Нефтяной принц
Шрифт:
— Это верно, — совершенно серьезно ответил Фрэнк. — Меня радует, что великий вождь навахо знает и признает меня, потому я передам в его распоряжение все мои знания.
Потом Хромой Фрэнк поклонился белой скво и заговорил на родном языке:
— Я очень счастлив, обожаемая дама, что преданнейше познакомился с вами. Когда бы я знал, что вы еще ничего не слышали обо мне, то был бы любезен назвать свое полное имя…
— Не надо, — прервала она его с улыбкой, — я очень хорошо вас знаю.
— Вероятно, по рассказам моего друга Олд Шеттерхэнда?
— Да,
— Это меня чрезвычайно радует; тем не менее я предлагаю вам хорошенько парламентарно подумать, что истинная действительность или действительная правда никогда не может быть просто рассказом или описанием. То, что вы тут знаете про меня, это, так сказать, маленький сноп света от фонаря. Позвольте мне только дней на восемь остаться у вас, и тогда вам засветит солнце, под лучами которого все темное просветлеет. Покорнейше прошу вашего разрешения представить вам здешнее общество! Прежде всего вот наша отважная фрау Розали Эберсбах. Потом…
Он хотел перейти к другим, но фрау Розали оттеснила его:
— Если что-либо делаешь, надо это делать правильно. Поймите меня! Я сама позабочусь о представлении. А для этого нам не надо никакого господина, который хотя и учен, но никак не может запомнить полного имени.
— Ну, — обиделся он, — вы хотите, пожалуй, вспомнить все имена, которые носили с колыбели? Я назвал самое верное, и этого вполне достаточно!
— Достаточно! Я бы этого не сказала! В обычном случае достаточно, да, но в случае представления, когда многое зависит от первого впечатления, это не может быть достаточным, — и, обращаясь к белой скво, она продолжила: — Итак, меня зовут фрау Розали Эбершбах, урожденная Моргенштерн, овдовевшая Лейермюллер, из Хаймберга, что в Саксонии, а это Юлиус, мой второй супруг и кузнечный мастер…
И подобным же образом она перечислила всех переселенцев, потом пригласила жену вождя присесть. Скво охотно приняла это предложение, и вскоре между дамами завязался оживленный разговор, который по просьбе скво они вели очень тихо, потому что индейские женщины должны молчать в присутствии мужчин, даже когда те ни о чем не разговаривают.
Такой момент, впрочем, наступил и сейчас. Вождь подсел к Хокенсу и долго, не говоря ни слова, мрачно глядел прямо перед собой. Индейская вежливость запрещала другим нарушать его молчание. Прошло с четверть часа, когда вождь, наконец, заговорил:
— Пусть мой брат Сэм скажет мне, куда пошли Олд Шеттерхэнд и Виннету!
— Они присматривают за нихора, чтобы при необходимости предупредить вас.
— Тогда Сэм может мне рассказать, что произошло!
И Сэм в немногих словах сообщил обо всем, что знал о миссии Шеттерхэнда и Виннету. Когда он закончил, Нитсас-Ини снова помолчал, затем произнес:
— Завтра падет наказание. Мои белые братья готовы нам помочь?
— Да, — ответил Сэм. — Ваши враги — наши враги, а наши друзья могут стать вашими.
— Мы раскурим по этому поводу трубку мира.
Он снял с шеи калюмет, открыл кисет с табаком и набил трубку. Раскурив ее, вождь поднялся, выпустил дым вверх, к небу, потом вниз, в землю, потом во все четыре стороны света и торжественно произнес:
— Все собравшиеся здесь бледнолицые должны стать нашими братьями и сестрами, Я говорю это от имени всего племени навахо. Хуг!
Собственно говоря, по обычаю следовало бы произнести длинную речь, но обстоятельства предписывали краткость. Вождь передал трубку Сэму, а сам уселся на землю. Старый Сэм встал, сделал шесть предписанных ритуалом выдохов и сказал:
— Я пью священный дым и говорю от имени моих белых братьев и сестер. Мы станем навахо сыновьями и дочерьми, мы будем на их стороне в битве и в мире. Я сказал. Хуг!
Он тоже сел и протянул трубку вождю, выкурившему ее до конца. Потом он выбил пепел и снова повесил трубку на шею, после чего сказал:
— Завтра, прежде чем солнце поднимется высоко, прольется кровь убийцы и двух его друзей.
— Думаешь, они к этому времени доберутся до нас? — спросил Сэм.
— Они будут здесь.
— Но они же не поскачут открыто, они будут прятаться. Нужно внимательно смотреть, чтобы увидеть их.
— Я вышлю навстречу им двух воинов с орлиными глазами. Они сообщат мне, в каком месте они встретят негодяев.
— Об этом можно легко догадаться. Они же пойдут по вашим следам и подъедут к тому месту, где стоит этот лагерь. Достаточно спрятаться где-нибудь поблизости, и они окажутся у нас в руках.
— Мой брат сказал верно. Тем не менее я вышлю разведчиков, чтобы окончательно удостовериться, где расположились бандиты.
— А если у тебя не будет на это времени?
— Кто же мне сможет помешать?
— Нихора.
— Они мне не помешают, напротив, помогут схватить убийц. Убийцы окажутся между нихора и нами. Нихора погонят их на нас.
— Хорошо бы, если так.
— А почему нет?
— Мне кажется, Олд Шеттерхэнд думал по-другому.
— Но ведь он уехал как раз для того, чтобы предупредить нас!
— Не уверен, может, это было только отговоркой. Нитсас-Ини на несколько мгновений задумался, а потом спросил подавленным голосом, ибо уже почти провидел истину:
— Может быть, он полагает, что нихора не пойдут прямо к нашему лагерю?
— Думаю, что это именно так, — столь же тихо ответил Сэм.
— И все это из-за вас?
— Думаю, да, хотя Шеттерхэнд ничего не говорил.
— Он смолчал, потому что среди моих белых братьев есть люди, которые могут испугаться, — сделал вывод Нитсас-Ини.
Подошел Вольф. Усаживаясь сбоку от вождя, он услышал последние, тихим голосом сказанные фразы и возразил Сэму:
— Здесь вы не правы. Нихора не придет в голову тратить свое время, чтобы ловить вас снова. Единственно верное, что они могут сделать и что они непременно сделают, так это нападут на нас, и только одержав победу, они смогут заняться и вашими душами.