Нечто из Рютте

Конофальский Борис

Волков взял письмо и тоже спрятал его в кошель. Ёган помог ему забраться на коня. И уже сидя верхом, солдат спросил:

– Аббат, а вы знали, что мне откажут?

– Наверняка не знал, но догадывался.

– Причина?

– Настоящая причина – оставить вас здесь, чтобы вы были зависимы, не давать вам все сразу. А видимая причина – это Гирши. Я знал, что Гирши не оставят без ответа ваши действия.

– Гирши? Эта семейка ростовщиков из Креденбурга?

– Да, они. Чертовы безбожники. – Он тут же осенил себя святым знамением. – Менялы из Креденбурга. Они удобно расселись во многих городах: и в Байронгофе, и в Райсбурге. Они главные финансисты дома Ренбау. Я знал, что они не простят вам того, что вы

выпороли на площади их щенка, но это бы они пережили, а вот то, что вы отняли у них деньги, – такого они не прощают.

– Какие деньги? – не понял Волков.

– Трактир. Вы же отобрали у них очень выгодное дело, а за такое эти безбожники спуска не дадут. Уж поверьте.

– Это всего лишь повод, – сказал коннетабль.

– Это всего лишь повод, – согласился аббат.

У Волкова опять перехватило дыхание. Он понял, насколько прав аббат, и снова схватил себя за горло левой рукой.

– Успокойтесь, у вас будет удар, и вам придется остаться тут надолго.

– Да, вы правы, вы правы, мне надо успокоиться.

– И помните, ничего страшного не произошло. Если решитесь, езжайте в Вильбург, к ночи будете там. А еще день пути, и будете в Шреенбурге. И вы получите там все, что заслуживаете. И герб, и должность, и почет.

– Я подумаю, но не могу обещать, что поеду, – ответил солдат аббату.

– Я и не требую обещаний. Просто знайте, что вас там ждут.

Коннетабль Рютте поклонился и поехал в замок.

Все рухнуло, Волков это отчетливо понимал. Барон никогда не выдаст свою дочь, какой бы она ни была и какая бы молва о ней ни ходила, за простолюдина. Да и сама Хедвига скорее с башни прыгнет, чем согласится на неравный брак. А значит, ни жены, ни приданого у него нет, и прощай феод, мужики, дом на холме, луга и конюшня.

Как он умудрился за столь короткое время разозлить двух главных сеньоров на всем верхнем правобережье? Двух герцогов, двух курфюрстов. Да уж, умудрился. Но, честно говоря, виноватым он себя не считал. И в первом случае с поединком, и во втором случае с трактиром. Он поступал честно, открыто и справедливо. И дуэлянт курфюрста Ребенрее, и сопляк из рода ростовщиков, банкиров Ренбау – оба получили то, что заслужили, но сути это не меняло. Все рухнуло. Если бы не письмо к епископу и вексель, что лежал у него в кошельке, который оставил ему купец, да еще золото, обещанное бароном, то хоть ложись и помирай. Теперь же он с чистой совестью мог потребовать золото у барона, так как свою часть сделки он выполнил. А прекрасная госпожа Хедвига… Что ж, так навсегда и останется его мечтой. Если, конечно, не взять ее под мышку и не увезти к епископу. Такая мысль то и дело посещала голову Волкова. А Ёган не болтал, как обычно, ехал молча, видя, что господин чернее тучи.

Так и продвигались без разговоров. И только на подъезде к Малой Рютте солдат произнес первую фразу за всю дорогу:

– Приедем в замок – собирай вещи, запрягай телегу. Мы уезжаем.

Ёган хотел было спросить: «Что, опять уезжаем?» – но у него хватило ума промолчать и задать другой вопрос:

– Далеко? Корм коням брать?

– Едем в Шреенбург. Два дня пути.

– Значит, далеко, – сказал слуга.

Солдат молчал и ничего не хотел говорить – он чувствовал, что Ёган его жалеет, и это было особенно неприятно. Герою и победителю вурдалака чужая жалость не к лицу. Не хотел он ничего отвечать и видеть никого не хотел. Особенно не хотел видеть госпожу Хедвигу. Еще недавно он с важным видом стоял в ее покоях и рассказывал о скорой свадьбе. Напыщенный дурак, которого поставили на место, безродный выскочка, возомнивший о себе, как он теперь мог с ней даже взглядом встретиться! Да и барона тоже он не хотел бы видеть. Получилось, что барон не смог выполнить свои обязательства. И Волкову не нужны были объяснения и упреки барона, что солдат, мол, сам

во всем виноват. И всех людей, что жили в замке, с их верой в него и их сочувствием. Он обошелся бы без всего этого. Сегодня он ничего не чувствовал, кроме позора, а позору не нужны свидетели. Солдат надеялся, что просто заберет семь цехинов у барона и, не прощаясь ни с кем, покинет замок.

