Нечистая, или сестры Медузы

Мидари Гром

Они погрузились в транс. Веки опустились и экзо увидели перед собой Ульриха. Это явно был он, правда с короткими волосами и лицом, которое немного отличалось от того, что они видели раньше. Он был совсем юным, на вид — не старше 20 лет. А рядом девушка, с глазами, заглянув в которые у них сразу возникло чувство, будто они встретили давнюю подругу, будто они разделяют что-то общее, чего у них не отнять.

Они бы и дальше рассматривали ее, если бы не история, которая начала разворачиваться прямо у них перед глазами…

Глава № 17. Та ночь…

О костюме я задумался в самый последний момент, а

именно утром накануне Хэллоуина. Никогда не делал ничего особенного в этот день. Мода наряжаться в средневековых ведьм и колдунов до сих пор не прошла, поэтому я предпочитаю по возможности проводить его дома. Не могу отделаться от мысли, что настоящему ведьминскому отродью обязательно придет в голову открыть свою личину именно в этот день. Можно прихватить с собой метлу и черного кота, можно говорить всем, что ты ведьма, что каждое второе воскресенье пьешь кровь убиенных младенцев, — все воспримут это как часть образа. Максимум вам намекнут, что вы слишком вошли в роль и вам стоит сбавить обороты.

Если бы я был на самом деле таким чудовищем, то именно так и делал бы — воспринимал Хэллоуин, как возможность сказать людям правду. Когда же в ведьминский образ входит кто-то другой, мне становится тошно почти так же, как если бы этот человек подошел ко мне и сказал «я — представитель ментальной буржуазии, насмехаюсь над тобой, пролетариат без капли возможности получить хотя бы жалкое подобие Силы, данной мне по праву рождения и ничем не заслуженной».

Так и хочется плеснуть в лицо кипящей смолы и позвать охрану.

В этот раз я тоже решил, что просто сделаю вид, будто никакого праздника и нет, раз мне лень подыскивать нормальный костюм. Стоило мне принять окончательное решение, как от Медузы пришла смс:

«Едем на вечеринку. Ты будешь палачом».

На что я ответил «только через мой труп».

— Отлично будешь зомби-палачом из средневековья. — сказала она, перезвонив мне после моего ответа.

Вот так я и стал зомби-палачом из средневековья. Для себя сестра не придумала ничего оригинальнее, чем прицепить к волосам игрушечных изогнутых змеек, сделать лицо мертвецки бледным, надеть линзы с желтоватой радужкой и соорудить тогу из длинного белого покрывала с красной каймой. То есть, когда я ее будут спрашивать, кто она, она сможет ответить «Медуза», и это будет ответом одновременно на 2 вопроса «кого ты изображаешь» и «как тебя зовут». Она так сказала.

Проблема в том, что никто не спросит, кто она, потому что, согласитесь, все знают о горгонах; никто не спросит, как ее зовут — мы идем на вечеринку, на которой 99 % приглашен приглашенных — либо друзья, либо знакомые.

На что сестра ответила, что «Медуза горгона» — это поверхностный ответ на поверхностный вопрос.

— На самом деле… — начинает она, и я понимаю, что меня ждет самая длинная лекция в моей жизни. — На самом деле, я — демон, сотканный из хрупких нитей уязвимости, невинности, физической слабости и наивности. Растение, объявленное сорняком, только потому что его больше нельзя использовать. Сегодня я — символ демонизации жертвы, символ торжества закона над справедливостью, символ отчаяния и ненависти, взращённых чужими руками на почве, которая изначально была для них не пригодной.

— Я не понимаю, о чем ты.

Она взглянула на меня с видом человека, который хочет поделиться великой тайной, но понимает, что не должен, потому что даже собственный брат, видимо, не тянет на человека, которому можно

доверять.

И вот она мечется среди двух огней. Я вижу это по ее микроэмоциям: морщинкам, которые то проступают, то исчезают на ее лбу, тому, как она растягивает слова, пытаясь выиграть время на обдумывание того, что именно стоит мне сообщить и стоит ли вообще. А еще взгляд, этот ненормальный взгляд, который длится всего секунду. Ее достаточно, чтобы заглянуть ему в душу и откопать там ответ на свой вопрос. Без понятия какой, возможно, никакого вопроса и не было — просто иногда она выглядит слегка сумасшедшей, особенно, когда философствует.

— Разве демон может родиться в Раю? — внезапно спрашивает она.

— Разве Люцифер не был сброшен с небес за свои проступки?

— Потому что Рай оказался совсем не тем, каким он описан в Библии. Иначе он не сделал бы ангела демоном. Люцифер всего лишь отказался склонить голову перед первыми людьми. Виноват он или система, которая могла бы дать ему право выбора, или могла бы быть такой, чтобы у Люцифера даже не возникло желания не подчиниться? Вместо того, чтобы менять систему, Бог просто низверг несогласного. Разве не так же поступали диктаторы — отправляли в ссылку, концлагеря, просто изгоняли всех неугодных? Разве

это не повод задуматься о несовершенстве системы, которая она не терпит инакомыслия, не готова понять его причины и пойти на компромисс?

— Мы все еще говорим о твоем костюме?

— Да. Точнее, о причине его возникновения. Медуза и ее сестры не стали бы озлобленными, крайне опасными существами, готовыми обратить любого в камень или разорвать его на части, если бы Медузу, обычную милую девушку с красивыми длинными волосами не изнасиловал сам Нептун, потому что посчитал, что раз он бог, то имеет право. Произошло это в храме Минервы, она же Афина. Считаясь правильной мудрой женщиной, она занимает сторону насильника и обвиняет жертву в осквернении храма. Затем она превращает ее в чудовище, которое больше никогда не сможет быть «правильной» женщиной, ибо она испорчена. Нептун же по-прежнему цельный, ибо богам можно все. Затем «правильная» женщина демонизирует вступившихся за Медузу сестер, превращая их в таких же горгон.

— Разве ты не одна из нас? Почему не накажешь настоящего обидчика? — вопрошали сестры.

— Я — богиня, и вы мне неровня. — ответила Афина, — Когда сталкиваются интересы богов и смертных, виноваты всегда простые смертные. За то, что вы посмели подвергнуть этот постулат сомнению, вы разделите участь своей сестры.

— Но ведь ты же тоже женщина. Неужто ты думаешь, если бы у тебя было чуть меньше силы, он не тронул бы и тебя?

Афина фыркнула.

— Он не стал бы нападать на правильную, мудрую женщину, коей я являюсь. Если зайцу перегрызли глотку, значит, виноват он, потому что бегал слишком медленно. К тому же, не все мужчины такие.

А через некоторое время, когда Медуза была на последнем сроке беременности, Персей отрубил ей голову. Он носил ее в сумке, как побежденного голыми руками монстра, готового поглотить весь мир. А потом они спрашивают, откуда в таком изначально хорошем мире повляются злодеи? В мире безумцев шутом становится тот, кто не сошел с ума. Вместо того, чтобы менять систему, мы просто уничтожаем ее жертв и делаем вид, что их и не существовало.

Когда она закончила, и наконец перевела взгляд с воображаемого слушателя на меня, я крутил барабан своего игрушечного пистолета.