Небывальщина
Шрифт:
— Пошолъ вонъ!.. Разв здсь больница?
— Ну, если не хочешь пустить полежать, отведи меня куда знаешь…
— Нашелъ няньку!..
— У меня билета нтъ, я безпаспортный, съ отчаянія ршился я сказать стражу:- а безбилетныхъ ты долженъ ловить…
— Ночью?! насмшливо спросилъ меня стражъ. — Ночью тебя прикажешь ловитъ — что-ли?
— И ночью надо ловить.
— Дождешься! Ободняетъ хорошенько, тогда тебя, ежели ужь теб такъ хочется, тогда и поймаютъ.
Это ршеніе меня озадачило: какъ, въ самомъ дл, дожидаться, пока хорошенько ободняетъ, и тогда меня арестуютъ, и то только ежели я самъ
— Что же мн длать? спросилъ я съ отчаяніемъ стража, такъ хитро понимавшаго свои обязанности.
— А что хочешь!
— Пусти хоть за деньги!
— А сколько дашь?
— Сколько теб надо?
— Давай четвертакъ — пущу!
— Изволь, только, пожалуйста, положи меня куда нибудь, сказалъ я, обрадовавшись:- Пожалуйста поскорй.
— Давай деньги!
Я отдалъ ему четвертакъ.
— Постой же, братъ, я теб соломки постелю, сказалъ часовой, засовывая куда-то четвертакъ.
Онъ постлалъ мн соломки и я завалился на эту, не очень хитрую постель, а мой хозяинъ, уложивши меня, опять легъ и заснулъ.
Въ этой хоромин я пролежалъ почти цлый день; хозяинъ стражъ цлый день провозился съ шиломъ надъ какимъ-то сапогомъ; только времененъ добродушно подчивалъ меня то водкой съ перцомъ, то квасомъ съ солью, то обдомъ; и въ этомъ мирномъ гражданин не замтно было никакихъ воинскихъ, приличествующихъ стражу, качествъ.
— Послушай-ка братъ, заговорилъ часа въ четыре будочникъ:- ты, я вижу, малый — простота! Теперь скоро придетъ квартальный; увидитъ тебя здсь, и теб и мн — морду раскваситъ… Возьми назадъ свой четвертакъ и ступай себ съ богомъ куда знаешь!.. Коли не будетъ мста, гд переночевать, — приходи въ сумеркахъ опять сюда.
Сознавая всю силу его доводовъ, а къ тому же чувствуя себя гораздо лучше, я согласился съ его мнніемъ.
— Прощай, кавалеръ! сказалъ я, выходя изъ будки.
— Прощай, братъ, не поминай лихомъ! отвчалъ кавалеръ. — Не пріютишься нигд, милости просимъ опять къ намъ.
Колики мои унялись, и я, походя по Ростову около часа, направилъ свой путь къ Угличу.
Не усплъ я отойти отъ города и полуверсты, какъ опять схватили меня колики, и до того сильныя, что я упалъ на землю… Кое-какъ я добрался уже въ сумерки до какой-то деревня, верстахъ въ двухъ-трехъ отъ Ростова… У крайней избы лежала колода, и я повалился на эту колоду. Около избы играли дти, чуть ли не со всей деревни туда собравшіяся.
— Э! э! четвероглазый!.. четвероглазый! со всхъ сторонъ обступивши меня, закричали мальчишки.
Должно замтить, что я, собравшись осматривать Ростовъ, надлъ очки, да и забылъ ихъ снять при вход въ деревню.
— Четвероглазый! четвероглазый! сыпалось на меня.
— Скажите, братцы, кому постарше, обратился я въ дтямъ съ просьбой. — Скажите, что больной пришелъ: не пуститъ ли кто переночевать меня?
— Четвероглазый!.. четвероглазый!..
— Эхъ, вы, ребятки! сказала одна двочка лтъ 11–12: — эхъ, вы, ребятки! Грхъ, большой грхъ смяться надъ больнымъ человкомъ!..
Съ этими словами двочка скрылась, и ребятки присмирли: перестали кричать и довольно дружелюбно на меня посматривали.
Черезъ нсколько минутъ эта двочка привела ко мн свою мать — женщину лтъ за тридцать.
— Что, другъ, болнъ? спросила меня женщина, дотронувшись слегка до моего плеча.
— Болнъ, матушка.
— Пойдемъ къ намъ въ избу, у насъ въ изб ты и переночуешь…
— Спасибо, матушка!
— Не за что, пойдемъ!
Мать съ дочерью помогли мн привстать, отвели въ себ въ избу, положили на постель и цлую ночь — то ставили мн горшки на животъ, то прикладывали къ животу горячую золу.
— Слушай, другъ, сказала мн хозяйка, когда уже взошло солнце:- ступай отъ насъ куда знаешь!
— Это же отчего? спросилъ я, никакъ не ожидая отъ этой радушной женщины такого предложенія.
— Да такъ, ступай!..
— Отъ чего же?
— Избави Господи — умрешь у насъ, придетъ мой хозяинъ домой, какъ собаку меня изобьетъ!..
Длать было нечего, — я отправился въ путь, и на этотъ разъ не останавливаясь; горшки, зола ли помогли, только я выздоровлъ.
IV
Шелъ я путемъ дорогою, стороною незнакомою; попался я на свадьбу — на двичникъ. Свадьба была не ахти мн: мужикъ — хозяинъ былъ не богатый, а я, относительно, былъ богачъ. Самъ собою, безо всякой просьбы, купилъ я полведра водки и за каждую псню, которою величали меня двки, платилъ по пятаку (тогда деньги ходили на ассигнаціи). А потому меня считали за большаго гостя. Помню, какъ теперь, двки величали меня такъ:
А и кто у насъ
Большой набольшій?
Большой набольшій
Воеводою?
Воеводою
Да и Павлушка,
Большой набольшій
Да Ивановичъ.
Прізжаетъ онъ
Въ свою вотчину;
Онъ и въ вотчину
И во ддину.
Онъ и судъ даетъ
Все по правд-то:
Онъ и съ правова
Беретъ сто рублей,
Съ виноватова
Беретъ тысячу;
А съ доносчика, —
Что и смты нтъ!
Когда двушки нашли у меня такіе, то посл меня спросили на голосъ:-
Слышалъ ли, Павелъ сударь?
Слышалъ ли, Ивановичъ?
Про тебя мы псню пли,
Про твое ли про досужество!..
Этотъ спросъ, разумется, сопровождался поднесеніемъ тарелки, на которую я положилъ опять таки пятакъ.