Недосягаемая
Шрифт:
Любовь к Ангусу полностью перевернула всю ее жизнь, и Лидия, стремясь утешить его, сказала:
— Вы дали ей единственное подлинное счастье в жизни. Мне всегда казалось, что Элизабет играет какую-то роль и делает это потому, что не представляет, чем еще заняться, как вести себя по-другому. Когда она встретила вас, она впервые узнала, что такое жизнь.
Ангус ответил не сразу. Тихим, спокойным голосом он произнес:
— Не знаю, поймете ли вы меня, миссис Станфилд, но я скажу вам, что верю — она и сейчас жива.
Лидия кивнула.
— Элизабет никогда бы не сказала вам тех слов под конец — что теперь она будет всегда с вами, — не будь она совершенно
— Теперь она помогает нам обоим, — закончил Ангус Маклауд.
— Мне так вас жаль, — ответила Лидия. — Вы знали ее очень недолго, а когда она сказала мне, как сильно вас любит, мне показалось, что когда-нибудь в будущем вас обоих ждет счастливый финал.
— Наверное, это единственно возможный финал, — ответил Ангус. — Я любил вашу сестру, как вы знаете, любил всей душой и сердцем, и все же я не мог просить ее испортить нашу любовь, совершив то, что, по моему мнению, было бы бесчестным поступком. Пока жив Артур Эйвон, Элизабет никогда бы не смогла быть моей. Лидия вздохнула:
— Бедный Артур, мне жаль его. Хотя он был доволен: Элизабет давала ему все, что он просил.
Она подумала, когда произносила эти слова, как потрясен был бы Артур Эйвон мыслью, что смерть связала Элизабет с любимым человеком. Он бы не понял и потому не стал бы ревновать, а лишь испытал бы легкое презрение к тому, что, по его мнению, являлось фальшивой и сентиментальной чувствительностью.
— Что значит для вас смерть? — внезапно спросила Лидия.
Ангус ответил сразу, словно уже обдумывал этот вопрос и знал, как на него ответить:
— Побег.
— Куда?
— В состояние, в котором можно жить более полной жизнью и — если говорить парадоксами — в котором можно полностью ощутить жизнь.
— Спасибо. Это проясняет то, что я хочу знать уже очень давно, — сказала Лидия. — Я думала об этих вещах, но так редко встречаются люди, с кем я могла бы их обсудить. Можно я расскажу вам о своей дочери?
— Конечно, — ответил Ангус Маклауд.
Глядя на него, удобно откинувшегося в кресле, Лидия заметила, что боль, заострившая и изменившая его черты после смерти Элизабет, проступала не столь явно. Он выглядел как человек, который в ладу с самим собой.
Она поведала историю Кристин, опустив все упоминания об осложнениях, возникших из-за Ивана, но сказав, что по некоторым личным мотивам дочь предпочла уехать, чтобы работать в госпитале.
— Как вы объясните такие силы, если это правильное слово? — закончила свой рассказ Лидия.
— Я не объясняю их, — ответил Ангус, — я принимаю их.
— Но должно же быть какое-то научное медицинское объяснение для таких явлений?
— Вы употребили правильное слово, миссис Станфилд, — ответил Ангус. — Явления! Сейчас медицина делает все возможное, чтобы оставаться в рамках благоразумия в мире, в котором она беспрестанно сталкивается с безумием, с ненормальностью и с тем, что обычно называют сверхъестественным. Каждый день происходят чудеса, чудеса, которые вызвали бы бурю волнений и разных толков, если бы их доводили до публики. Мы видим, мы слышим, но остаемся молчаливыми. Почему? Потому что не существует языка, которым можно было бы записать подобные вещи. Слова изобрели, как изобрели в свое время колесо, и в большинстве случаев они вполне подходят для наших обычных нужд, но как только мы оторвемся от обыденности и приблизимся к чему-то необычному, тотчас обнаружим,
Пример этого прозвучал только что, в нашем разговоре. Несколько минут назад я сказал вам, что считаю Элизабет более живой, чем прежде. Для обычного человека в этой фразе содержится логическая несообразность. Вы поняли, что я имел в виду, поняли: я пытался сказать, что Элизабет через смерть наконец освободилась от телесного заточения, от среды, которая ее постоянно угнетала, и пребывает в состоянии активности духа. Я знаю, Элизабет жива, я чувствую ее рядом с собой. Я верю всеми фибрами своего существа, что она будет со мной всегда, пока мне не разрешат присоединиться к ней. Но могу ли я объяснить это обычному человеку — прохожему с улицы, большинству моих медицинских коллег или людям, которые сами никогда не переживали ничего подобного? Нет, я не смог бы ничего объяснить по той простой причине, что у меня нет слов — они не существуют. Пытаясь перевести свою веру в слова, я предпринимаю невозможное.
— Значит, вы полагаете, что способности моей дочери — еще один пример посягательства необычного на обычное и нормальное.
— Именно так, — одобрил Ангус. — Необычное повсюду вокруг нас, оно очень близко, оно является частью нас, так что в жизни рано или поздно каждый сталкивается с чем-то поразительным, с чем-то из ряда вон выходящим, чего он не может объяснить или выразить словами и поэтому держит от всех в секрете. Я не в состоянии объяснить, почему ваша дочь — именно она, а не кто другой — наделена способностью лечить больных людей, как не в состоянии объяснить, почему день за днем происходит удивительное выздоровление с помощью нового лекарства, которое в каком-нибудь одном случае оказывается совершенно бесполезным. Условия могут быть одинаковыми, больные на первый взгляд обладают одинаковой степенью выносливости, у них один и тот же шанс выжить, но, как говорится в Библии, «один берется, а другой оставляется». Кто может объяснить это, сказав, что так и должно быть? Все это происходит, и если мы мудры, мы принимаем то, что дано.
— Вы думаете, способности моей дочери с возрастом усилятся? — спросила Лидия.
— Наоборот, — ответил Ангус. — Так как дар исцеления — это чистый инстинкт без всякой техники, существует большая вероятность, что он покинет ее или перейдет в другое качество. Мне известны случаи, когда исцеляющая сила наиболее сильна в период взросления, затем, по мере того как человек, обладающий ею, становится старше, она появляется периодически, а в пожилом возрасте вообще исчезает. Но, конечно, не существует никаких правил или законов, и каждый случай неповторим. Мой совет вам: пусть жизнь вашей дочери протекает без вмешательства или споров, рано или поздно она сама откроет для себя значение всего происходящего, никто не сможет сделать этого за нее. Я полагаю, ее состояние носит скорее духовный, нежели физический характер, и поэтому оно сугубо индивидуально.
«Нужно не забыть рассказать об этом Кристин, — подумала Лидия, решив, что будет писать дочери независимо от того, ответит та на ее письма или нет. — Возможно, письма помогут ей, — возникла у матери робкая мысль. — Все равно я буду поддерживать с ней отношения».
Следующий вопрос, который задал Ангус Маклауд, поразил Лидию:
— Ваша дочь когда-нибудь пробовала лечить вас?
— Нет, конечно нет, — быстро ответила Лидия и добавила: — Не знаю, почему вдруг заговорила так горячо, но я никогда не думала об этом. Как бы там ни было, меня уже нельзя вылечить. Доктора высказались по этому поводу однозначно.