на вопрос кто же мы с Даниэлем. Ведь теоретически зацепки могли найтись в любой из инкарнаций. Приходилось ломать зубы о ребус прошлого в надежде получить разгадку как приз. Надежда странная, из разряда: 'Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что'. К тому же, было не известно, сколько продлится пребывание здесь, и от полутора часов осталось, наверняка, не так много. Я - Прошлая не спешила поведать интересующую информацию, а Я - Арина с каким-то мазохистским упорством внедрялась в такие чужеродные, передуманные когда-то размышления, ожидая, что Я - Прошлая, наконец, упомянет собственное имя или хотя бы обронит вскользь, в контексте очередной несбывшейся мечты о желанном мужчине рядом. И без того тяжелое положение еще и осложнялось содержанием каждой новой самоуничижающей мысли, они наносили душевные травмы так же легко, как запретные удары под дых наносят физические.
'Я безобразна, наружность противной жабы. Если бы он только мог заглянуть за завесу внешности, может, и нашел бы приятные качества. Я могла бы стать самой преданной, верной и хорошей женой на свете. Но как можно за этим уродством разглядеть хоть толику прекрасного?! Разве возможно в черном найти белое?!'
Находиться в этой жизни оказалось даже труднее, чем гореть на инквизиторском костре в теле Я - Элизы. Там убивали предательство и огонь, здесь - моральное измельчение себя самой в порошок. Самолюбивая самоуверенная натура Я - Арины, вслушивающаяся во внутренний монолог с заднего плана, сопротивлялась столь неприятному мнению о себе. Обвинения в свой адрес клубились в голове почти как богохульство.
В средневековой Швейцарии я сочетала в себе практически все возможные внешние и внутренние достоинства. В Древнем Египте была чрезвычайно умной и обольстительной наложницей, и пусть под атласной оливковой кожей текла отравленная кровь маньяка и убийцы, я обожала саму себя там. Двадцать первый век обнажил во мне массу недостатков, но при этом они заглушались большим количеством, как мне казалось, достоинств, пусть ложных, но я, опять же, любила себя. Здесь же я себя ненавидела, и это испытание выматывало и высушивало хуже песчаной бури в пустыне.
Глаза на мгновение оторвались от складок платья и терзавших кружевной платок рук и напряженно уставились на женщину, сидевшую напротив. Странно, она отсутствовала в мыслях Я - Прошлой.
'Как просто я реву в чьем-то присутствии, а женщина так бесшумна и незаметна, словно неодушевленный предмет мебели, - с трудом прорвалась Я - Арина.
– Еще и очень некрасива, бедняжка, ей можно только посочувствовать'.
– Я - Арина невольно прониклась жалостью.
Широкое круглое лицо, грузный картофелеобразный нос, тонкие, почти незаметные губы, большой рот с оттянутыми вниз уголками, как на карикатурных картинках, изображающих грустных человечков. Кустистые суровые брови смотрелись бы отвратно даже на мужском лице,
Лишь глаза были прекрасны, цвета сочной весенней зелени, и если бы Я - Арина могла кричать, то заорала бы. Оказывается, Я - Прошлая не разглядывала постороннюю женщину напротив - это оживший кошмар любой самолюбивой натуры сейчас отражался в овальном зеркале с черной кованой рамой, которое висело на противоположной стене. Слезы хлынули с новой силой, голова дернулась в сторону от отражения как от грубой пощечины. Я - Арина безмолвно поблагодарила за это своевременное действие, психика вряд ли смогла бы долго выносить такое зрелище.
'Господи, а я еще критически оценивала якобы несовершенство своего лица и фигуры', - шепнула внутри Я - Арина, до смерти желая пожалеть себя из прошлого, погладить, словно воющего щеночка.
Одно и тоже оскорбительное слово заполняло голову. Впервые в жизни Я - Арина точно, даже буквально поняла фразу 'побывать в чужой шкуре'.
'М-да, до этого шкурки попадались попривлекательнее. Здесь бы пригодились хорошая стрижка, прикрывающая уши, качественный продуманный макияж и тогда возможно..., хотя нет, скорее ринопластика, тонна грима и аккуратный парик'.
Тело легко вспорхнуло с кресла и направилось к распахнутому в обширный сад окну, из которого долетало божественное благоухание. Аромат цветущих плодовых деревьев опьянял и успокаивал одновременно. Я - Прошлая, присев в проеме окна, всхлипывала и вытирала зареванные щеки тонкими нежными пальчиками, совершенно не сочетавшимися с грубым лицом. Я - Арина подивилась, насколько тело не гармонирует с лицом, хрупкая, даже субтильная фигура, тонкие запястья и пальцы, выпирающие ключицы, бледная полупрозрачная кожа, изящные движения трепетного создания и лицо Бабы - Яги из сказок. Трудно было поверить, что все это возможно соединить воедино, но природа иногда умеет оригинальничать.
В мыслях Я - Прошлой снова появился желанный образ, он развернулся как победоносный флаг, как святая икона для верующих душ, и Я - Арина вновь залюбовалась его неподдельным совершенством, невольно сравнивая с другим лицом, менее идеальным, но более притягательным и таинственным, с жесткостью черт и холодом глаз. Первое словно лепили из податливой глины талантливые руки, тщательно обводя все необходимые округлости и изгибы, педантично сохраняя пропорции, а второе будто вырезали из неподдающегося несгибаемого металла, даже при тщательной обработке оставляющего острые края и резкие, чуждые гармонии линии. И все же я чувствовала, что истинной сущности Даниэля больше соответствует второе. Опомнившись, Я - Арина тут же попыталась укротить разыгравшееся воображение, это оказалось несложно, поскольку губы приоткрылись, и первые нежно-легкие звуки вырвались в цветущий сад, заставляя любые раздумья испариться.
Песня вспорхнула легкой птицей в бездонную синь неба. Звуки были невесомы, как пушистые перышки, мелодия гармоничной и струящейся, как кристальный молодой родник, сияющий под солнечными лучами, а вот слова убивали обезумевшей тоской и грустью, от них щемило сердце, и на ресницах зависали очередной порцией слезы.
Песня плакала о судьбе, роке, фатуме и несбывшихся мечтах, она затягивала в безысходность как в мрачный глубокий колодец. Я - Прошлая, еще об этом не подозревая, уже сейчас совершала первые шаги к обрыву, который в итоге окончательно прервет эту жизнь. Сад затих, как бы безмолвно внимая божественному голосу, чистому и сильному, с широким диапазоном. Иногда голос воспарял высокими нотами, а порою снижался до крайности.