Нечто из Рютте
Шрифт:
– Ландфогт – это слишком долго, а барон черезчур добрый, он ее уже один раз отпустил из подвала, и вот что из этого получилось.
– Ее должны судить не вы, не берите на себя столь тяжкий груз, ноша сия не каждому по плечу, Господь наш…
Волков вдруг положил руку на голову попу, склонился к нему и, повернув его лицо к себе, тихо сказал:
– Убирайся отсюда к дьяволу!
– Что? – растерялся священник.
– Пошел вон! – рыкнул солдат.
Слез с коня и снова подошел к Франческе:
– Последний раз спрашиваю тебя, ответишь…
Она не дослушала –
– Сдохни, пес, мать твоя была…
Он тоже ее не дослушал, пнул в зубы сапогом. Женщина упала на землю, замолчала.
– И для этой бешеной собаки ты просишь суда барона? – возвращаясь к коню, спросил солдат у попа. – Он опять по доброте своей ее отпустит, и она по злобе своей опять будет служить дьяволу. Нужно сжечь эту тварь.
– Вы не вправе! – воскликнул отец Виталий.
– Ты вообще на чьей стороне, поп? – холодно спросил Волков. Он остановился и пристально глядел в глаза священнику. – Ты в этой войне за кого? За людей или за людоедов?
– Я за людей, – быстро заговорил отец Виталий. – Все люди – дети Божьи, и она, – он указал на Франческу, – тоже, просто она…
– Не все люди дети Божьи, – перебил его солдат, – я тут у вас повидал сатанинских выродков, и она служила им. И вот ты стоишь здесь, в сутане, и пытаешься спасти эту бешеную собаку от справедливого возмездия.
– Господь наш есть милосердие?! – воскликнул поп. – Не забывайте об этом, да и не прячу я ее от возмездия. Я прошу лишь снисхождения и справедливости для нее! Суда, справедливого суда.
– Сынок барона и его дружок жрали людей, – говорил солдат, – они особо не милосердствовали, и суд им был не нужен, выпивали детей досуха – сходи на старое кладбище, они там, в воде плавают, разлагаются, черные. Нет у тебя желания рассказать им про милосердие, поп?
– Но мы же не они, мы не должны быть такими.
– Заткнись ты! – зарычал солдат сквозь зубы, наливаясь холодной яростью. Говорил он тихо, но попу все равно стало страшно. – Заткнись лучше, вы и они одно целое. Они жрут – вы их защищаете, казуисты, мастера болтовни, адвокаты дьявола, готовые заболтать любое возмездие и объяснить любое скотство, все вывернуть наоборот, все запутать. – Он вдруг схватил священника за шею и сжал ее так, что тот стоял, кривясь от боли, и заговорил ему прямо в ухо: – Ты будешь ее причащать или мне сжечь ее без причастия?
– Я буду, – выдавил поп, – но я…
– Заткнись, ни одного слова больше, иначе… – Волков поднес к носу отца Виталия кулак. – Пошел вон!
Два мужика быстро вкопали в центр площади жердину, вокруг нее сложили грудой хворост. Народ, как спектакль наблюдавший общение коннетабля и местного попа, теперь ждал казни, люди все прибывали. Но Волков не начинал: во-первых, ждал, пока поп устанет убеждать Франческу принять причастие и покориться, а во-вторых, он все-таки хотел дождаться барона. Так было бы правильно. И тут до людей дошел слух, что коннетабль уезжает, что Ёган собрал все вещи в телегу и вывел всех коней господина со двора замка.
Пошли разговоры.
– Господин, вы что ж, уезжаете? – крикнула
– Эх, какой добрый коннетабль был! – крикнул один мужик, стоявший недалеко.
Солдат влез на коня, нужно было сказать пару слов.
– Добрые люди Рютте и пришлые, ваш барон пригласил меня для работы, я ее исполнил. Надеюсь, что вы все довольны моей работой. Думаю, что теперь вас обворовывать не будут, и ваши дети будут спокойно ходить по дорогам, и никто на них не нападет. Я бы рад был остаться, – врал солдат, – но хочу повидать свою мать, которую не видал почти двадцать лет. Думаю, что теперь у вас все будет хорошо.
Некоторые бабы зарыдали, мужики стояли хмурые, разочарованные.
– А может, мамку-то повидаете да вернетесь? – крикнул кто-то.
– Может, и вправду вернетесь? – поддержали голоса в толпе.
Солдат лишь усмехнулся в ответ, его просто потряхивало от нетерпения и желания наконец отсюда убраться. Он подъехал к сержанту и сказал, указывая на попа и Франческу:
– Заканчивай этот балаган, тащи ее на кучу.
Сержант молча кивнул, и тут же стражники подошли к женщине и, несмотря на протесты священника, поволокли ее к куче хвороста. Служанка почти не сопротивлялась. Ее поставили спиной к жерди, завели ей за жердь руки и там накрепко связали, да еще и обмотали ее. И живот, и грудь, и ноги. Стояла она на куче хвороста, пошевелиться не могла, лишь головой мотала. Поп стоял рядом, продолжая с ней говорить, но казалось, что она его почти не слушает. Женщина опустила голову, и волосы полностью закрывали ей лицо. И тут священник вдруг покинул ее и бодро двинулся с площади, Волков глянул, куда он направился, и увидал барона и двух стражников с ним, они через толпу пробирались на площадь. Поп тут же стал что-то говорить барону, тот слушал его молча, не слезая с коня, хмурился, и весь его вид свидетельствовал о том, что он чем-то недоволен. Солдат направил к нему коня.
– Добрый день, господин барон, вы из монастыря? Надеюсь, что с молодым бароном и баронессой все в порядке.
– Какого дьявола вы здесь устроили? – вместо ответа произнес барон. Он был пьян.
– Сержант поймал Франческу, это она напала на вашу жену и убила вашего слугу, я ждал вас, чтобы вы одобрили казнь этой твари.
– А я не одобряю вашу затею, – заявил барон, глаза его были мутны, и смотрел он на солдата с неприязнью. – Отвязать!
– Господин барон… – Солдат был изумлен, он даже не знал, что говорить дальше.
– Отвязать, я сказал, – продолжил барон.
– Она убийца, она напала на вашу жену и сына. Неужто вы ее отпустите? – удивлялся солдат, но он начинал понимать, что доводы его бессильны.
– Вам-то что за беда? Это мои жена и сын, и убила она моего холопа.
– А вот деньги она похитила мои, – Волков сказал это, не подумав, – вы их мне обещали за мою работу.
– Не заслуживаете вы этих денег, – зло произнес барон, – раз довели до того, что на мою жену и на моего сына, – Карл фон Рютте поднял палец для придания веса словам, – на моего сына в моем доме нападают и ранят!