Неистовая Лаки
Шрифт:
– Мой сын, – объявила Доминик Вудс, поведя в воздухе пальцем, унизанным бриллиантами. – Когда-то он выглядел самым мужественным человеком во всем мире, почти как его отец. А теперь? Посмотрите-ка на него! Время не пощадило моего бедного Алекса.
– Простите? – вежливо переспросила Тин Ли, шокированная беспардонностью престарелой леди.
– Это правда, милочка, – непререкаемым тоном продолжала Доминик. – Он обладал большим дарованием, вполне достаточным для того, чтобы, подобно своему отцу, стать знаменитым актером. Трагедия
– Я никогда не хотел быть актером, – угрюмо проговорил Алекс, – и всегда мечтал ставить фильмы.
– Какой позор! – возвысила голос Доминик. – Как актер, ты мог бы чего-нибудь достичь, добиться настоящего признания.
Господи всемогущий! Шесть выдвижений на «Оскара» не значили для нее ровным счетом ничего! Эта женщина и впрямь жаждала крови.
– Как бы то ни было, сейчас об этом поздно говорить, – не унималась Доминик. Рот ее искривила жестокая складка. – Ты утратил «товарный вид» уже много лет назад, а скоро потеряешь и последние волосы.
Каждый раз – одно и то же. Что же с ней творится, черт бы ее побрал! Любому человеку было достаточно одного взгляда на Алекса, чтобы убедиться: волосы у него темные, вьющиеся и густые. Ни единого признака грядущего облысения не было и в помине.
Его мать просто больная. Она получает какое-то извращенное удовольствие, втаптывая его в грязь. А что остается делать ему? Только пропускать ее глупые комментарии мимо ушей. Психотерапевт Алекса сказал ему, что воевать с ней бессмысленно.
– У Алекса превосходные волосы, – мужественно бросилась на его защиту Тин Ли.
– Только до поры до времени, – ехидно возразила Доминик. – Дело в том… – она выдержала многозначительную паузу, – что облысение передается в этой семье по наследству. Его дедушка был лысым, как зад у павиана.
– В возрасте восьмидесяти пяти, – пробормотал Алекс, беря еще один бокал с виски.
– От времени не убежишь, – проговорила мать. – Я сражаюсь с ним каждый день. – Теперь она уже изображала застенчивость. – И побеждаю. – Доминик пристально уставилась на Тин Ли. – Разве вы не видите, что я побеждаю, милочка?
Слишком ошеломленная, чтобы что-то ответить, Тин Ли ограничилась кивком. Алекс бросил на мать долгий холодный взгляд. Она выглядела худой и элегантной. На ней было модное платье, а редеющие волосы скрывал коротко подстриженный черный парик. Портило Доминик лишь обилие макияжа – для женщины ее возраста это было чересчур. От пудры кожа старой дамы была белой, как алебастр, губы – ярко-кровавого цвета, а глаза – обведены черными кругами. Это придавало ей немного драматический вид – эдакая Норма Десмонд. Издали она еще могла бы сойти за женщину под шестьдесят, но с близкого расстояния – извините… Насколько было известно Алексу, мать уже дважды делала подтяжку лица. Даже в семьдесят один год внешность для нее была всем.
Алекс часто размышлял: какой червь точит ее изнутри и за что она отыгрывается на нем? Может, за то, что его отец умер, оставив ее одну с ребенком на руках? Или – потому что она больше не вышла замуж? Сама Доминик не уставала твердить, что ответственность за женщину и чужого ребенка не готов на себя принять ни один мужчина на свете. На протяжении многих лет она то и дело напоминала ему: «Кому я была нужна с сыном, которого еще предстояло ставить на ноги! В том, что я одна, виноват только ты. Не забывай об этом, Алекс».
Как он мог об этом забыть, если она напоминала ему об этом постоянно!
К счастью, у нее никогда не было недостатка в деньгах. И она никогда не тратила их на него. А он этого и не хотел.
Тин Ли поднялась на ноги.
– Мне нужно в дамскую комнату. У Доминик хватило такта, чтобы подождать, пока Тин Ли отойдет подальше, прежде чем начать свое обычное критиканство.
– Разве у тебя нет ни одной приличной американской девушки, Алекс? Не сомневаюсь, что для выхода в свет ты вполне мог бы найти какую-нибудь актрису, снимавшуюся в твоих фильмах. Почему ты всегда появляешься на людях с этими азиатскими бабами? Они приезжают сюда в поисках красивой жизни, но ты, я полагаю, знаешь, что у себя на родине они, как правило, дешевые уличные проститутки.
– Ты сама не знаешь, о чем говоришь, – ответил он. Сейчас его заботило одно: только бы не взбеситься от ее глупости!
– Я прекрасно знаю, – ответила Доминик, постукивая по столу ногтем, напоминающим коготь. – Из-за тебя я уже превратилась в посмешище в своем женском бридж-клубе.
– Из-за меня?
– Да, из-за тебя, Алекс. Они читают о тебе статьи в бульварной прессе и рассказывают мне ужасающие вещи.
– Какие, например?
– Почему ты не можешь завести себе порядочную американскую девушку?
Сколько же раз между ними уже происходил этот разговор!
Сколько раз, не сдержавшись, он взрывался и начинал на нее орать!
Однако после нескольких лет общения с психотерапевтом Алекс наконец понял, что оно того не стоит. Все, что говорила эта женщина, было лишено какого-либо смысла, и теперь он просто не воспринимал ее жестокие выпады.
К концу ужина Алекс был совершенно пьян. Они вышли из ресторана, и Тин Ли молча скользнула за руль его «мерседеса».
– Я сам поведу, – промычал он, пошатываясь на тротуаре возле машины.
– Ты не можешь, – вежливо, но твердо ответила девушка. – Садись назад, Алекс.
– Умненькая девочка, – промурлыкала его мать, залезая на переднее сиденье.
Как будто она что-нибудь знает! Да ни хрена она не знает! Nada . Дерьмо! Озлобленная изуверка! Стерва, до самых ушей наполненная ненавистью! И при всем этом она – его мать, а значит, он должен ее любить. Разве не так?
Алекс завалился на заднее сиденье машины и тупо молчал всю дорогу – до тех пор, пока они не высадили Доминик возле ее дома на Догени.