Нефор
Шрифт:
– Давайте пятьдесят на пятьдесят, – решила за Гарика Загорская. – Вас устроит?
Гарик согласился.
– Тогда будем оформляться. Я правильно понимаю: вы готовы освободить квартиру хоть сейчас?
– Вечером.
– Слышь, братан. Давай я тебе сотку накину, и ты к обеду съедешь? Вот так надо! – Валера ткнул себя ребром ладони в кадык.
Гарик согласился и на это, и поинтересовался, сколько времени займёт оформление. Оказалось, что все необходимые документы у Загорской при себе, и более того – в заполненном виде. Оставалось прочесть и поставить автограф.
«Однако, как всё схвачено у тётки!» –
– У тебя же дверь захлопывается? Будешь уходить – ключи в почтовый ящик кинешь, лады?
– И с выпиской не сильно затягивайте, – добавила Загорская, и оба удалились прочь.
Гарик смотрел на бумажные стопки и начинал, наконец, просыпаться. Полгода назад то, что произошло сейчас, было бы событием, достойным многомесячного пересказывания его разными словами всем подряд. Но в эти минуты Гарик просто потёр лицо ладонями, вытряхнул из головы остатки сна, сгрёб деньги в рюкзак и бросил его, как грязную тряпку, в тёмную прихожую.
Через два часа в прощальном зале городского морга он встречался с Марком.
Хорошо понимая, для каких целей так срочно понадобилась такому конкретному Валере его квартира, Гарик решил из неё не выписываться. Как бы ни сложился сегодняшний день, поступить наоборот было бы глупо. Если всё пойдёт по плану, то собственник квартиры пропадёт в день продажи её сомнительным людям с густым криминальным запашком. В случае сбоя ситуация может пойти в любую сторону, и о наспех принятых решениях, возможно, придётся жалеть.
Прощание с Наумовым напоминало сбор неформалов у «Поиска» или «Кубы» перед сейшном. Казалось, внутри Марк заканчивает настройку звука, и вот-вот раздадутся возгласы: «Впускают!», «Начали!», или душевное «Допивай уже, заебал! Глухой что ли? Не слышишь – начинают?!».
Гарик, с перекинутой через плечо квартирой, подошёл позже всех. Обменялся десятком молчаливых рукопожатий и вошёл в тесный зал.
Из колонок двухкассетника, в углу пространства, Шевчук надрывался про то, как он «вчера похоронил корешка, а он, подлец, да помирать не захотел». В центре зала, на двух табуретах, лежал в деревянном ящике Марк. На его обескровленном лице застыла спокойная улыбка. Руки сжимали гриф старой, покрытой паутинками трещин, двенадцатиструнки. Вокруг, выстроившись в два ряда, всматривались в пол живые люди.
«Расплылись закаты
На моём лице.
Как начинали крылато мы,
Какими станем в конце».
К горлу Гарика подкатил ком, ноги окатило дрожью. Он подошёл к сутулым спинам. Живые тихо зашептались и расступились. Гарик приблизился к Марку и всмотрелся в спокойствие лица. Никогда не видел он в нём такого умиротворения. Вечный борец, умело выдававший за просветление предел жизни, в искренности своей могущий поспорить с тысячей Будд, смотрел на Гарика сквозь сомкнутые веки. Такими хоронят героев, возложивших на алтарь жизни собственную
Гарик опустил ладонь на холодную кисть учителя и вложил в неё медиатор с буквами «БС». В этот момент он навсегда похоронил свою давно умершую страсть и понял, что никогда больше не возьмёт в руки инструмент.
«А вот пришла погодка – чего хочешь, выбирай.
Постой с тюрьмой, да с сумой не рядись.
Не зарекайся, прости да подай.
Оглянись…»
С мокрыми глазами он отошёл от гроба. Знакомая рука опустилась тяжёлым теплом на плечо:
– Держись.
Зи-Зи-Топ – видавший виды афганец – едва сдерживал слёзы, тускло поблёскивая золотым зубом.
Он вывел Гарика на улицу и протянул ему початую склянку. Гарик заглотнул добрых граммов двести. Ком не проглотился. Он вернул водку Зи-Зи-Топу, который тут же осушил бутылку. Они закурили и выдохнули.
– Это ты всё организовал? – спросил Гарик, зная ответ.
Зи-Зи-Топ кивнул:
– В «Поиске» поминаем, после… – Он влажно шмыгнул носом. – Наумыч тебя любил очень. Приходи обязательно. Хорошо?
После этих слов Гарик ощутил заторможенную пустоту, что всегда нападает в такие минуты, и сдавленно прогудел:
– Конечно. Приду.
Боковым зрением он уловил фигуру, осторожно подкрадывавшуюся к прощальному залу.
– Привет, – тихо окликнул фигуру Зи-Зи-Топ.
Фигура замерла, будто застигнутая врасплох, и нерешительно приблизилась к ним.
– А-а-а… Привет. Это… Как тут, чё?..
Дуст протянул клешню сперва Зи-Зи-Топу, и долго тряс его огромную руку, словно оттягивая рукопожатие с Гариком. Гарик поднял взгляд и угрюмо произнёс:
– Здорово.
Дуст виновато улыбнулся и суетливо пробурчал:
– Здорово, Бес…
И осёкся, проглотив какую-то невысказанность. Гарик затянулся, изучая его:
– Ты чего такой…
– Какой?
– Паниковатый какой-то.
– Да не, просто, это… Наумов же… Типа… – Он оживился. – Ты же там был, говорят?
– Угу.
Дуст хотел что-то спросить, но передумал на полумысли и, торопливо протараторив что-то вроде «Ну, ладно, я сейчас, это… Быстренько… И подойду к вам», скрылся за дверью морга.
Обратно он не вышел.
Гарик не нёс венка. Вымеряя шаги в хвосте процессии, он молча обменивался глотками с Зи-Зи-Топом и мысленно перепрыгивал с похорон в квартиру Манохи, куда постучится через несколько часов. Дуст так и не появился. Впрочем, как это нередко бывает, пришедшие на прощание часто не присутствуют на погребении. Тем более, Дуст выглядел необычно дёрганым, даже напуганным, но Гарик не размышлял об этом. Перед его глазами возникало лысое, исполненное восторженной наглости и безнаказанности лицо убийцы Кости. И, что было ещё неприятнее, носитель этого лица спал с сестрой зарезанного им мирового парня. Наверняка каждый раз ликуя и упиваясь ощущением того, что смог поиметь весь мир. По крайней мере, в лице одной семьи. И – что представлялось совершенно чудовищным – в лице чистейшей девушки. В прекрасном, без единого изъяна, лице. Хотя, может, он и не в курсе, с чьей сестрой спит.