Нечисти
Шрифт:
– Диня, а нам ты сможешь сделать каменные кубки взамен золотых? Или деревянные? Мне бы очень хотелось посмотреть и попробовать.
– Считай, что уже. Но не отвлекай, а то пшик – и забуду весь сон...
– Так уж случилось, что в химически невинном ауруме, металле обыкновенном, а теперь уже и в символическом почти, как бы сконцентрировались все чаяния и пороки людские. Я ли один тому причиной? Может быть. А может быть и нет. Что? Мне – да, мне ведома истина, но тебе вполне достаточно знать не ее, а мои повеления и те частицы истины,
Вот эту часть сна Денис запомнил весьма смутно и часть сказанного как бы реконструировал собственным сознанием, без особой уверенности в том, что правильно воспроизводит... И это он удержал в себе, не стал пересказывать вслух.
– Происходящее с человеком не нравится мне, и ты призван быть моею десницей. Готов ли ты следовать путями, указанными тебе?
– Конечно... Да, отец.
– Ты свободен в выборе их, но цель неизменна. Ты можешь подчинить себе все золото мира, можешь раздувать и гасить войны, способствовать так называемому прогрессу и тормозить его... Все тебе доступно и все под силу: власть, наркотики, кровь, культура, богатство, любовь, любая иная чушь – все, чем красна человеческая жизнь. Но ты должен сорвать и растереть в прах все фиговые листки, которыми обвесился двуполый мой человечек, уничтожить коросту, которая растет слой за слоем, из века в век становится все толще... Ты видел сущность человеческую, ты пил ее, похожую на синее пламя, набирая силу. Закупоренная этой коростой, она все равно скапливается и, рано или поздно, находит дорогу вовне. Следует вернуть человеческой сущности ее первозданность. Сорви покровы, сдери коросту, без жалости и не брезгуя гноем и кровью. Пусть синее пламя живет среди людей, как воздух, которым они дышат, как вездесущая вкрадчивая алчность, как похоть, которой они неутолимо томятся, как жажда чужой смерти и чужого горя, которой они тайно исполнены, но стесняются порой. Сегодня из них свободен лишь воздух для дыхания – завтра ты освободишь от оков остальное.
И тогда наступит царство справедливости, и это меня развлечет.
– Ты сотворил воду и пищу, а дальше? Что вы дальше делали?
– Потом отец как бы показал... типа раздвинул горизонт и объяснил, что весь мир может мне принадлежать, если я захочу, но я сам должен денно и нощно пахать в этом направлении, а не груши околачивать. И начать, причем немедленно, с персонального уничтожения тех, кто пытается мне мешать завершить начатое на Елагином острове.
– Интересно. А я вот отца совсем смутно помню, он очень рано умер. А почему ты плакал во сне? Тебе мама тоже снилась? Ой, извини, что спросила...
– Все нормально. Сейчас... – Денис стиснул виски руками, словно это могло помочь... Рядом, рядом, рядом... – и ускользает...
– Ни фига!.. Смутно очень припоминаю, что плакал, да, что-то с мамой связано – и никак. Вот гадство! Может, потом вспомню... Маш, я тоже в душ, погляди, аж взмок от воспоминаний... Угу, только мне одну ложку и с молоком, а то горько... Ах, да! Вот тебе кубки, чистый сапфир, не надорвись. А мне лучше вот в эту деревянную налей...
– Диня, ну ты скоро, остынет ведь? Открой, пожалуйста. Давай я тебя вытру. А можно еще спросить? Про твой сон?
– Без проблем, задавай. Но, чур, последний на сегодня.
– А он страшный был, который
– Угу.
