Небывалое бывает (Повести и рассказы)
Шрифт:
Стал собираться народ. Стали смотреть кредитки. Так и есть, все, как одна, фальшивые.
А дело в том, что, отправляясь в Россию, Наполеон приказал напечатать фальшивых денег. Оттого-то французы и щедры.
Взвыл Дормидонт Проскуров. И туда, и сюда, к одному и к другому… Да только никто на фальшивые деньги продавать ему ничего не согласен. Вернулся домой он черней чернозема. Есть хочется — никто не дает. Худеет страдалец бедный.
Наконец какой-то озорной мужичонка нашелся:
— Хочешь краюху
— Давай!!!
— Только тащи свой мешок с деньгами.
Поскулил, поскулил Дормидонт, отдал мешок: есть хочется. «О господи, это за краюху-то и все-то мои богатства!»
Сожгли крестьяне фальшивые деньги.
Прошел день.
Снова Проскурову кушать хочется. Никто не дает. Никто не здоровается. Не желают знать крестьяне предателя.
Как же он жил? Да так вот и жил. Пока совсем не отощал и не помер.
Жалко? Нисколько.
Многие дворяне при подходе французов бросали свои имения и уезжали.
Однако были такие, которые и оставались. Не уехала и княгиня Затонская.
— Французы меня не тронут, — заявила княгиня. — Я во французском духе воспитана. Я романы на их языке читаю. Французы — сама деликатность.
Махнул старый князь рукой:
— Ну, как знаешь.
Взял и уехал.
Осталась одна княгиня, да девка при ней, Парашка.
Пришли французы под Вязьму. Какой-то отряд вступил и в имение князей Затонских.
Явились солдаты в дом выбирать ночлег для своего командира.
Прошли они длинным рядом различных комнат, облюбовали одну с окном к восходу.
Комната небольшая, зато уютная. Кровать белым как снег застелена. Запахи ароматные. Столик, духи на столике.
— Как раз нашему офицеру.
Подошли княгиня и девка Парашка.
— Это комната моя, — объясняет княгиня.
— Это комната ее сиятельства, — уточняет Парашка.
«Какое еще сиятельство!» — смотрят на женщин солдаты.
— Это комната для нашего офицера, — говорят они грозно.
А в это время офицер вошел в дом. Услышал он разговор о комнате, подошел, поклонился княгине.
— Пардон, — произнес, — мадам. Виконт де Ланжерон, — представился. Поцеловал княгинину ручку. — Убирайтесь! — крикнул солдатам. Шаркнул ногой перед девкой Парашкой. — Пардон, мамзель…
Просияла княгиня. Предлагает она офицеру остаться, выбрать любую из комнат.
— Хотите ту, что с балконом, или нет, лучше ту, что в китайском стиле.
— Господину офицеру лучше бы княжеский кабинет, — предлагает девка Парашка. — Там ружья висят и сабли.
— Не смею, — отвечает виконт, — нарушать ваш покой. Время военное, пересплю по-солдатски.
Сказал, опять поклонился и тут же вышел наружу.
Стоят княгиня с Парашкой.
— Вот это француз! Сама деликатность.
Решил офицер переночевать рядом с княжеским
Выбрал избу получше.
— Вот здесь, — указал солдатам.
Вошли солдаты в избу, минут через пять вернулись.
— Ваше благородие, там горница занята. Там восемь детей крестьянских. Мал мала меньше. Хозяйка больна — лежит в беспамятстве.
Глянул грозно офицер на солдат:
— Очистить избу немедля!
Побежали солдаты.
Поздно вечером заглянула в село и девка Парашка. Встречает крестьян. Хвалится французским офицером, никак не нахвалится:
— Он ручку барыне поцеловал!.. Солдат из господского дома выгнал. По-кавалерски мне поклонился. И все говорил «пардон». Сие есть деликатность, — объясняла Парашка.
Чешут мужики свои бороды:
— Н-да, ворон ворону глаз не выклюет.
В Екатеринославский драгунский полк поступило конное пополнение — 126 лошадей. Кони не простые, из царских конюшен. Сам Константин Павлович Романов, родной брат царя Александра, их для полка пожаловал. Правда, за плату.
— Повезло, — рассуждают драгуны.
— Кони небось в сажень. С трудом на таких залезешь.
— Кабы не война, видал бы ты этих коней!
— Ныне и царский род для войны не скупится.
Потом пошел разговор, почем за коней уплачено.
— По двести двадцать пять рублей серебром за штуку.
— Деньги немалые. Тройная, выходит, цена.
— Так ведь и лошади царские.
Прибыли кони. Столпились драгуны, стоят глазеют.
Кони какие-то странные. Ростом по грудь. Кожа к костям прилипла. Многие вовсе беззубые.
— Может, ошибка, — перешептываются драгуны.
— Царские, может, только еще в пути.
Ошибки не было. Пришел коновал. Стал проверять, здоровы ли кони. Порядок такой из веков в кавалерийских войсках. И вот — 45 оказались больными сапом. Чтобы не разносили заразу, тут же их пришлось пристрелить. 55 — не подходили по старости. Продали их немедля. С трудом по 40 рублей — где уж серебром, в бумажных рублях — ассигнациями.
Лишь 26 лошадей были причислены в полк. И то, честно сказать, с натяжкой.
— Да-а, — рассуждают драгуны. — Выходит, царский братец того… устроил обман-коммерцию.
— Как купец, гнилое подсунул.
— На войне поднабил карман.
— Не кони, выходит, хворые, — тихо промолвил какой-то солдат, — в царевом роду, видать, червоточина.
Где-то в глуши, в смоленских лесах и чащобах, затерялся мужской монастырь.
Бьют монахи земные поклоны:
— Господи, помоги, уйми супостата, силу нашим войскам пошли!..
Бьют монахи земные поклоны. Молятся, молятся, молятся. Только не слышит их слов господь. Наступают кругом французы.