Нечестивец
Шрифт:
Эта атака не причинила ему боли в физическом смысле, но произошло нечто гораздо худшее. Его сознание захлестнула волна замешательства и страха, грозя лишить его способности связно мыслить. Каждый день он делал все возможное, чтобы не потерять ясность рассудка, чтобы помнить, кто он такой, а теперь мраки рвали его на части.
Зеркало второй раз воззвал к своему божеству, и на миг его темный меч вспыхнул золотым светом. Мраки исчезли, отправленные в небытие. Учитывая их общую неестественную и нечестивую натуру, свет этот мог с той же легкостью уничтожить и его самого, но этого не
Что–то ударило его в спину. Развернувшись, призрак увидел, что на верху лестницы, которую он поначалу не заметил, стоит истощенный и худой труп с сияющими запавшими глазами и в одеяниях мага. Видимые участки его серой гниющей кожи были покрыты вытатуированными рунами.
Разум Зеркала всё ещё барахлил, словно поврежденный механизм. Ему потребовалась секунда, чтобы понять, что перед ним стоит мертвец–заклинатель, обращенный в нежить волшебник, менее могущественный, чем лич, но все равно являющийся грозным противником. А заклинания, написанные на его теле, делали его ещё более опасным.
Мертвец простер руку, и с его длинных иззубренных ногтей сорвались ледяные стрелы. Зеркало попытался блокировать их щитом, но не успел. К счастью, хоть эта атака и была магической, стрелы пролетели сквозь его тело, не причинив никакого вреда.
Он атаковал заклинателя прежде, чем тот смог повторить свою попытку, и продолжал наносить ему удар за ударом, пока он не рухнул вниз со ступеней.
Где его тело врезалось в толпу кровавых орков, которые торопливо взбирались наверх. По стене к призраку уже спешили и другие фигуры. С вершины одной из меньших башен раздался рев рога.
Очевидно, что идти дальше окажется самоубийством. Пожелав стать настолько невидимым и неощутимым, насколько это возможно — так близко к полной пустоте, как только осмеливался — Зеркало развернулся, слетел со стены и устремился обратно тем же путем, каким и пришел.
Он не знал, как сообщить Барерису, что их план невыполним. Для воинов его забытого братства произносить подобные вещи считалось позором; их вера диктовала, что праведным всегда откроется путь. Но он не знал, что ещё сказать.
Глава 12
27 миртула — 9 киторна, год Темного Круга (1478 DR)
Барерис потянулся к ручке двери таверны, но дрогнул.
Он скривился. Какая глупость! Почему он колеблется перед подобными пустяками, проведя последние сто лет в сражениях с самыми чудовищными порождениями некромантии? Но, возможно, в этом и состояла загвоздка. Он привык к ужасам войны и давно позабыл о том, как развлекать публику. Кто знает, не потерял ли он сноровку после всего, что ему довелось пережить?
Но попробовать стоило. Учитывая, что попытка Зеркала пробраться в Цитадель окончилась полным провалом, у них не осталось иных идей. Поэтому, приняв обличье низкорослого темноволосого рашеми и сожалея о том, что не согласился спеть в ответ на просьбы Аота и призрака — немного практики бы не помешало — он вошел в ветхое деревянное здание, на вывеске которого были изображены четыре ястреба.
В
Несмотря на волнение, он не забыл поставить перед собой перевернутую шляпу. Настроив шесть шелковых струн яртинга, он запел: «Вниз, вниз к Северной Крепости».
По его собственным стандартам, и пение, и игра его оказались далеки от идеала, и, учитывая, что ему не доводилось практиковаться целую сотню лет, в этом не было ничего удивительного. Но, когда он закончил, раздались аплодисменты, ободряющие возгласы и просьбы спеть ещё. Кто–то хотел услышать «Ячмень и виноград», песню, которую он частенько играл в годы, проведенные за границей, поэтому он исполнил её следующей. И решил, что она прозвучала чуть получше.
Третья вышла ещё удачней. Легкая болтовня далась ему немного сложней, но в конце концов он начал обмениваться шутками с мужчинами и флиртовать с женщинами столь же непринужденно, как и раньше.
Он пел грустные песни и веселые. Баллады о любви, войне, соперничестве и потерях. Вспоминал о зеленых полях и голубых небесах Тэя, радостного и изобильного. И, видя, как его музыка находит отклик в сердцах слушателей, Барерис обнаружил, что она влияет и на него самого.
Нет, он не чувствовал счастья. Оно осталось в прошлом. Но теперь он ощущал хоть что–то помимо своей жажды мести. Подобное порой происходило в обществе Аота и Зеркала, даря ему мимолетное облегчение, и в те моменты давление, которое постоянно побуждало его двигаться вперед, становилось немного слабей.
Я мог бы делать так всё время, подумал он. Зачем я ограничивал себя?
Потому что ненависть являлась его мечом, и меч этот должен был оставаться острым.
Помимо того, даже краткое утешение казалось ему предательством памяти Таммит.
Но все же, возможно, не было особого греха в том, чтобы насладиться этой передышкой, как он наслаждался полетом на грифоне, и по той же самой причине. Это, скорее всего, происходило в последний раз.
Прежде чем закончить, Барерис даже сыграл им любимую песню Таммит, балладу о морской звезде, которая хотела стать звездочкой на небесах. Он почувствовал зуд в глазах, но смерть лишила его способности плакать, и никому не пришлось задаваться вопросом, почему веселая песенка заставила его разрыдаться.
Когда он решил, что настало время сделать перерыв — он в нем не нуждался, но обычному человеку непременно бы потребовалось перевести дух — его шляпа оказалась полна меди с вкраплениями серебряных монет, и его благодарные слушатели были счастливы выпить с ним за компанию. Именно ко второму он и стремился.
Травя рассказы и байки, Барерис побуждал своих собеседников делать то же самое, не создавая у них впечатления, что их допрашивают. Исподволь он выяснил всё, что им было известно о подземельях под замком Сзасса Тэма и необычных существах, бродящих по склонам горы, на которой стоял город.