Но, как и всегда с момента его приезда в Рютте, все пошло совсем не так.

Стоило только въехать в замок, как к нему подбежал стражник с ворот и быстро сказал:

– Господин, дочь барона сбежала. Барон с сержантом поехали ловить, за вами собирались посылать, да, видно, забыли.

– Сбежала? – удивился солдат. – Когда?

– Утром на заре. Велела седлать свою лошадь, ей оседлали, и она выехала со двора, а за стеной ее ждал какой-то человек верхом.

Коннетабль сидел, какое-то время молча смотрел на стражника, а потом вдруг заулыбался:

– Вот хитрая дрянь.

Он вспомнил свою последнюю встречу с госпожой Хедвигой. Вспомнил их разговор и удивился тому, как искусно она притворялась. Она уже тогда решила бежать, но вела разговоры об отдельной спальне. О боже, какой же она была хитрой!

Делала вид, что готова к замужеству, а сама, наверное, уже планировала побег. Хитрая, хитрая тварь, ничего, кроме плети, не заслуживающая. Волков сжал плеть так, что костяшки пальцев побелели. Наверное, смеялась над ним про себя и тут же говорила с ним о его хромоте и отдельных покоях. Солдата колотило. Его немного успокаивало лишь понимание, что эта распутная женщина сбежала, окончательно опозорив себя, вместо того чтобы досидеть в своей башне и с радостью узнать, что Волкову отказано в рыцарском достоинстве. Да, это его позабавило, чуть приподняв настроение.

– Эта распутная перехитрила сама себя. – Он даже засмеялся. – И черт с ней.

– Верно говорите, господин, на кой ляд она нам сдалась такая, – добавил Ёган.

Это он сделал зря.

– Прикуси язык, олух, – сквозь зубы зашипел солдат, – иначе… – Он показал слуге кулак.

Он снова попал в объятья ярости. Спрыгнув с коня, пошел в свою башню и по стене оттуда в покои сбежавшей госпожи. Дверь была не закрыта, он вошел и с удивлением нашел там служанку госпожи Франческу. Волков был уверен, что госпожа не могла уехать без своей верной прислуги, а оказалось, что могла. Второй раз за день солдат чуть-чуть порадовался. Служанка сидела у окна перед кучей платьев и другой женской одежды, она была простоволоса и растрепана, лицо ее распухло от слез. Франческа тихо выла, прижимая к лицу нижнюю рубаху своей госпожи. Она бросила на вошедшего короткий взгляд и продолжила выть. Солдат подошел к ней, крепко взял за волосы, заглянул в лицо и спросил:

– Что, кинула тебя твоя госпожа?

– Это все из-за тебя! – заорала Франческа и попыталась встать.

Но солдат крепко держал ее волосы в кулаке.

– Не взяла тебя, значит, больше тебе не целовать ее ног.

– Что б ты сдох, – визжала служанка, – это ты во всем виноват, ты!

Она снова и снова пыталась встать, но он опять не давал ей этого сделать. Она попыталась даже бить его по ноге, по-бабьи, не больно. Тогда он просто швырнул ее в кучу тряпок и пошел прочь.

– Ответишь, за все ответишь! – неслось ему в спину.

Он вдруг обернулся и заговорил негромко, но так, что служанка сразу затихла, словно подавилась своим криком.

– Молчи лучше, – велел солдат, – с огнем играешь, я о тебе не забыл, я знаю, что ты о вурдалаке знала! Знала и молчала, пока он тут людей жрал! Вот велю на дыбу тебя отволочь, а госпожи-то твоей нет больше, кто тебя из подвала вызволять будет? – Он помолчал. – Она ведь со вторым кровососом уехала? С ла Реньи? Ушел, значит, от меня людоед? Где ж он прятался, неужто в одной могиле с сыночком барона? Надо было проверить ее мне. Не додумался сразу.