Стол стоял на месте, колдуны и колдуньи восседали на своих местах. Так же бабушка молчала за креслом у Лехи, а рядом с ней Мурман... Только не было за столом Нил Нилыча, толстяка с грязно-желтыми клыками, и кресел было двенадцать. «Это ведь я его убил», – подумалось Лехе, но он постарался изгнать притаившийся в груди холодок посторонними мыслями, тем более что все присутствующие внешне вели себя как ни в чем не бывало... Но во взглядах, направленных на Леху, уже не чувствовалось пренебрежительного любопытства... А страх ощущался. Или это уважение к его просыпающейся мощи?
– ...сами чувствуете. Не знаю, правда, сколько нам осталось полезного времени на развитие юного таланта, но очевидное – стало очевидным для всех: предпочтительность кандидатуры его подтверждена не только родословной, но и ментальными испытаниями, пробами, которые вы сами лично сегодня провели. Мало того, Алексей Петрович в полной мере проявил, что называется, характер во время, гм... инициации. По факту – это была инициация. Или есть другие мнения? Великолепно. Время дорого. Наш юный представитель должен использовать его с толком, и если не отшлифовать, то хотя бы наметить огранку своего таланта, пользуясь советами людей опытных и знающих. Алексей Петрович, если не ошибаюсь, уже сделал выбор, который ему положен... Польщен. Кто-нибудь возражает? Тогда вече завершено. До встречи, друзья. Если доживем до нее.
– Хитрый ты, Ёсь, хитрее черта. С Силычем был не разлей вода, теперь вот наставником к наследнику прибился.
– Не скрипи, Адриан, кто тебе мешал? Тоже хочешь поприсутствовать, опыт передать?
– Обойдусь. А ты, Алеша, поосторожнее с этим хрычом. Чуть что – маши мечом... – Соныч тряхнул бородкой, но посчитал ниже своего достоинства возражать. Адрианыч зашелся в кашляющем смехе, потрепал Леху по плечу и шустро, не оглядываясь, заковылял к выходу. Больше никто не изъявил желания попрощаться с Лехой и остающимся Евсеем Касатоновичем. Пять минут, не более того, прошло с тех пор, как узкоглазый старик объявил о завершении «вече», а в зале уж никого не осталось.
– Леша... Ничего, если я тебя без отчества буду звать?
– Да терпимо, – чуть напряженно улыбнулся Леха.
– А ты можешь звать меня Ёси или дядя Ёси, как пожелаешь.
– Лучше дядя Ёси. Чье это имя – китайское?
– Скорее японское. И там, и там я жил достаточно долго, но начинал я со Страны Восходящего Солнца, и она мне, пожалуй, милее. Начнем с ходу, если не возражаешь... Ирина Федоровна, ты что-то сказать имеешь?
– А ничего. Разве что: взялся учить – учи на совесть, а я пока пойду на стол соберу, раз отвальную не пировали.
– Было бы неплохо. Кстати, об аппетите: Алексей, внуши своему... Мурману, я правильно воспроизвел? Внуши ему, что меня есть не надо, что я хороший.
– А он вроде и так не собирается! Спокоен – шерсть не дыбом, и язык до полу...
– Урок первый. Я в данные минуты расходую весьма существенные силы, чтобы обмануть чутье и ментальную память этого милого песика, и уже утомлен этим. Стоит мне чуть расслабиться... О, вот тебе и шерсть дыбом... Раскрою секрет: не далее как вчера мы с ним познакомились прямо в лесу, где я изучал быт и нравы местных волколаков... Упреждая любопытство – ничего нового и хорошего: в зверином состоянии они такие же бездарные, такие же глупые, как и всюду. Одно хорошо – крупные и мощные. Я его, Мурмана, сначала недооценил и этим чуть было не накликал на свою седую голову большие неприятности. А когда во время перерыва он самовольно прошел сквозь барьер, за который я его так самонадеянно поместил... одним словом, внуши ему, что я не враг, и позволь обследовать его. От него тянет очень странными... токами... Если это то, о чем я догадываюсь... Весьма любопытно, весьма, а может и обернуться нешуточной пользой. А ты видишь что-нибудь?